Таким образом, иранские правящие круги не пожелали считаться с интересами Советского Союза в данном вопросе и поставили Советский Союз в положение дискриминируемой стороны»[651].

Третья статья называлась «Вторая мировая война и политика иранских реакционеров» и была написана в еще более непримиримом тоне. Здесь приводились многочисленные факты сотрудничества иранских правительственных кругов с Германией в годы Второй мировой войны. Здесь переплетались быль и небыль о деятельности германских фирм, фашистских политических кругов, службы безопасности третьего рейха в Иране. По поводу азербайджанского вопроса газета «Известия» писала: «Особого подъема демократическое движение достигло в Иранском Азербайджане, население которого в течение длительного периода подвергалось не только политическому, но и национальному угнетению, жестоким репрессиям и гонениям. Поэтому в Азербайджане движение за реформы вылилось в борьбу за национальную автономию в рамках иранского государства и уже привело к осуществлению ряда национально-демократических преобразований в соответствии с коренными интересами местного азербайджанского населения.

Совершенно очевидно, что продолжение политики реакционных кругов в Иране может привести лишь к дальнейшему обострению положения в стране»[652].

Тем временем Верховный Совет СССР 16 марта опубликовал основные направления пятилетнего плана восстановления и развития народного хозяйства на 1946–1950 годы. Статьи расходов на тяжелую и военную промышленность, на развитие вооруженных сил, предусмотренные на ближайшие пять лет и принятые в качестве государственного закона, указывали на начало нового этапа мировой гонки вооружений. Председатель Государственной плановой комиссии СССР Н.А. Вознесенский, докладывая о четвертой пятилетке, сказал: «Без быстрого восстановления тяжелой индустрии нельзя закрепить технико-экономическую независимость страны. Опоздать в этом деле — значит потерять те материальные предпосылки, которые обеспечили нам в период Отечественной войны военную, экономическую и политическую победу… Нашей задачей является дальнейшее повышение обороноспособности СССР и оснащение вооруженных сил Советского Союза новейшей военной техникой… Не нужно забывать, что монополистический капитализм способен рождать новых агрессоров… Необходимо укреплять вооруженные силы Советского Союза, неустанно заботиться об оснащении их современной новейшей техникой и о дальнейшем укреплении военно- экономической мощи советского государства».

Эти слова, сказанные в верховном законодательном органе СССР, привели к новому витку напряженности и противостояния. В принятом 18 марта Верховным Советом СССР законе о четвертом пятилетнем плане говорилось: «Обеспечить дальнейшее повышение обороноспособности СССР и оснащение вооруженных сил новейшей боевой техникой»[653].

В тот же день, 18 марта, новый посол Советского Союза в Иране Садчиков прибыл из Баку в Тегеран. Подготовленные новые предложения, содержавшие уступки в вопросах вывода советских войск, нефтяных концессий, а также связанных с Азербайджаном, были обсуждены в Баку с Багировым. Политические круги США и Великобритании старались, чтобы до начала переговоров между Садчиковым и Кавамом иранский вопрос был вынесен на Совет Безопасности. Несмотря на нерешительность Кавама, Дж. Бирнс и Э. Бевин добились этого. 18 марта генеральный секретарь ООН Трюгве Ли принял посла Гусейна Ала, который в соответствии с полученными инструкциями вручил генсеку ООН обращение Ирана и просьбу вынести на обсуждение в Совете Безопасности вопрос о возникших ирано-советских противоречиях. Ссылаясь на § 1 статьи 35 Устава ООН, Иран просил внести свой вопрос в повестку дня заседания Совета Безопасности, а также распространить текст своего обращения среди членов Совета Безопасности[654].

По обращению Г. Ала Совет Безопасности назначил слушания на 25 марта. Генсек ООН распространил текст жалобы среди членов Совета. Первыми отреагировали на это обращение представители СССР, США и Великобритании. Назначенный представителем СССР при ООН советский посол в Вашингтоне Андрей Громыко написал 19 марта Трюгве Ли: «Я прошу от имени правительства СССР предпринять шаги к тому, чтобы перенести заседание Совета Безопасности с 25 марта на 10 апреля. Для советского правительства весьма неожиданна эта жалоба Ирана в то время как идут переговоры между Ираном и СССР. Учитывая неготовность Советского Союза к обсуждению этого вопроса в Совете Безопасности, советское правительство предлагает провести заседание Совета Безопасности 10 апреля». Однако представитель США Э. Стеттиниус с подачи Дж. Бирнса в своем письме Т. Ли счел нецелесообразным переносить дату заседания. Он писал: «Получил ваше письмо от 19 марта по поводу обращения Ирана. По инструкции моего правительства, обращение Ирана должно быть учтено. В соответствии с резолюцией Совета Безопасности от 30 января следует потребовать рапорт о проведенных между сторонами переговорах»[655]. В свою очередь, британское министерство иностранных дел дало указание своему вашингтонскому послу в случае, если Россия не согласится на проведение заседания Совета Безопасности 25 марта, следует провести заседание без ее представителя. Англия считала, что целью Советского Союза было, затягивая обсуждение вопроса, обеспечить свои интересы в Иране. Госсекретарь Дж. Бирнс был согласен с англичанами. Президент Трумэн на пресс-конференции 21 марта подтвердил эту позицию США. Он еще раз заявил о твердом намерении США рассмотреть иранский вопрос на Совете Безопасности ООН[656]. Таким образом, под давлением США и Великобритании жалоба Ирана на Советский Союз была включена в повестку дня Совета Безопасности ООН.

20 марта премьер-министр Ирана Ахмед Кавам принял нового посла СССР в Тегеране Ивана Садчикова. Встреча проходила тайно, но директор Национального банка Ирана Эбтихадж информировал посла Мюррея о ходе переговоров. В частности, Садчиков сообщил Каваму, что еще в Баку узнал об обращении Ирана в Совет Безопасности и очень сожалеет об этом. Посол был уверен, что его приезд в Тегеран будет воспринят именно как продолжение московских переговоров. В свою очередь, Кавам заявил, что задержка советских войск в Иране после 2 марта связывает ему руки и не дает возможности продолжать переговоры. Садчиков отметил, что во время московских переговоров Иран не сделал в сторону СССР ни одного жеста доброй воли, особенно в вопросе нефти, чем очень обидел Сталина. Кавам обосновал свои действия тем, что ничего не мог сделать в период запрета Меджлиса на все виды концессий, и заметил, что если Советский Союз заставит его преступить закон, то ему останется только подать в отставку, и вряд ли следующий премьер-министр будет к Москве более благосклонен, чем он. Этот ответ премьера заставил Садчикова задуматься. Кавам сообщил советскому послу, что видит перед собой два пути: или подать в отставку, или обратиться в Совет Безопасности. При этом он, как всегда, заверил, что остается сторонником улучшения советско-иранских отношений[657].

22 марта Кавам встретился с послом США. Вновь последовала просьба о полной секретности темы их беседы. Мюррей сообщил о просьбе А. Громыко отложить заседание Совета Безопасности и об официальном заявлении президента Трумэна о невозможности переноса даты заседания. Хотя посол и старался разговорить Кавама, но премьер был все еще под впечатлением бурных переговоров с Садчиковым. Кавам спросил: «Если бы вы были на моем месте, что бы вы ответили на предложение советского посла вывести войска взамен предоставления СССР нефтяной концессии в Северном Иране?» Мюррей сказал, что он может ответить лишь как частное лицо и добавил, что следует очень осторожно относиться к письменным договорам или обмену письмами между Ираном и СССР. Посол высказал мнение, что Советский Союз не выполняет серьезные международные договоры, и только простофиля может поверить, что он будет соблюдать ограниченный двусторонний договор. Поэтому, если Ирану удастся в Совете Безопасности заставить СССР назвать точную дату вывода своих войск, это будет гораздо более сильным аргументом в руках Ирана. В то же время Мюррей советовал во имя интересов Ирана держать двери открытыми для СССР.