-   Тише, не надо так орать, - сухо заметил немец, махнув другой рукой. – Ви совсем оглушать меня. Я думайт вот о чём. Ви есть наверняка немного голоден. Я распорядился дать вам есть. Эссен, бите ком! Я правильно сейчас сказал, товарищ Померанцев? – удивительно чётко спросил он. – Вижу, что правильно. Вы хорошо держитесь, и это нам нравится. Мужественный русский нам ближе, чем трусливый немец. Если бы выбор пал между вами и таким немцем, я бы не колеблясь, отдал предпочтение вам. Что такое высшая раса, когда речь идёт о настоящем человеке? Это не метафора, не игра слов. Это жизнь, товарищ Померанцев. И вы сейчас выигрываете, потому что у вас настоящих людей больше, чем у нас.

-   Ох, сейчас меня стошнит! Знаем мы и эти приёмчики. Только не ждите – ничего рассказывать не буду. И шпионом вашим не стану. Я советский офицер и советский человек. Это ясно? Или тупоумием страдаем?

-   О, конечно! Но спешу вас разочаровать. Нам не нужны ваши данные. Мы и так много знаем о вас и вашей дивизии. Даже про ваш полк самоходно-артиллерийских установок СУ-85 под командованием майора Беспечного Павла Анатольевича. Члена партии… ВКП (б) с 1931 года, женатого, имеющего двоих дочерей, которые вместе с женой проживают в Астрахани. Проходившего свидетелем по делу о военно-троцкистской группе при Особом Краснознамённом Дальневосточном округе, по месту службы. Он отказался дать свидетельские показания против двух командиров, сославшись на то, что недостаточно знал их как новичков. Поэтому с августа 1937-го по ноябрь 1938-го он был задержан органами НКВД по обвинению в участии в военном заговоре наряду с остальными заговорщиками, мнимыми и реальными. Но ему повезло – военные действия против армии Японии, арест Блюхера и бегство Люшкова, главы дальневосточного НКВД, помогли ему и другим выйти на свободу. Его даже не били – совсем отрадно! Ну, мы отвлеклись, товарищ. Да-да, не надо злиться. Майор Беспечный, вам это будет приятно слышать, написал с десяток заявлений в партком дивизии с просьбой открыть для вас кандидатский стаж. Он рекомендует вас в партию, понимаете? Таким командиром надо гордиться. Он вас считает настоящим офицером и настоящим советским человеком.

   Выдержав паузу, пока Виктор, потрясённый, молчал и шевелил губами, он что-то коротко бросил за плащ-палатку. Молодой голос по-немецки чётко ответил ему. Тогда сидящий встал, удовлетворённо размял пальцы и вышел из-за стола. Затем он сделал несколько шагов влево, где, скрытый светом, стоял на березовой столешнице массивный радиоприёмник в коже. Немец совершил щелчки. Вскоре из ворсистой ткани, что покрывала динамики, понеслась нежная, обволакивающая всё и вся музыка.

-  Вы хотите – я могу поймать московское радио? – участливо предложил он. – Послушаете русские песни. Сегодня транслируют второй акт – пьеса «Фронт» театра Красной армии. Автор, если не ошибаюсь, Константин Симонов. Желаете?

-   Слушай, рот закрой, - нехотя процедил Виктор, удерживаясь, чтобы плюнуть. – Театрал херов… А то сейчас блевать начну от твоих речей.

-  Давайте знакомиться, товарищ Померанцев, - продолжил немец, как ни в чём не бывало. – Обер-лейтенант Ригель. Соответствует званию старший лейтенант Красной армии.

   Он, наконец, выступил из света. Виктор с удивлением отметил, что перед ним стоит совершенный юнец. Голову с русым пробором, что был нерушим как каменный, этот «ариец» уверенно  держал на длинной шее, которую поддерживал чёрного бархата отложенный воротник с серебристо-красными «катушками». Грудь под идеально сшитым френчем была украшена лишь красно-белой косой ленточкой какого-то ордена. Крылья галифе, что были подшиты замшей для верховой езды, белоснежные края манжет и полоска шейного платка лишь подчёркивали в Ригеле заядлого аккуратиста. (У Виктора это, впрочем, не вызвало ничего, кроме желания плюнуть, которое он тут же подавил.) В этом был, пожалуй, его недостаток. Это внушало к нему лишь отвращение. Участливые серые глаза на румяном лице, правда, внушали невольную симпатию. Но она существовала отдельно от его тела и от его мундира. Руки с тонкими, как у пианиста, пальцами, время от времени совершали плавные движения. Как будто их хозяин и впрямь тщился найти невидимые взору клавиши и как следует нажать на них.

   Вскоре ладный германский солдат с массивной кобурой на поясе поставил на березовый стол эмалированную кастрюлю в соломенной оплётке. Из-под крышки струился аппетитный пар. Несло чем-то мясным или колбасным – чёрт их разберёшь. У Виктора набежала в рот предательская слюна. Стала выливаться наружу. Но он усилием воли заглотил её обратно. Не дождетесь, выродки. Солдат тем временем на мгновение замер. Затем, не дожидаясь разрешения, щёлкнул каблуками подкованных сапог (из бревен полетели щепы). Он остался было стоять с прижатыми к бёдрам локтями, но Ригель жестом отправил его наружу.

-  Угощайтесь, товарищ Померанцев, - он сделал радушный жест, приоткрыв крышку.

-  Ложку сначала положи, - хмыкнул Виктор, ощутив тошнотворный прилив голода. – А потом уже «угощайтесь». Или ты думал я руками из твой кострюльки жрать буду? А потом из мисочки водичку хлебать? На четвереньки встану и хлебать, понимаешь…

-  Слушайте, бросьте! Еда это первый человеческий инстинкт. Первый инстинкт, после инстинкта самосохранения, разумеется, - Ригель так приветливо улыбнулся, что Виктору непременно захотелось испортить ему нос. – Еда, желание обладать женщиной или мужчиной, продолжение потомства, преумножение имущества и жажда власти. И, конечно, любовь, как пишут об этом писатели. Такие, как Шиллер и Гёте, Толстой и Достоевский. Но это лишь примитивное, хотя и замаскированное стремление человека подняться над самим собой. Победить страх перед жизнью. Скрасить своё одиночество в этом мире. Таком опасном и непредсказуемом. Вы согласны со мной, товарищ Померанцев? Ведь я процитировал вам то, что заложено в марксистской диалектике. Борьба и единство противоположностей – вот суть…

-  Слушай, Ригель-шмигель, не буду я жрать. Понял или не понял? – презрительно сощурился Виктор и тут же пожалел, что назвал немца по фамилии.

-   Браво! – хлопнул тот в ладоши. – Вы молодец! Хотел сказать, совсем молодец. Но так по-русски не говорят. Вы отказываетесь есть с завязанными руками. Это похвально! Вы не животное, товарищ Померанцев. Вы настоящий советский человек. Вы мне ещё больше нравитесь.

-   Щас язык порву, если не закроешься! – Виктор почти дословно воспроизвёл одного уголовника из детства, которого конвоировали по улице двое милиционеров с наганами.

   Он всё сильнее чувствовал к этому немцу странную симпатию, что настораживала и пугала его.

-  Грубость украшает солдата. Но я не объект для вашей грубости. Я вам не враг, - сказал Ригель так будто и впрямь хотел подружиться. – Я хочу вам помочь. Ещё раз повторяю, мне не нужны ваши данные о Красной армии. Мне не нужно сделать из вас шпиона. Во-первых, шпионом так не становятся, - ещё участливей улыбнулся он. – Стать шпионом, значит прожить ни одну жизнь. А вы только вступили на этот путь. Кроме того, вы симпатичны мне. Я бы хотел стать вашим другом. Если вы позволите мне, конечно. Я могу надеяться на вас, товарищ? Я могу вас так называть?