Зато один раз не выдержал улыбчивый молодой капитан со знаками различия авиации:

-   Замолкни, слышишь?  Ничего другого окромя своего «ё» не знаешь?

-    Виноват, товарищ капитан. С языка сорвалось, - оправдался водитель скороговоркой, но тут же что-то прошептал на развороте, пропуская разогнавшийся мотоцикл.

-   И немножко прикорнул… - виновато заметил Виктор, сжимая в руках танковый шлем. Он сложил его вдвое и сунул за пазуху, где саднило под засохшей повязкой у левого бока. – Виноват, а куда мы едем, товарищи командиры?

-   Виноват… Так при царе Горохе низшие чины говорили, - укоризненно заметил капитан, молодой и франтоватый человек с родинкой на щеке, а также смеющимися синими глазами. – Советскому офицеру так говорить не позволительно, товарищ майор.

-   Капитан, а не майор, - выпрямился на сидении Виктор. Потянул в стороны ноги, а потом с хрустом развёл руки. – Да здорово я это… Чуть было совсем не отрубился, товарищи.

-   Это ничего, - проговорил почти нараспев майор, оглянувшись. – Это даже полезно, если своевременно. Во всяком случае, для майора, а не для капитана. Понятно?

-   Что-то не очень, - насупился Виктор, посчитав, что над ним смеются. – Потрудитесь объяснить.

-   Вот, опять старорежимные замашки, - встрял капитан. – Что-то вас тянет на них. А из какой семьи будете?

-   Из самой что ни на есть, - буркнул Виктор. – Вы, наконец, объясните, товарищи офицеры, куда…

   Внезапно рука капитана (лицом тот улыбнулся ещё шире) залепила ему лицо куском влажной марли с едким, сладковатым запахом. Что там было, Виктор не понял. Махнув руками и взбрыкнув стопами, он тут же отключился. Успел поймать глазами лишь колонну армейских «зисов» и «студдеров» справа от кромки леса, где высился массивный шест с дощатыми табличками-указателями «хозяйство Петрова», «хозяйство Иванова», «хозяйство Сидорова» и т.д. До уха долетел задорный голос майора: «Несговорчивый, видать? Молчать будет?» «Ничего, они все поначалу несговорчивые. Хранят военную тайну и тому подобное. Пока не попадут в перекатку, герр…» - начал было капитан или тот, кто выдавал себя за капитана ВВС Красной армии, и всё сразу же потонуло в стремительном вихре.

  Во тьме с белыми и цветными всполохами пронеслась битва под Михайловкой, где все САУ батальона почему-то стояли по периметру площади. По его команде они мгновенно перестраивались в форме креста, когда с окраин донеслось рычание вражеских моторов. Он кинул взгляд на купол церкви, который сверкал новой позолотой. «Огонь! Именем Христа, Господа нашего, товарищи славяне! – скомандовал он в мембраны наушников и осенил себя крестом: - И не славяне тоже», - тут же добавил он, вспомнив про Тевосяна: - За товарища Сталина и Великую Советскую Родину! Не посрамим Отечества!» Последнее он уже хрипел, подражая не то Петру Первому из одноимённого фильма, не то Александру Васильевичу Суворову из фильма «Суворов», не то Михаилу Илларионовичу Кутузову из фильма «Кутузов», которые успел пересмотреть в компании и с девушками до войны. Самоходки тут же принялись палить, но делали это необычайно быстро. С вражеских танков слетали квадратные башни с готическими крестами. Их бронированные корпуса разносило в клочья, но из них почему-то целыми и невредимыми спасались вражеские танкисты с эмблемой  черепа и кости на пилотках. Некоторые из них становились на колени или совершали земные поклоны. Облако пламени покрывало этих кающихся фашистов – рвался боекомплект и горючее в баках. Они горели, но даже в таком состоянии продолжали совершать подобие покаянной молитвы.

    Хотелось разрушить этот дурацкий сон, но Виктор не мог. Он стал орать «Смерть немецко-фашистским захватчикам!» и почему-то душить в объятиях Хохленко, называя его Попандопуло (по аналогии с забавным бандитом из пьесы «Свадьба в Малиновке»). Но тот очумело отпихивался от него и виновато улыбался. Затем в блестящей лаком машине с орлом и свастикой на капоте подъехал некий человек в сером кителе и фуражке с выгнутой тульёй. Вскинув левую руку, он без посторонней помощи распахнул дверцу и выскочил наружу. На левой стороне груди у него висел чёрно-серебряный крест и какой-то значок, а сквозь пуговицу была продета чёрно-серебряная ленточка. Лицо с усиками и неистово-смеющимися глазами казалось страшно знакомым.  Гитлер, мама родная… Хотелось скомандовать Хохленко «газ!», чтобы раздавить этого поганца, но язык прилип к нёбу. Хлопнув свою левую коленку,  «бесноватый фюрер» критически осмотрел свои пылающие боевые машины. «Пфруй, ферфлюхт! – заявил он брезгливо, пнув лакированным штиблетом одного из обгоревших, мёртвых танкистов СС. – Шайз! Я стал невысокий мнений об арийский раса. Они не мочь воевать, когда фюрер не выступапайт перед ним с речам и не приезжайт на фронт., - оборотившись к СУ-85, крикнул Виктору: - Пусть храбрый русски командир выходить ко мне! Я будет награждать его орден Железный Крест! Это есть корошо, когда враг такой храбрый».  В его маленькой руке мановением волшебства появилась коробочка чёрного бархата. Но Виктор, что не мог оторваться от Хохленко, поразился другому. Вместо немецкого водителя за рулём «даймлер-бенц» сидел майор Груздев. Из-под мешковатого, распахнутого на груди комбинезона на гимнастёрке чётко вырисовывался уже прилаженный Железный крест. Широкая физиономия майора довольно ухмылялась. «Слышь, капитан! Вылазь, кому говорят, из своей бандуры!  - заорал он, призывно махнув ручищей. – А то все награды профигачишь. Фюреру ты понравился, сукой буду. Он так мне и говорит…» Тут он что-то присоветовал фюреру. Тот, улыбаясь своим неприятным лицом, пошёл прямо на Виктора. На вытянутой руке он держал коробочку с наградой. Виктору внезапно захотелось пойти ему навстречу . Отдирая от себя Хохленко, который что-то вещал про солдатский долг, штрафную и товарища Сталина, он достал руками верхний люк. Оторвал его со скрежетом и болтами, выбросил наружу. Высунулся по грудь.

    Лучше бы он этого не делал. Через площадь от яблоневых деревьев, высоко поднимая ноги в начищенных сапогах, маршировал Иванов. Его синевато-зелёные глаза весело светились, а усики подпрыгивали в такт шагам. За ним семенила босыми, потрескавшимися ногами красавица-молодка по имени Настасья. В руках её, крепких и загорелых, был ухват. Глаза, обведённые усталостью, лучились то ли ненавистью, то ли презрением. «Я ведь полюбила тебя, командир! – внезапно крикнула он Виктору. – А ты… Каким гадом оказался! А ну, марш в особый отдел! – внезапно приказала она детям. Сашка и Оксанка, что шли следом с иконами, в чистых белоснежных рубахах, стелющихся по земле, и не думали идти к особистам. «Не хватало, чтобы тоже изменниками стали! Вот придёт отец из плена – мигом ухи вам…» А с противоположной стороны шла старуха в синем домотканом платье, повязанная платочком. Она крестила пространство над головой Виктора и одобрительно улыбалась ему своим коричневым, морщинистым лицом. «Крепись, соколик! Праматерь Всего Сущего, Пресвятая Дева София, послала меня оберегать тебя, - проговорила она необычайно громко. – И Архистратига  Михаила…» Он тут же увидал над собой юношу в доспехах, с золотисто-синим сиянием  вокруг головы, что называлось по-православному нимбом.  Из руки его било пламя  в форме меча.