Я верю в наше хорошее будущее, и так хотелось бы дожить до него! Сейчас только и жить в этой новой эпохе расцвета личности, когда исчезает скованность людей; радуешься от души, всем сердцем, когда чувствуешь себя активом, а не пассивом в преображающемся обществе, когда чувствуешь себя нужным, иначе вряд ли я в свои 84 года был бы избран в райком партии и народным депутатом, вряд ли показывали бы меня по Всесоюзному телевидению и передавали по радио о моих делах. Работа, труд заставляет жить. Дают силы для жизни, поэтому иногда говоришь себе: «Так держать, Анатолий Игнатьевич! Наперекор всем и вся». Пока нам тяжело, трудно, но эти трудности переживем, не падая духом, сохраняя выдержку, не допуская поспешности. Главное, верить в преодоление трудностей, а как скоро мы придем к намеченной цели — зависит только от нас самих, путь к ней в наших руках.

Но вернемся к прошлому, которое забывать нельзя, так как это горький урок в истории нашей страны. В начале ноября надо было выводить земснаряд к месту его зимней стоянки. Канал был подведен к самому котловану насосной станции. По пути передвижения одной из ходовых свай задели высоковольтную линию и порвали ее; провод упал в воду — вокруг моментально всплыло множество убитой рыбы, но у нас никто не пострадал; в общем отделались только испугом. Я и Зинин засели за технический отчет. Это была своеобразная работа — вычертить весь путь, пройденный земснарядом, и нанести ежесуточную выработку, а также фактически полученный профиль канала.

Сейчас все внимание строителей было сосредоточено на насосной станции. Ее фундамент надо было закончить до весеннего паводка, ожидавшегося по прогнозам в середине марта. Замснаряд встал на ремонт. Я научился устраивать капистаны-вороты для вытаскивания на берег небольших судов, вроде нашего земснаряда. Научился при помощи вымораживания создавать ледяной коридор вокруг снаряда и, благодаря этому методу, производить конопатку и осмолку подводной части корпуса судна. Работы по конопатке проводила женская бригада, состоявшаяся только из молодых женщин. Руководила бригадой исключительная красавица-воровка лет 25–27, не больше: длиннющие русые косы намного ниже пояса, глаза карие, брови темные, щеки румяные. Надень на ее голову кокошник — ну, была бы царевной из сказки. Покрикивая на своих девчат, не стеснялась материться, жаргон ее не соответствовал красоте и был ужасен. Не знаю почему, но я ей чем-то понравился, и она без зазрения совести начала приходить ко мне в барак, садилась на мою нару и, прижимаясь попой, говорила: «Жаль, что ты контрик, а то дала бы жизни, нравишься ты мне, вот и прихожу; наплевать мне на то, что твои контрики думают. Да ты не красней, что я такая! А любить умею». Как она проникала в мужскую зону, не имею понятия. Женская примыкала к нашей зоне и была отгорожена двумя рядами колючей проволоки.

Мне было страшно неудобно перед Зининым и другими соседями, а главное, у нас разговор никак не клеился, да и не тянуло меня к ней, как к женщине. Хорошо, что эти визиты продлились недолго: их куда-то перевели, и я свободно вздохнул. Зима 1940 года оказалась для меня нелегкой, так что не пришлось отсиживаться на брандвахте за техническим отчетом и наблюдать за ремонтом. Совершенно неожиданно все изменилось. Вызвали меня и Зинина в штаб к главному инженеру строительства ТЭЦ Зильберману. До начала паводка надо было закончить фундаменты под насосы, иначе Волга затопит котлован и придется ждать, пока не схлынет вода, чтобы начать бетонные работу. Сама ТЭЦ росла не по дням, а по часам, поэтому нельзя было допустить отставание насосной станции.

ТЭЦ

Зильберман сидел у себя в кабинете и разговаривал с какими-то людьми. Поздоровался с нами довольно приветливо. «Кто из Вас Зинин? Так вот, будете обеспечивать котлован качественным бетоном и строго по графику, а вы, Конаржевский, займетесь свайными работами. Это очень ответственный участок. Пройдите в технический отдел, вас там познакомят с документацией и подробностями работы, а завтра получите некоторые указания от С. Я. Жука.

До паводка осталось 65 дней, пока забито всего 16 свай, а надо забить 600».

В техническом отделе работали тоже заключенные, из них многих я знал по бараку. Они рассказали не совсем приятную историю этого сооружения. Вначале предполагалось выполнить ограждение металлическим шпунтом площадки под насосную с целью ликвидации поступления грунтовых вод в так называемый «стакан» — площадку под насосную. Дно котлована находилось на глубине 18 метров и имело размеры 25х25х25х25. Металлического шпунта не оказалось… С. Я. Жук дал разрешение заменить его дубовым, но и дубовый был заменен на сосновый. Требовалось плотное прилегание свай друг к другу, между шпунтом и гребнем не должно быть зазоров.

Сваи забиваются до отказа, затем надо было всю образовавшуюся стену по периметру «стакана» гидроизолировать, а также — и дно «стакана» после укладки бетона. Если паводок ожидается к середине марта, то все эти работы надо закончить к середине февраля. Вот такие дела. Когда мне сказали, что за три недели с начала свайных работ забито всего только 16 свай, я немного приуныл. На карту поставлен мой престиж и дальнейшее благополучное пребывание в лагере. Я понимал: если не справлюсь, то мне предстоит дорога на общие работы — на тяжелый физический труд, а этого я не вынесу долгое время в связи с операцией, перенесенной в детстве и дававшей знать о себе при большом физическом напряжении. 16 штук за три недели… А тут 500 с лишним — за сорок дней, и работает один копер.

Придя в барак, я лег на нары и стал думать, как выйти из положения. Хотел посоветоваться с Зининым, имевшим опыт несравнимо больший моего, но он только пожал плечами и ответил: «Затрудняюсь что-нибудь посоветовать». Вообще этот человек не относился к категории сочувствующих трудностям других. Между нами не было взаимной симпатии, наши политические взгляды резко расходились: он не переносил всеми фибрами своей души наш советский строй и всегда старался подчеркнуть малейшие промахи в его развитии, особенно упирая на происходящий произвол в стране; это был его основной аргумент, против которого трудно возражать. Подобного рода разговоры заканчивались обычно растущей друг к другу неприязнью.

На следующий день я предстал перед С. Я Жуком (его именем назван Всесоюзный институт «Гидропроект»). С ним в кабинете находились Зильберман и Бородкин (начальник нашего лагеря). Зильберман обратился ко мне с вопросом: «Как вы решили справиться с поставленной задачей? Ваши соображения?» Обдумывая положение дел, я наметил ряд мероприятий, которые с моей точки зрения могли бы дать какую-то гарантию своевременному окончанию этих работ, и решил категорически их отстаивать.

Я начал, во-первых, ввести три смены вместо двух и работать по восемь часов, учитывая сильные морозы, снижающие работоспособность людей (наверное, многие помнят те сильные морозы, которые выпали на февраль 1940 г., когда на финском фронте имело место массовые обморожения, а работы в котловане не прекращались ни на одну минуту); Во-вторых, работающим на копрах выдать теплые портянки и теплые рукавицы; в-третьих, у каждого копра разрешить костер; в-четвертых, установить еще один копер и, в-пятых, за каждую забитую сверх нормы сваю давать дополнительный пирожок и пачку махорки — это будет иметь большое значение для заинтересованности людей. И вот мои черновые наброски графика производства работ. Жук и Зильберман выслушали меня очень внимательно. «Ну как? — спросил Сергей Яковлевич Зильбермана. — Согласимся?»— «А как Вы, т. Бородкин, сумеете пойти навстречу и выполнить предложения, касающиеся Вашей компетенции?» — «Безусловно, — ответил Бородкин, — ведь Конаржевский у нас один из рекордистов».

Работа пошла полным ходом. Примерно через неделю ко мне подходит один из заключенных. Попросив, чтоб я не выдавал его, т. к. иначе ему не будет житья, он рассказало том, что в ночную смену начинают ловчить и для того, чтобы перевыполнить задание, спиливают нижнюю часть сваи, укорачивая ее. Это меня очень взволновало. Я, никому не говоря об услышанном, попросил Зильбермана направлять в ночную смену кого-либо из технического отдела, чтобы избежать каких-либо неприятностей и быть уверенным в правильности составляемых актов на отказы свай. Он мою просьбу выполнил. Пачка махорки, дополнительный пирожок, хотя пожаловаться на питание было нельзя (оно было сносным) и сокращенный день делали свое дело — поднимали заинтересованность в выполнении задания. Свайные и изоляционные работы были закончены на шесть дней раньше. Мне вписали в зачет по три дня за каждый день.