− Хватит рассматривать комнату, − прошипел я.

− Это будуар!

− Не имеет значения.

− Будуар − эта мечта каждой женщины.

− И твоей тоже? Лучше узнай, что она хочет.

Фуад переспросил Николь, затем задумался, почесал бороду и сказал:

− Насколько я понял, она спросила: “Вы знаете, кто это?”.

Этим чудаком на стене оказался французский писатель девятнадцатого века Бальзак, а Николь активный член общества любителей его творчества. Она взяла меня за руку и подвела к портрету. Рама была такой же внушительной, как и сам Бальзак, вернее, правильно было произносить Оноре де Бальзак. Портрет был обрамлён в пышную золочённую раму с бронзовыми накладками и украшенную затейливым орнаментом. Я согласился с Фуадом, что только после смерти творческий человек получает позолочённую рамку. Николь ещё долго рассказывала о нём. То, что она говорила, я не понимал, но что она хотела сказать, понял даже я, вернее сказать, догадался. Потом мы узнали, что она приняла нас за испанцев, и что у нас в начале был очень смешной вид. Но тогда непонятно, отчего у неё был такой испуганный вид. Проходя через комнату я увидел из окна нижнюю площадку металлической башни, построенной Эйфелем. Около туалетного столика, инкрустированного изображением птиц, мы пропустили её вперёд к двери, и у меня была отличная возможность ещё раз оценить её стройную фигуру и походку. На мой вопрос, читал ли он хоть один роман Оноре де Бальзака, Фуад на ходу отрицательно покачал головой. Он, кроме вывесок на улице, разумеется, ничего ни читал, а бильярд занимал всё его свободное время. Я читал, но только сборники рассказов. В школьные годы “Озорные рассказы” Бальзака считались суперэротической книгой как и “Декамерон” Джованни Боккаччо. На прощание Николь, надев ажурную шляпу с широкими полями, вручила нам билеты на сегодняшний творческий вечер в доме-музее Бальзака, который, оказывается, располагался недалеко: надо только свернуть влево и пройти вперёд вдоль реки по проспекту Вильсон. На прощание я вспомнил и сказал “оревуар”, на что она изумлённо посмотрев на меня ответила “абьенто”. − Что она мне сказала? − спросил я, когда мы вышли из лифта..

− Это переводиться “до встречи”, и раз к тебе такое внимание, значит ты и посетишь вечер, почтишь память писателя и заодно поближе познакомишься с Николь. Она организатор сегодняшнего вечера, – засмеялся Фуад и добавил: − Я видел, как она на тебя смотрела. Она твоя. Это стопроцентный вариант.

Консьержка пристальным взглядом проводила нас, не поняв, на каком это языке мы говорили.

− Перестань говорить ерунду и поспеши.

Обратно мы шли уже быстрым шагом, не оглядываясь по сторонам. Елисейские поля мы пересекли вмиг, и я снова застыл у блестящей на солнце “Audi”. Как налетел на меня Фофа, я даже не почувствовал. Мы замерли перед ними, машины о которых мечтает, наверное, каждый настоящий мужчина. Машины, увидев которые забываешь даже про женщин. Это были премьеры Парижского мотор-шоу, лимузины с подлинно спортивным характером и всевозможными прибамбасами. Мы обменялись грустными улыбками, Фуад встал рядом и начал переводить:

“Audi” − двигатель объёмом 335л. с, полный привод Quattro,6-ступенчатый автомат Tiptronic,переключение передач кнопками на руле. Электронные системы стабилизации, шикарный комфортабельный салон класса «люкс».

Я остановил его движением руки и уточнил:

− Синий вариант этого лимузина я видел в фильме “Жажда скорости”.

Фуад удивлённо поднял брови и продолжил:

− “Jaguar XJ” − двигатели: с турбонадувом 400л.с. Автоматическая трансмиссия и электронноуправляемая пневмоподвеска, автоматически выравнивающая машину.

“Bentley Continental GT” − самое быстрое четырёхместное спорткупе в мире. Максимальная скорость-290 км/ч, двигатель W12 с двумя турбинами. И, конечно же, роскошный представительский салон со всеми возможными «наворотами».

“BMW Z4” − с суперпрестижным новым двигателем 225л.с., новыми высокоэффективными тормозами и подвеской. Голосовое управление второстепенными функциями.

Все выставленные машины потрясли нас современным динамичным дизайном и мы под впечатлением от увиденного вышли на площадь Триумфальной арки, но здесь произошла осечка. Фуад увидел итальянских коммивояжеров и устремился к ним, я не успел схватить его за рукав. Но итальянцы оказались ребятами шустрыми, успели разглядеть его и их “Fiat” рванулся с места как гоночная машина, повизгивая шинами и нарушая все правила уличного движения. Спасая итальянцев, я перевёл Фуада на противоположную сторону улицы Ваграм и пройдя площадь Терне мы скоро оказались на улице Курсель. Здесь мы снова открыли карту, надо было сворачивать влево, пересечь площадь Марешаль Жуэн и продолжать идти по улице Курсель, которая плавно переходит в улицу Вильсона. Всю дорогу мы недоумевали, кто же этот Вильсон и за какие заслуги здесь аж две улицы названы в его честь. На площади Марешаль Жуэн мы остановились, и Фуад начал оглядываться. Затем быстрыми шагами двинулся влево от намеченного маршрута, увлекая меня за собой. Остановился он только у кафе, на красном тенте которого, большими буквами было написано “PEREIRE”.

− Надо пойти в туалет. Давай зайдём в кафе, заплатим за туалет, − затем, подумав, добавил. − Можем и не платить, тогда надо что-нибудь взять. К Аслану мы и так опоздали, а десять-пятнадцать минут погоды не делает.

И вопросительно на меня посмотрел. Что имел в виду Фуад под “что-нибудь” я прекрасно понимал. Мы молча вошли внутрь и решили сесть снаружи под тентом. Посетителей было много. Оглядевшись, я понял: парижан можно узнать по “дежурному набору” − на столе стоит маленькая бутылка минеральной воды “Perrire”,малюсенькая чашечка кофе, пачка сигарет “Kent” и газета. Места для обзора они выбирали те, откуда наиболее хорошо просматривались проходящие люди и машины. Устав от газет, глотнут минералку и вытянув шею начинали разглядывать прохожих так, словно они сидят перед телевизором. Когда и это надоедало, они снова брались за чтение газет, в редких случаях прикасаясь губами к чашечки кофе или к сигарете.

Фуад убежал, а я открыл карту вин, лежащую на столе, взгляд остановился на названии “Rose de Loire”– розовое вино. Я слышал про это романтичное вино, которое легко пьётся и обладает свежим вкусом. Когда-то в далёкие сороковые-пятидесятые годы розовое вино было популярно в Баку, и раз в неделю любители его собирались в здании старого “ Интуриста” на дегустацию. К сожалению, в моём городе сейчас уже нет ни того уникального здания на берегу моря, ни того розового вина. Осталась только память.

Я жестом подозвал официанта. Первый бокал вина мы пили не спеша, растянувшись в креслах. Не успели закончить первый бокал, как прозвучал звонок мобильника. Фофа быстро перехватил телефон:

−Сафа, здравствуй. У нас всё по плану, сейчас идём к твоей сестре Рафиге. Что делает Малик? − повернулся в мою сторону, расправил усы и продолжая дегустировать вино, сказал. − Заканчивает первый бокал.

Я поперхнулся и постучал пальцем по голове:

− Ты что говоришь!

− А что такого, всё нормально. С женой будешь говорить?− подмигнул и нажал на дисплей мобильника. Я постарался выхватить телефон, но было поздно. В трубке послышался голос жены:

− Малик, это ты? Где ты? − услышал я встревоженный голос.

Искоса взглянув на него, я залпом опрокинул бокал, покрутил пальцем у виска и поспешил прервать поток вопросов.

− Здесь такая рыбалка, не можем оторваться. Рыба клюёт не останавливаясь. Завтра будем, не беспокойся. Дома всё нормально? Фуад? У него же голова слабое место! Солнечный удар получил. Лежит в тени, в себя приходит. Номер телефона не мой? Это… мобильник свой уронил в воду, а этот временно взял.

Фуад протянул мне второй бокал и приложил палец к губам:

− Не кричи, всю рыбу распугаешь.

Мы молча продолжили дегустацию розового вина.

Поговорив о роскошных лимузинах, премьерах Парижского мотор-шоу, мы вернулись к незаконченному разговору о Вильсоне, из-за которого мы обошли полгорода. Фуад предположил, что раз он такой заслуженный человек, наверное, его портрет должен быть на долларе. Высыпали все наличные от одного до стодолларовых купюр на стол, так нет его нигде, и Фуад сделал вывод “он что-то сделал именно этим французам”. Мы с этим согласились и, допив второй бокал, двинулись дальше, тихо напевая. Так, незаметно очутились перед домом № 12 по улице Вильсон. Дом стоял на пересечении улиц: десятиэтажный с большими широкими балконами вдоль всего фасада. Мы осмотрелись, улица была довольно оживлённая, через дорогу на углу был такой же дом с белыми балконами по всему фасаду, слева к нашему дому примыкало стеклянное здание, по назначению явно административное. Надо было понять, где вход в этот дом, и в это время над нами сверху послышался голос. Нас звали на родном азербайджанском языке. С балкона махали рукой и показывали, что надо пройти вперёд и свернуть во двор. У подъезда нас ждала консьержка, которая и проводила до лифта. Поблагодарив старушку, мы сели в лифт, она нажала на кнопку четыре и через секунду мы оказались на пятом этаже. Лифт − полная противоположность подъёмнику в отеле и в доме у Николь, можно сказать, мы практически не слышали звука вибрации. Перед лифтом нас ждала с руками, раскрытыми для объятий Рафига, младшая сестра Сафуры. Проведя в квартиру, рассадив нас по креслам и рассмотрев нас, спросила: