Весной 580 г. самосуду со стороны простых граждан подверглись последние язычники, проживавшие в Гелиополе, о бесчинствах которых шла широкая молва. К язычникам примкнули иудеи и самаряне, и беспорядки умножились. Для усмирения бунтовщиков царь направил в этот город сановника Феофила, уже имевшего опыт подавления бунтов при св. Юстиниане Великом, и тот жестоко подавил восстание, предав многих зачинщиков смертной казни. Но в ходе расследования инцидента под подозрение в язычестве попал заместитель префекта города Анатолий и несколько архиереев, среди которых находился и Антиохийский патриарх Григорий (570–593).
Когда сведения об этом дошли до Константинополя, поднялось страшное волнение. Чтобы избежать открытого неповиновения власти и бунта, император распорядился срочно созвать специальную комиссию и назначить следствие. Однако разбор дела, по мнению толпы, затянулся, и 13 апреля 580 г. возбуждённые горожане высыпали на улицу, окружили дом, где пребывали судьи, грозили им смертью, а затем направились к покоям патриарха св. Евтихия. Дальнейшие события характерны для подобных ситуаций. Решив судить виновных лиц «судом улицы», константинопольцы прошли в тюрьму, где захватили находившихся там мужчину и женщину, по ошибке приняв их за язычников. Несчастных силой отвели к берегу, посадили на лодку, подожгли её и оттолкнули в море. Суета была такой, что в лодку к несчастным пострадавшим бросили палача, которому, правда, удалось выбраться на свободу. Затем, под крики: «Язычников власть отпускает, так зачем держать в тюрьме христиан?», восставшие разгромили темницу и освободили всех заключённых. Императора не было в этот момент в столице, но, едва узнав о происшедшем, он немедленно отправил к бунтовщикам глашатая с приказом прекратить разбой. Он обещал во всём тщательно и быстро разобраться и восстановить правду. По счастью, его авторитет был так высок, что толпа успокоилась и начала расходиться[394].
После этого в срочном порядке начали подготовку к судебному заседанию. Вина чиновника Анатолия была доказана, и его предали страшной казни: вначале бросили к диким зверям, а затем растерзанное тело любителя языческих обрядов распяли. Разобрали и вины православных, принявших участие в беспорядках. Из-за боязни новых народных волнений их оправдали или помиловали. Признали невиновным и Антиохийского патриарха Григория, хотя по городу ходили упорные слухи, будто тот подкупил судей.
Между тем раскол в лагере монофизитов расширялся. Трактат Иоанна Филопона разъединил Конона, Евгения и Афанасия на два враждебных лагеря, причём Конон остался верен старой формулировке «тритеизма», хотя многие бывшие приверженцы откололись от него. Вскоре возникла третья секта — «агноитов»(«незнающих»), главой которой стал некто Стефан. Но плевелы монофизисткой ереси уже успели пустить свои корни, в первую очередь в Сирии. Сирийские арабы-христиане, слабо разбирающиеся в догматике, но не желавшие рвать старые связи с Антиохией, целиком и полностью встали на сторону Якова Барадея, создавшего там свою монофизитскую «церковь». Но мира в среде монофизитов не было, и тогда арабский царь Мундар отправился в Константинополь, где был торжественно принят императором Тиверием 8 февраля 579 г.
Царь очень благосклонно отнёсся к своему визитеру и предоставил ему равные с собой почести, надеясь при посредничестве араба умиротворить монофизитские общины и соединить их с Церковью. Под влиянием просьб Мундара император издал указ, в котором повелевал прекратить всякие преследования инакомыслящих. К сожалению, долготерпение Константина Нового не было вознаграждено: монофизиты не только не воссоединились с Церковью, но и не желали примириться друг с другом[395]. Деятельность патриарха св. Евтихия также не принесла существенных успехов.
Он усиленно боролся с монофизитской добавкой к «Трисвятому» «Распныйся за ны…», но едва ли успешнее, чем его предшественники. На свою беду, патриарх написал трактат о грядущем Воскресении, в котором отстаивал точку зрения, согласно которой тела воскресших людей будут качественно отличаться по своей природе от нашего естества. Это учение вызвало большой соблазн в церковных кругах, его отверг папский апокрисиарий, будущий понтифик св. Григорий Великий (590–604), и предал сожжению сам император Тиверий. Но вскоре, 5 апреля 582 г., патриарх скончался, и спор затих сам собой. На его место был выбран св. Иоанн Постник (582–595).
Новый патриарх был величественной и грандиозной натурой. Будучи в молодости мастером золотых дел, он вскоре оставил мирские заботы и поселился с монахом Евсевием в одном доме. Несколько раз ему были явлены предзнаменования его грядущего сана и духовного подвига. Он прослыл замечательным аскетом и постником, зачастую по шесть дней подряд вообще не принимая никакой пищи. Спал он мало и всегда сидя и уже при жизни был известен тем, что изгонял бесов, а по его молитвам Бог неизменно даровал просимое. Когда он отдал Богу душу, в память об удивительных подвигах Святого, его похоронили в храме Святых Апостолов, прямо в алтаре[396].
К несчастью для Римской империи, клонилось к закату и царствование Тиверия. Государственные дела подорвали его силы, и он всё чаще пребывал нездоровым. Понимая, что дни его сочтены, император весной 582 г. вызвал к себе полководца Маврикия и обвенчал его со своей дочерью Константиной, а 5 августа объявил Маврикия кесарем. Вскоре наступила развязка драмы — однажды царь съел каких-то ягод, от которых у него случилась дизентерия. Чтобы обеспечить преемство власти, император объявил св. Маврикия царём и венчал того на царство.
Рассказывают, что незадолго до своей болезни Тиверий видел чудесный сон. В сновидении перед ним предстал прекраснейший по виду муж, вероятно, Ангел, наделённый божественной красотой. На нём было белоснежное одеяние, осиявшее лучами света всё помещение. Простерши руку к императору, он торжественно произнёс: «Вот что, Тиверий, возвещает тебе Пресвятая Троица: времена тирании и безбожия не вернутся в твоё царство»[397]. Царь пришёл к тому выводу, что этим знамением Господь показал Своё одобрение его предварительного выбора нового императора и окончательно утвердился в своём решении передать власть св. Маврикию. Коронация, ввиду плохого самочувствия Тиберия, была скоротечной, но оттого не менее трогательной по содержанию.
Император Тиверий приказал вынести себя под открытое небо в свою ложу в царском дворце. Призвав патриарха, высших духовных лиц, всех преторианцев, сановников и виднейших граждан, он поручил глашатаю прочитать свою речь, которую по слабости здоровья сам произнести не мог.
«Римляне! — сказал царь. — Последние великие муки забот стоят ныне предо мной. Одни из них заставляют меня оставить всё в надлежащем порядке, другие смущают меня ввиду перемены в моём существовании и побуждают дать ответ Творцу мира за всё совершенное в этой жизни. И сейчас повергает меня в страх прежняя моя беспечность и суесловие: ведь за тем, кто наделён обилием власти, естественно следуют и большие прегрешения. Но больше заботит меня, первенствуя над всеми, вопрос о государстве, не о том, на чьи плечи возложить поскорее эту тяжесть, но кто лучше всего может справиться с этой обязанностью, так как и мне она была вручена не для пышности и роскоши жизни моей и потакания телу. Вместе с высоким моим положением заботят меня и мои семейные обязанности. Государство, жена и дети равно предъявляют ко мне требования: государство желает иметь мудрого руководителя, жена — надлежащего и богобоязненного опекуна в её вдовстве, дочери — тех, кто, взяв их за руку, провёл бы через незрелую юность их и слабость женской природы.
Но под влиянием болезни не раз забывал я о естественных склонностях и избегал, как освободившийся раб, цепей законов природы. Не раз оставлял я без внимания детей и свою жену, уже собираясь умирать и тем освободиться от этих забот. И всё же неумолимые думы о державе овладели мной: ведь дело шло не только о том, чтобы сохранить доверенную мне власть, но и передать это наследие, как должно, в руки других. Ведь необходимо, чтобы последующие владыки были лучше своих предшественников, чтобы они могли внести исправление в то, что совершено неправильного теми, кто правил раньше их; иначе же, говоря немногословно, уничтожится вся государственная власть, так как слабо будет основание Империи.