— Но… но… — пробормотал Томпсон, — мы не можем вернуться туда! Это — неизбежная смерть!

— Возможно, — сказал я с весьма деловым видом. — Но я уже видел однажды, как спускается флаг моей страны — чего никогда не ожидал увидеть — видел, как мы были вероломно преданы, а наших… наши любимых оторвали от нас… — тут я постарался выдавить скупую мужскую слезу. — Мне все это нисколько не нравится! Так что я — возвращаюсь и собираюсь загнать пулю в сердце этого черномазого ублюдка — все равно каким образом. И это — все!

— Клянусь Богом! — воскликнул Делафосс, загораясь, — клянусь Богом, я уже подумываю о том, чтобы пойти с тобой!

— Вы этого не сделаете! — вмешался Вайберт; он был смертельно бледен, обе руки бессильно повисли, но он все еще пытался командовать. — Наш долг — достичь Аллахабада — полковник Флэшмен, я запрещаю вам! Я не хочу, чтобы вы зря жертвовали жизнью в этом… абсолютно сумасшедшем предприятии! Вы будете исполнять приказы генерала Уиллера…

— Послушайте, старина, — примирительно сказал я, — ведь я никогда не состоял под командой генерала Уилера, помните? Я и не прошу никого идти со мной — но тут у меня остался мертвый друг — товарищ еще со старых афганских времен — верный парень с гор. Ну что ж, может быть, и я в большей степени просто честный солдат, чем гвардеец, привыкший лишь к парадам — и тем не менее я знаю, что должен делать. — Я улыбнулся ему с легкой насмешкой и слегка похлопал по ноге: — В любом случае, Вайберт, не забывай, что я старше тебя выслугой.

Тут они затараторили все наперебой, умоляя меня не быть дураком, а Вайберт добавил, что я не могу бросить наших раненых. Он собирался выслать отряд на берег, чтобы попытаться найти дружественно настроенных деревенских жителей, которые могли бы помочь стянуть нас с мели, и я более всего подходил, чтобы возглавить его, — заметил Вайберт, добавив, что мой главный долг — исполнить предсмертные пожелания Уилера и двигаться дальше вниз по реке. Я сделал вид, будто колеблюсь и наконец согласился возглавить береговой отряд.

— Но в конце концов, вы двинетесь в Аллахабад без меня, — твердо заявил я. — Все что мне понадобится — это винтовка, нож и рукопожатие каждого из вас.

Вот так, дюжина из нас сошла на берег, чтобы попытаться найти дружественную деревню. Если нам удастся ее обнаружить и перспективы добраться до Аллахабада станут более реальными, я, поломавшись, дам себя убедить и поплыву с остальными, а если нет — то я просто потихоньку исчезну, а они могут сколько угодно думать, что я вернулся в Канпур, терзаемый жаждой мести. (Вот, что значит иметь безупречную репутацию — вам верят, что бы вы ни сказали, да еще качают головами, восхищаясь вашей дьявольской отвагой.)

Мы и пяти минут не прошли, пробираясь среди джунглей, как я уже молил Бога о том, чтобы мне можно было вместо этого остаться в лодке. Пока мы не особо удалились от реки, заросли были не слишком густыми, но жутковатыми и до странности тихими, с огромными высокими деревьями, бросающими густую тень на нижний ярус леса, состоящий из вьющихся лиан и болотных растений — словно огромный собор, тишину в котором нарушал лишь редкий шорох, какого-нибудь обитателя этих деревьев. Мы нашли небольшую тропинку и следовали по ней, до тех пор пока не наткнулись на маленький храм — небольшое строение, стены которого были покрыты штукатуркой, выглядевшее так, словно его никто не посещал уже много лет. Делафосс и сержант Грейди осмотрели его и доложили, что храм пуст и я как раз скомандовал остальным заходить в него, когда мы услышали в лесу очень отдаленные и глухие звуки: медленный бу-ум-бум барабанов.

Ни один звук с тех пор так не вгоняет меня в дрожь. Я слышал его в Дагомее, когда за нами гнались амазонки, на южноамериканских болотах и ночью на реке Папар на острове Борнео, в ночь, когда ибанские охотники за головами вышли на тропу войны — глухой голос судьбы, звук которого вызывает видение призраков с лицами в боевой раскраске, ползущих к вам сквозь тьму. Причем обычно это чертовски реальные призраки, как случилось и на этот раз. Едва я успел отдать приказ, как послышался свист, затем глухой стук и Грейди, стоявший на краю поляны, рухнул со стрелой во лбу, а на нас прямо с деревьев, с леденящими кровь в жилах воплями обрушились темные полуголые фигуры, призывая к кровавому убийству. Я успел выстрелить лишь один раз — бог знает, куда ушла пуля — и тут же бросился бежать к храму. Мне удалось заскочить в него за долю секунды до того, как две стрелы, подрагивая, вонзились в дверной косяк — и вот все мы оказались внутри, а Делафосс с Томпсоном остались у дверей, стреляя по зарослям так часто, как только могли.

Дикари кинулись на штурм целой толпой, и в следующие пять минут у дверей разгорелась такая отчаянная кровавая свалка, в каких мне до тех пор не приходилось бывать. Мы были так стиснуты внутри храма — площадь свободного пространства там не превышала восьми квадратных футов — что только двое из нас могли одновременно стрелять через двери. Кем бы ни были атакующие — скорее всего на нас наткнулись какие-то полудикие обитатели джунглей, очевидно, зараженные общим безумием мятежа — у них, похоже, не было огнестрельного оружия, так что большинство атакующих можно было подстрелить, прежде чем им удалось подобраться настолько, чтобы пустить в дело свои копья и длинные клинки. Но их стрелы зудели вокруг подобно шершням, и двое наших парней были ранены, прежде чем атака захлебнулась. Мы как раз приходили в себя и я помогал Томпсону вытянуть стрелу, которая вонзилась в мышцу руки рядового Мэрфи — причем мы все время слышали, как осаждающие, яростно сопя, украдкой крутятся под самыми стенами храма — когда Делафосс вдруг крикнул:

— Огонь! Огонь! Они хотят поджечь нас!

И действительно, струйка дыма потянулась из-под дверей, внутрь влетела горящая стрела, вонзившись в бок рядового Райана, а черномазые победно завопили. Я почти задыхался в вонючем дыму, когда Томпсон сжал мне руку, воскликнув:

— Мы должны прорваться… два залпа прямо по ним и… бросаемся в атаку…

Все это было делом какой-то доли секунды; на то, чтобы думать или спорить, просто не было времени. Томпсон с Делафоссом и двумя рядовыми проковыляли к двери, Томпсон крикнул: «Огонь!» — и они разом выстрелили, а затем мы, наклонившись, выскочили из храма, который у нас за спиной пламя уже лизало изнутри, и бросились через поляну под спасительное прикрытие джунглей. При виде нас черномазые снова завопили. Я заметил, как человек, бегущий впереди меня, вдруг рухнул с копьем, торчащим из спины; я выстрелил в темную фигуру, выскочившую передо мной и дикарь упал, а затем мы пустились бежать среди деревьев и я потерял свой мушкет, не думая уже ни о чем, кроме как побыстрее смыться.

Делафосс был впереди меня; я бежал следом, по прокладываемому им пути, а стрелы свистели у нас над головами; за спиной у меня тяжело стучали сапоги, и Томпсон прокричал:

— Вперед, вперед — мы можем оторваться от них — вперед, Мэрфи, Салливан — к лодке!

Бог знает, как нам удалось прорваться — очевидно, дикарей застала врасплох неожиданность, с которой мы бросились на них из храма, — но мы все еще слышали их вопли, разносившиеся по джунглям у нас за спиной, и, конечно же, они продолжали охоту за нами. Мои легкие уже разрывались, когда мы из последних сил продирались сквозь густые заросли у самой реки, оставляя на сучьях клочья одежды, раздирая в кровь лица и хрипя от изнеможения. И вот мы выбрались на берег; Делафосс, поскользнувшись в грязи, едва удержался на ногах и вдруг воскликнул:

— Они ушли! Вайберт! Боже мой, лодка уплыла!

Илистый берег был пуст — на месте, где застряла барка была видна большая вмятина в глинистом склоне, но бурая полоса воды была спокойной до самой зеленой стены джунглей на дальнем берегу; от барки же не было и следа.

— Наверное, их унесло, — Делафосс чуть не плакал, и я подумал: «Ну, ладно, мой мальчик, хватит ломать голову над тем, как это могло случиться — тем более что вот-вот появятся черномазые».