Среди всего этого я вскоре забыл про экзекуцию, пока после обеда Дафф Мейсон, Кармайкл-Смит и Арчдейл Уилсон с бокалами и сигарами не устроились на веранде и я услышал, как Смит вдруг что-то громко сказал. Я остановил лакея, несущего поднос, и сам подал его офицерам, так что подошел в самое время, как Смит говорил:

— … из всей проклятой ерунды, какую мне только приходилось слышать! Кто этот хавилдар?

— Имтияз Ахмед — и он отличный солдат, сэр, — это был молодой Гауг, с покрасневшим лицом и одетый в повседневный мундир, хотя все остальные собрались на обед в парадных.

— Вы имеете в виду — отличный сплетник! — со злостью бросил Смит. — И вы стоите здесь и рассказываете мне всякие выдумки о том, что в кавалерии зреет заговор, чтобы двинуться на тюрьму и освободить заключенных? Полная ерунда — а вы достаточно глупы, чтобы все это слушать…

— Прошу прощения, сэр, — заметил Гауг, — но я заезжал в тюрьму — и обстановка там угрожающая. А потом я побывал в казармах: люди замышляют что-то нехорошее и…

— Ладно-ладно, — махнул рукой Уилсон, — спокойнее, молодой человек. Возможно, вы еще не успели узнать их так же хорошо, как мы. Конечно, они в дурном настроении — ведь они видели своих товарищей, бредущих в кандалах, и огорчены этим. Некоторые из них могут даже разрыдаться из-за этого… Хорошо, Маккарам-Хан, — прервал он свою тираду, заметив меня за буфетом, — вы можете идти.

Вот и все, что я услышал, но поскольку этой ночью так ничего и не произошло, я не придал этому особого значения. [XXIV*]

На следующее утро миссис Лесли решила выехать пораньше, так что я подкрепил свои силы перед этим днем, который обещал быть хлопотливым, полудюжиной сырых яиц сбитых с пинтой крепкого пива, и мы снова поехали в Алигат. Она, чтобы ее черт побрал, была в прекраснейшем настроении и вскарабкалась на меня сразу же, как только мы достигли храма, так что к концу дня я даже удивился, как много индийской культуры могу я еще выдержать — при всем ее великолепии. К тому времени как мы тронулись в обратный путь, я был всего лишь выжатым как лимон и жестоко утомленным туземным ординарцем и с удовольствием подремывал, раскачиваясь в седле. Когда мы проезжали сквозь маленькую деревушку, лежащую в миле или около того от британского городка, — я даже расслышал звон колокола, зовущий к вечерне — миссис Лесли вдруг вскрикнула и натянула поводья своего пони.

— Что это? — испуганно воскликнула она, и когда я подъехал поближе, шикнула и прислушалась. Точно — теперь послышался еще один звук, похожий на отдаленный неясный ропот, как будто где-то вдалеке шумело море. Я не мог понять, откуда он исходит, так что мы быстро проскакали вперед, туда, где заканчивались деревья, и оглядели равнину. Прямо впереди были бунгало, стоящие на краю бульвара, — там все было спокойно; далеко влево виднелись очертания тюрьмы и за ней — темная масса города Мирута — там вроде тоже все было в порядке. Но когда я всмотрелся в покрасневший горизонт, то за зданием тюрьмы, там, где находились лагеря туземной пехоты и кавалерии, я заметил черные клубы дыма, поднимающиеся на фоне оранжевого неба и проблески огня, пробивающиеся сквозь мглу. Строения пылали, а отдаленный шум теперь понемногу превращался в тысячи голосов, которые кричали все громче и громче. Я остановился, всматриваясь и ужасные предчувствия все нарастали в моем мозгу — я даже не замечал, как миссис Лесли настойчиво дергала меня за рукав, пытаясь выяснить, что же происходит. Я не мог ей ничего сказать, потому что и сам этого не знал; да и никто в то время не мог предположить, что этим теплым мирным майским вечером начался Великий индийский мятеж.

VI

Если бы у меня хватило ума на большее, чем просто гадать, что же случилось, то я развернул бы наших лошадей к северу и скоро оказался бы в безопасности в лагере английской пехоты, до которого было не более мили. Но первой моей мыслью было: «Гауг был прав: какие-то сумасшедшие ублюдки восстали и попытались освободить заключенных — и, конечно же, потерпели неудачу, потому что под рукой у Хьюитта есть британские части, которые сразу же двинут в дело, а может они уже там и режут черномазых». Как вы увидите, в чем-то я оказался прав, а в чем-то — ошибался, но прежде всего, после того как тревоги несколько улеглись, мной овладело любопытство. Так что в моем предложении миссис Лесли не было ни капли рыцарского духа:

— Езжайте прямо к бунгало, мэм-сагиб! Держитесь, ну — вперед! — и втянул ее кобылу плетью поперек крупа.

Эта рыжая шлюшка взвизгнула, когда лошадь рванулась, и продолжала звать меня, но я уже скакал по направлению к виднеющейся вдалеке тюрьме — я должен был любой ценой увидеть происходящую там забаву, и при том подо мной был отличный скакун, так что при первых же признаках опасности я мог благополучно смыться. Крики миссис Лесли еще слышались у меня за спиной, но я пустил своего пони в галоп и мчался к отдаленным строениям туземного базара, расположенного южнее, так чтобы миновать тюрьму на некотором расстоянии и посмотреть, что там творится.

На первый взгляд казалось, что ничего особенного не происходит; этот конец базара оказался неожиданно безлюдным, но в густеющей темноте я скорее ощутил, чем увидел, что между тюрьмой и большой дорогой идет какая-то странная возня — крики, топот бегущих ног и треск ломающегося дерева. Я свернул на базарную площадь, следуя в направлении шума, раздававшегося впереди. Теперь все небо за базаром стало оранжевым — непонятно только, из-за зарева пожара или от заката, но над городом поднимались столбы дыма. «Похоже, дьявольски хороший пожар», — подумал я и поскакал по базару, между лотков, вокруг которых суетились какие-то темные фигуры, очевидно, пытающиеся спасти свои товары или таились в тени, перемежая свою болтовню воплями. Я заорал на толстого торговца, который глазел по сторонам, стоя посреди улицы, но он молниеносно нырнул в свой магазин, захлопнув двери и опустив жалюзи — попробуйте добиться толку у испуганного индуса! Тут я резко натянул поводья, потому что чико ^[131]выскочил чуть ли не из-под копыт моего жеребца, а за ним, с плачем и стонами, бросилась его мать и прежде чем я успел опомниться, вся улица вдруг наполнилась людьми, которые бежали, крича и едва не обезумев от паники. Иногда они наталкивались на моего пони, а я сыпал проклятьями и стегал их наотмашь плетью. Тревожные звуки стали ближе — хриплые стоны и завывания, потом вдруг неожиданный грохот выстрелов — одного и другого.

«Время удалиться на безопасное расстояние», — подумал я, и направил своего пони сквозь толпу в боковую улочку. Несколько человек проскочили под брюхом моей лошади, толкаясь как овцы — и вдруг прямо передо мной появился человек в распахнутом мундире гвардейского драгуна, который ни с чем невозможно было спутать. Он бежал из последних сил, с непокрытой головой и бешеными глазами, а следом за ним, как гончие на охоте, с гиканьем мчалась толпа черномазых.

Драгун заметил меня и вскрикнул от отчаяния — конечно же, он увидел перед собой волосатого негодяя-туземца, преградившего ему путь. Он рванулся к ближайшей подворотне, на секунду замешкался и — толпа настигла его, набросившись подобно стае диких животных. Солдата буквально рвали на куски, выкрикивая ругань и непристойности. На минуту ему удалось было вырваться — кровь лилась у него из раны на шее — и буквально проползти под брюхом моего пони. Толпа тут же окружила нас, стремясь отрезать ему путь и хватая руками, а я изо всех сил старался удержаться в седле — не было и речи о том, чтобы хоть как-то помочь этому несчастному, даже если бы я и был настолько глуп, чтобы попытаться сделать это. Драгуна подхватили и повалили на стол перед пивной лавкой — одни держали его за руки и за ноги, а другие разбивали бутылки и вонзали осколки в тело жертвы.

Это был настоящий кошмар. Мне оставалось только покрепче натянуть поводья и смотреть на эту страшную, стонущую фигуру, наполовину покрытую пивной пеной, над которой то вздымались, то опадали эти ужасные стеклянные клинки. В несколько секунд драгун превратился в сплошную зияющую рану, а потом кто-то обвязал его веревкой и они вздернули его на перекладине, так что жизнь медленно уходила из этого изувеченного тела. [XXV*]