— Покажите, — потребовал инспектор у хозяина.

— Где ключ? — зло буркнул тот жене.

— Ключ?.. — вышла она из задумчивости. — Юра, где ключ?

Сын метнул взгляд темно-карих глаз с матери на отца, нервно смахнул со лба нависшую челку. Парень нехотя встал с сундука и пошел во двор, остальные за ним.

Юрий подошел к одному из прижавшихся друг к другу сараев, просунул руку в какую-то щель и достал ключ. Отпер заржавевший от сырости висячий замок, распахнул дверь.

Сарай внутри оказался не слишком забитым вещами: сломанные стулья, мешковина, тазы, бак, части от велосипеда. Но разбирать этот хлам мало радости. Все покрывала густая пыль. Похоже, сараем давно не пользовались.

А наверху что?.. Какая-то клеть… Голубятня?

— Голубятня, — ответил парень.

— Чего ж бросил голубей гонять? — Инспектору захотелось поговорить о прирученных птицах — сам увлекался этим делом в детстве.

— Нет уже голубей, — угрюмо ответил парень, скосив глаз на отца. Тот хмуро смотрел на носки ботинок.

— Жаль… А где у вас лестница?.. Ага, вот. Поставь-ка ее к клетке.

Инспектор поднялся и, открыв дверку клети, пошарил внутри рукой.

— Там что-то есть, — произнес он. И быстро спустился, держа в руке завернутый в промасленную тряпку тяжелый сверток. Осторожно развернул его, и все увидели отливающий вороненой сталью большой пистолет.

— А еще утверждали, что ничего нет! — с укоризной, но и не скрывая удовлетворения, бросил инспектор упрек хозяевам: — «Вальтер»! Немецкая вещичка. — Запрокинул ствол кверху, вынул магазин, проверил патронник. Пистолет не был заряжен. — А где патроны? — спросил, обращаясь сразу к отцу и сыну.

Те молчали, вроде их все это не касалось.

— Вот люди! — сказал инспектор с досадой. — Придется теперь всю эту рухлядь перебирать… Может, скажете все же, где патроны-то? Раз уж пистолет нашелся, патроны зачем прятать?

— Я ничего не знаю. — Юрий опять скосил глаз на родителя.

— Чего зыришься! — закричал отец. — Поганец! К тебе пришли, твое имя в бумажке, а на меня смотришь!.. Ищите чего хотите и где хотите, а меня это не касается…

— Потише, Григорьев, потише, потом будете выяснять свои отношения.

— Нечего с ним выяснять, тоже мне личность!

— Ладно, — примирительно произнес инспектор, — помогите вещи вытаскивать.

Он сам перебрал все барахло, вновь обшарил клеть, обыскал все углы и закоулки, но патронов нигде не оказалось.

Отца и сына допрашивали порознь.

Григорьев-старший заявил сразу, что найденный в их сарае пистолет он видит впервые.

— Не знаю чей, — сказал он, — никогда в доме не видел. Сараем давно не пользовались. Ваш работник, кажется, убедился, что в сарае все пылью покрыто. И голубей, как вы понимаете, не я гонял. И Юрке запретил.

— Почему? — спросил следователь.

— Шпана надоела. Шляются всякие, галдят, свистят, спорят.

— Так чье же все-таки оружие?

— Откуда мне знать, — начиная раздражаться, ответил Григорьев. — Почему об этом спрашиваете меня?

— Но сарай-то ваш.

— Моей семьи. Но наша семья, как вам известно, не из одного меня состоит.

— Да, конечно, еще супруга, сын и кошка.

— Мне не до шуток. Но члены семьи должны отвечать каждый за себя, у нас не круговая порука.

— Да, круговой поруки быть не должно, — согласился следователь, — и в семье какая-нибудь вещь может оказаться в руках только одного. И за незаконное хранение огнестрельного оружия положено отвечать тоже одному — его владельцу. Пистолет не примус, на котором чай для всех кипятят. Вот и выясняем, чей же этот «вальтер», кому из вас принадлежал. В вашей семье, — подчеркнул он.

— Не знаю, кому попадал, в чьих руках видели. В моих руках никогда не был. Не я хозяин пистолета.

Григорьеву не понравилась выжидающая пауза следователя. Он нахмурился, хмыкнул и вдруг резко сказал:

— У кого вы его видели — у меня, у жены? Или еще у кого?

— Не горячитесь, Григорьев. Если скажу, в чьих руках побывало оружие, найденное в вашем сарае, то волнение у вас заметно усилится. Если вы сами не знаете, кто мог пользоваться пистолетом, то могу сказать. Это не секрет. Впрочем, достаточно и того, что он был в руках вашего сына. Видели свидетели. Не случайно мы и пришли с обыском.

— Ну вот, у него видели — с него и взыскивайте, — предложил Григорьев с усмешечкой.

— Взыщем. Но вы ж его отец.

— Ну и что с того, что отец! До каких пор все отец да отец. Может, он завтра убьет, зарежет кого, так что же, прикажете мне в тюрьму идти за него? Интересное дело! Мало с кем он якшался! Голубей гонял, шатались к нему всякие. Как проходной двор. Может, приятели подкинули, чтобы спрятать, а ему не сказали. Что, так не бывает?.. — Потом чуть помолчал и добавил: — Но видели-то у него, не у меня. Или тоже есть свидетели?

— А вы уверены, что свидетелей нет?

Григорьев метнул взглядом: «Не ловите меня».

— Сколько лет сыну? Чем занимается?

— Восемнадцать. Работает. Кормилец, — усмехнулся Григорьев.

— Что же, взрослый человек.

— Не маленький… Разрешите закурить.

Следователь что-то писал. Григорьев, выпуская дым сквозь сжатые зубы, молча уставился в окно, рассеянно и безучастно. И будто вдруг вспомнив, зачем он здесь, тяжко вздохнул и стал разглаживать ладонью резкие и частые морщины на лбу и щеках.

— Вы сами где и кем работаете? — спросил снова следователь.

— Экспедитором на мясокомбинате, — ответил Григорьев и после паузы добавил: — Паршивец, на весь дом ославил.

— А у вас самого раньше никогда не было пистолета? — поинтересовался следователь.

— У меня?.. — Григорьев пожал плечами. — Пистолета нет, не было. Был наган. После фронта, как демобилизовался, я инкассатором работал, тогда имел по службе наган. Но дома его не держал.

— Я не про наган, а про пистолет спрашиваю. Вы же служили в армии, должны различать оружие. Кстати, кем вы были в армии, какое звание имели?

— Младший лейтенант, последняя должность — командир взвода. Но пистолета не имел, наган был. Люблю за точность боя.

— «Вальтер» тоже неплохое оружие.

— Неплохое. Слышал.

— Что же, за всю войну в руках не держали?

— Брезговал, — в ответе Григорьева улавливалась нарочитость.

— Значит, изъятый пистолет принадлежал не вам, а вашему сыну?

— Не знаю. Это вы выясняйте, вас это интересует.

— У вас есть еще дети?

— Слава богу, один.

Григорьев внимательно прочитал протокол, подписал всюду, где полагалось, и спросил:

— Я могу быть свободным?

— Да. Идите.

Ничего больше не спросил Григорьев-отец и ушел не простясь.

Младший Григорьев переступал порог милиции во второй раз. Впервые это случилось два года назад, когда ему вручали паспорт. А потом в торжественной обстановке, в большом, украшенном лозунгами, плакатами и цветами зале клуба начальник отделения произнес речь, пожелал ребятам и девчатам быть достойными гражданами СССР. Юрий не ожидал, что выдача паспортов превратится в праздник. Устроили небольшой концерт, даже танцы под радиолу. Танцевали в основном девушки. Одну из них он хорошо запомнил. Небольшого роста, темноволосая, в зеленом платье, она сама пригласила его на танец. Юрий было покраснел, смутился, сказал, что не умеет. Но девушка вытащила его из группы ребят, заставила танцевать. После танца он тут же скрылся за спинами ребят, но тайно надеялся, что она увидит и снова пригласит. Девушка не увидела, но он все равно ушел домой с каким-то радостным чувством.

Дома его ждал накрытый стол. Мать испекла пирог. «Вот ты уже и взрослый, сынок», — сказала она и взяла посмотреть новенькую книжицу.

Открыла. Рядом с ровными записями — фотография. С нее смотрел ее сын, подросток с зоркими, ясными глазами. Глядел мимо, будто высматривал что-то вдали, но не мог понять, что именно, пытался. Чуть приоткрытый губастый рот выдавал непосредственность и любопытство, а скошенная челочка — озорство. Под пиджаком виднелась белая, застегнутая на все пуговки рубашка. «Галстук все же снял, — подумала про себя мать. — Видно, постеснялся, глупый». А ведь сама его повязала, когда пошел фотографироваться. Фотокарточку крепко прижали две маленькие вдавленные печати, а белый уголок закрыла большая лиловая. И матери показалось на миг, что этими казенными знаками сына словно отгородили от нее и он уже не вернется под ласковое крыло.