— И в то же время он будет ждать.
Я протянул руку, схватил барабанящие пальцы и сжал их.
— Ваши пальцы всегда были такими, сэр Карл? — спросил я и поднес их к его лицу. — Судя по вашему портрету на стене, не всегда.
Я отпустил его руку, и она упала на стол.
— Ватсон сказал мне: «…барабанные, барабанные палочки». Я предположил, что он бредит, но он очень хороший врач и не ошибся. Он говорил о вас.
Я снова схватил его руку.
— Это называется «барабанные палочки»,[26] и это внешнее проявление смертельной болезни сердца. Ватсон обращал мое внимание на статью о ней в «Ланцете».[27]
И наконец клапан взорвался и вся моя ненависть к предателю отразилась на моем лице и выразилась в голосе.
— Итак, вы каждый день будете уходить из позолоченной тюрьмы, чем и является ваш дом, в другую позолоченную тюрьму, то есть в ваш кабинет, и однажды, через год, возможно, через полгода, может быть, раньше, Провидение поднимет свой молот один раз, второй, разбивая ваше черное сердце, заставляя вас умолять о помиловании, и вы умрете, хватаясь пальцами за ковер и скуля.
Он начал скулить уже сейчас. Я отвернулся с отвращением и оставил его Майкрофту. За дверью я вспомнил о записке, которую мне принес посыльный. Я вынул ее из кармана и прочел.
Она была от врача. Ватсон пришел в сознание. С ним все будет хорошо.
Я выбежал на улицу и принялся ловить экипаж.
Слишком много Пятен (Второе пятно)
«Марвин Кей» (приписывается Рексу Стауту)
В отличие от других историй сборника «Новые заметки доктора Ватсона», наш завершающий выбор — это до сих пор запрещенная версия существующего рассказа о Холмсе. Ватсон дважды упоминает нерассказанное «дело второго пятна», но его записи противоречат не только друг другу, но и рассказу «Второе пятно», который в конце концов появился в декабрьском выпуске «Стренда» в 1904 году. Представьте себе, как разволновался мистер Р., когда, просматривая содержимое чемоданчика Ватсона, нашел малюсенькую тетрадь, исписанную почерком Холмса, где было описано дело, информацию о котором ему запретили разглашать вплоть до XX столетия! Рассказ «Слишком много пятен», вероятно, был написан Рексом Стаутом (1886–1975), автором «Бокала шампанского», «Черной горы», «Смерти Цезаря», «Слишком много клиентов», «Слишком много поваров», «Слишком много женщин», «Слишком много сыщиков» и других замечательных детективов о величайшем и, возможно, самом крупном (в буквальном смысле) потомке Шерлока Холмса Ниро Вульфе и его помощнике Арчи Гудвине. — Дж. А. Ф.
Бывает грязь, которую просто невозможно ничем прикрыть. Я понял это одним дождливым утром 1892 года. Еще даже не истекло время завтрака, а в моей комнате уже пряталась женщина. Мой брат весом сто пятнадцать килограммов сидел на диване и сердито смотрел на меня, потягивая пенистое пиво, которое он попросил миссис Хадсон принести ему в тот злополучный час.
Когда я пробормотал что-то о правилах этикета, он недовольно посмотрел на меня.
— Пивоварение, — убежденно сказал Майкрофт, — один из наиболее почитаемых обычаев цивилизованных людей.
— Пивоварение — бесспорно, но не распитие пива в десять часов утра.
Он сделал три маленьких глотка, вытер губы носовым платком и продолжил свои разглагольствования, как будто не слышал меня.
— Одним из самых древних артефактов считается рецепт месопотамского пива, высеченный на камне примерно семь тысяч лет назад. Пиво было в меню таких древних народов, как египтяне и шумеры.
Я пожал плечами:
— А шумеры не вкушали по одному глотку!
Он выводил пальцем маленькие круги на своем мощном бедре.
— Твои высказывания, Шерлок, бессодержательны, что нетипично для тебя. Умоляю, развлеки меня, предложив женщине из соседней комнаты присоединиться к нам.
Не успел я возразить, как он выкрикнул:
— Ну, разве я не умен? Воздух буквально пропитан запахом духов.
— Когда я выходил вчера вечером, то переодевался в женщину.
— А еще ты научился говорить разными голосами, да? Когда я вошел, — сказал он, махнув своей широкой рукой в сторону моей комнаты, — то отчетливо слышал чью-то тщетную попытку подавить кашель.
Поняв, что она разоблачена, появилась моя гостья. Пока мой брат пытался тяжело и манерно подняться на ноги, я невнятно представил их друг другу. Брови Майкрофта немного поднялись.
— Мадам, я наслышан о вас, — вежливо произнес он.
Скорее всего, так и было. Леди Хильда Трелони Хоуп, младшая дочь герцога Белминстера, по словам Ватсона — одна из красивейших женщин Лондона. И весьма изобретательная. И еще более неосмотрительная. Я встречался с ней дважды до этого. Первый раз — в то утро, когда Эдуард Лукас был найден зарезанным мадам Фурнэ, своей ревнивой женой-креолкой. Через три дня я встретился с ней во второй раз, как раз перед тем, как вернул украденный документ (и догадайтесь, кто его украл!) достопочтенному Трелони Хоупу, мужу леди Хильды и английскому министру по европейским делам.
Наша третья встреча, начавшаяся незадолго до того, как мой брат неожиданно ее прервал, достойна внимания так же, как и предыдущие.
В конце концов, все продолжали считать меня мертвым.
Если вы читали ватсоновскую версию этого дела, то вам уже известно, что моему преданному Босуэллу[28] пришлось утаить некоторые детали этой истории, а я собираюсь их обнародовать. Как я уже сказал, просто невозможно прикрыть такую грязь. Майкрофт сделал для этого все от него зависящее, но через несколько лет Лондон снова наполнился слухами. Ватсону дважды потребовалась его изворотливость, прежде чем «Стренд» наконец опубликовал сжатую версию этого дела под остроумно завуалированным названием «Второе пятно». Я упоминаю об этом для тех недалеких лиц, кто склонен считать моего друга старым глупым подтасовщиком. Ватсон вовсе не такой. Он так хорошо замел следы, что, прежде чем я начну объяснять, что же произошло на самом деле, мне придется сначала избавиться от домыслов Ватсона.
Все началось в 1886 году, когда британское правительство наняло меня, чтобы найти украденное письмо чрезвычайной важности. Это привело меня к раскрытию вышеупомянутой насильственной смерти Эдуарда Лукаса, международного шпиона, который хотел продать украденный документ. Во время расследования убийства инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда употребил словосочетание «второе пятно», которое сразу же подхватила пресса. Руководствуясь своей интуицией, некоторые проницательные журналисты начали расспрашивать меня и Ватсона. Обычно мы приветствовали такого рода огласку, но в Уайтхолле не допускали даже намеков на истинную причину моего участия в этом деле. Майкрофт предупредил, что мы должны держаться, что мы и делали, пока из вчерашних новостей не узнали о новом международном скандале, разгораюшемся в связи с этим делом.
Все должно было уже закончиться. Но через шесть лет, а за это время мир поверил, что я мертв, события, последствия которых мне удавалось до настоящего времени сдерживать, дали толчок новым слухам об убийстве Лукаса.
Чтобы пресечь распространение этих слухов, мой брат придумал одно ухищрение, с которым я, считавшийся умершим, вынужден был согласиться. По просьбе Майкрофта Ватсон, который больше не жил в доме 221-Б и который все еще верил в мою смерть, сочинил рассказ «Желтое лицо», фантастическое приключение, единственной целью которого было доказать, что в полудюжине случаев — включая «дело о втором пятне» — мои дедуктивные методы не срабатывали.
Но запятнавшей мою карьеру публикации в «Стренде» за февраль 1893 года так и не удалось погасить эту шумиху. Слухи не только возобновились, руководители газет (сейчас вы называете их редакторами) начали проявлять опасное любопытство. Майкрофт снова подговорил Ватсона; на этот раз мой летописец вставил противоречивую, на первый взгляд, ремарку в «Морской договор», который был напечатан в «Стренде» в ноябре того же года: