Я не знал цели моего друга. Ни он, ни я не взяли оружия. Скорее всего, Август Белкнап тоже был невооружен. Вместо того чтобы выбирать сравнительно безопасные людные улицы, Шерлок Холмс вел нас к пустынному мосту Блэкфрайерс.

Теперь мы уже бежали, неслись, звуки наших шагов эхом разносились в тумане. Не слыша наших преследователей, я бросил взгляд назад и разглядел, по меньшей мере, шестерых из них, быстрых и по виду совсем не уставших, безмолвных и каких-то сверхъестественных, как духи, являющиеся незадолго до смерти.

Мы пересекли дорогу и пошли по мосту, однако на полпути Холмс резко остановился и высоко поднял руку. В его руке была зажата пластинка, отломанная от пьедестала статуи бога «верных». Я понятия не имел, из какого материала была сделана эта маленькая плитка. Что бы это ни было, оно, несомненно, само излучало свет, я ничего подобного в своей жизни не видел. Даже в полумраке, в густом тумане эту пластинку было хорошо видно.

— Ур-Аллазот! — отчетливо выкрикнул Холмс громким голосом, пронзившим ночь, как кинжал.

Эти слова были такими резкими и неожиданными, такими невозможными, что я вздрогнул, а рядом услышал испуганный возглас Белкнапа.

— Ур-Аллазот! — вновь крикнул Холмс, а затем нараспев произнес несколько нелепых слов: — Иа фюртен еа тлу джиадхри ктузот жугилшит фтея. Еа тлу.

Точнее я не могу воспроизвести странную, непонятную тарабарщину.

Тогда мне показалось, что необъяснимый дьявольский свет украденной пластинки в руках Холмса стал еще ярче. Как человек науки я вряд ли смогу объяснить этот феномен, но я не придумал это. Сбитый с толку, я посмотрел назад, на наших шестерых преследователей, нерешительно топтавшихся у края моста. Мое замешательство усилилось, когда их голоса подхватили этот скорбный крик:

— Иа фюртен еа тлу джиадхри ктузот жугилшит фтея. Еа тлу.

Было в этом что-то такое, что только усилило мои глубинные страхи и отвращение.

Когда затих последний жуткий звук, Шерлок Холмс бросил пластинку с моста Блэкфрайерс в реку. Светящийся предмет летел вниз, как падающая звезда. Прежде чем он достиг поверхности воды, туман сгустился, и река сильно забурлила. Темза задрожала, черные волны бились об опоры моста, образуя водоворот. Я с изумлением смотрел вниз, и на какую-то безумную секунду мне показалось, что там промелькнуло что-то огромное, просто невообразимое. Насколько я помню, это было что-то плотное; мелькали бескостные тонкие конечности, поблескивали рога и хоботки. Но это был лишь миг. Пластинку затянул водоворот, поверхность воды сомкнулась над ней, и вскоре река успокоилась. Темза снова спокойно несла свои воды.

Медленно, не веря своим глазам, я обернулся и посмотрел на преследующих нас «верных». Я видел их лишь секунду — шесть внимательно следящих за нами фигур, похожих на призраков в тумане. А потом они исчезли, растворились во мгле, и я больше никогда их не видел.

Два дня спустя мы сидели в своей квартире, а вечный лондонский туман продолжал испытывать на прочность наши окна. Большую часть предыдущего дня заняли разговоры с полицией, которая, впечатленная истерикой хозяйки дома, где снимал квартиру Сефтон Таллиард, сначала заподозрила, что мы причастны к обезглавливанию несчастного ученого. Однако информация о тайных врагах Таллиарда, подтвержденная Августом Белкнапом и подкрепленная свидетельствами Виггинса и Планкера, добровольными соглядатаями с Бейкер-стрит, отвела от нас эти подозрения. Осмотр Холмсом места преступления показал, что убийцы-акробаты попали в запертую комнату через дымоход, убили спящего Таллиарда, обыскали комнату и ушли тем же способом, забрав с собой голову жертвы — которая, я в этом уверен, никогда не будет найдена.

Сомнения полиции развеялись, нас отпустили, а у Холмса каким-то непонятным образом так и остался дневник Таллиарда. Сейчас он лежал перед ним открытый, и мой друг смотрел на него, нахмурившись.

— Я не вполне удовлетворен, — пожаловался он.

— Как, Холмс! — отозвался я. — Несмотря ни на что, вам удалось спасти жизнь своего клиента — надеюсь, его враги уже успокоились.

— Августу Белкнапу больше не нужно бояться «верных», — пожав плечами, сказал Холмс. — Но дело не в этом. Имеющаяся в моем распоряжении информация о профессоре Сефтоне Таллиарде, жестоком, хладнокровном и беспринципном человеке, должна была заставить меня задуматься о намерениях этого человека, чтобы я успел предотвратить проведение очередного ритуала. Для этого мне не нужно было перечитывать весь его дневник.

— Что он там написал? — спросил я.

— Посмотрите сами. — Холмс протянул мне блокнот, завернутый в сафьян. — И обратите внимание на описание крушения «Матильды Бригс».

Почерк Сефтона Таллиарда был четкий и разборчивый. С неодобрением, но не очень удивляясь, я читал о его плане, обусловленном страхом за свою жизнь: спрятать украденную пластинку, объект пристального внимания «верных», в вещах ничего не подозревающего Августа Белкнапа. Фотография покойной жены, сентиментальное дорогое напоминание, с которым Белкнап не расставался, оказалась отличным местом для этого. Профессор сделал это за несколько часов до посадки на «Матильду Бригс». Вот чем объясняется редкое великодушие Таллиарда, сохранившего личные вещи своего коллеги.

Затем шла короткая запись, сделанная на борту корабля, — фонетическими знаками было начертано заклинание, обращенное к Ур-Аллазоту, которое беспрерывно повторял взятый в плен даяк: «Иа фюртен еа тлу джиадхри ктузот жугилшит фтея. Еа тлу». И наконец мой взгляд упал на следующую запись, сделанную сразу после катастрофы:

«…Не могу передать свой ужас при виде Существа, поднявшегося из глубин моря и атаковавшего „Матильду Бригс“. Нет таких слов, нет таких понятий у здравомыслящих людей, чтобы ими выразить необъятность этого первозданного ужаса, этой невыносимой низости, этого непонятного, подчиняющего себе, сотрясающего, вздымающегося, насмехающегося непотребства — этот взрыв моря, словно кошмар наяву, сокрушающий границы времени и пространства. Господи, помоги мне! Мой мозг содрогается, когда я вспоминаю об этом, моя психика расшаталась. Как могу я говорить о гигантском создании, напоминающем желе, древнем, как сама Земля, отвратительном человеку, сочетающем все худшие черты переносящей чуму крысы, огромного кракена, кальмара и зайчонка? Как могу я говорить о тлетворном духе, который лишает мужества и терзает своим воем ушные перепонки, а также поражает рассудок? Как я опишу олицетворение древнего опустошающего безумия, которое человечество называет Хаосом? О, я не могу, я просто не могу! Это из-за меня люди сходили сума. Эта Тварь быстро настигла нас, и я сразу понял, что „Матильде Бригс“ конец…»

— Вот те на! — Я поднял глаза на своего друга. — Что скажете, Холмс?

— Я не стану игнорировать высказывания профессора, — вяло ответил мой друг. — Теперь, когда вы исключили невозможное, все, что осталось, неважно насколько истинным оно кажется, и есть правда. И все же нам лучше не распространяться об этом деле, Ватсон, к таким историям мир еще не готов.

Миссис Вамберти и бутылка шампанского (Торговец вином Вамберти)

«Майк Резник» (приписывается Дж. Торну Смиту)

Одна из неразгаданных загадок Холмса: почему Ватсон упомянул, но так и не написал рассказы, которые фактически уже составил. Иногда он объясняет причины, иногда нет. Рассказ о Вамберри, торговце вином, — один из примеров тому. Несложно понять, почему Холмс предпочел не афишировать именно этот случай, о котором впервые поведал мистер Р. и автором которого он называет «Дж. Т. С.» — инициалы, намекающие на веселую двусмысленность сюжетной линии. Предположительно произведение принадлежит редактору Дж. Торну Смиту (1892–1934), автору «Топпера», «Топпер отправляется в путешествие», «Страстной ведьмы» и других ярких, полных юмора романов. — Дж. А. Ф.

Холмс удобно расположился на диване, потягивая шампанское.