Гордость не позволила мне показать свой страх. Поборов отвращение, я подошел к профессору Таллиарду, вытащил из кармана бумагу и карандаш и быстро скопировал несколько высеченных на камне знаков. Пока я занимался этим, Энгл подошел снять мерки, а Кроули занялся изучением оставшихся голов. Лишь бедняга Лофтус ничего не делал; съежившись, он сидел на земле на краю поляны.

Вскоре мы закончили свою работу. Я еле сдерживал порыв уйти отсюда, но Таллиард не двигался, он с интересом разглядывал маленькую пластинку, вынутую им из пьедестала статуи. Такое безрассудство поразило меня, но с нашим диктатором невозможно было спорить, и я даже не пытался. Он сунул пластинку между страниц своего дневника, который потом положил в карман, и только тогда, к моему непередаваемому облегчению, дал команду отправляться в обратный путь.

Мы поспешили покинуть поляну, спотыкаясь в темноте, и вернулись на то место, где оставили нашего проводника. Но парня там не оказалось, и я мысленно проклял этого дезертира. Может быть, он сбежал, так и не получив вознаграждения, а, может, его постигла страшная участь. Не могу сказать, потому что больше я его не видел.

Я до сих пор не понимаю, как мы нашли дорогу к поселению дружелюбных даяков через этот черный лес. Там мы и провели ночь, полную кошмаров. Утром мы вышли в свой трехдневный поход к деревне в долине, к нашему крытому тростником жилищу, высоко поднятому на сваях. Во время перехода никаких происшествий не случилось, хотя я не мог избавиться от острого, действующего на нервы ощущения, что за нами непрерывно следят. Я решил не придавать этому большого значения, так как ощущение было интуитивным, на уровне подсознания, что знакомо каждому.

Это ощущение усилилось в последующие дни. Как я ни старался переключить внимание на расшифровку высеченных на камне знаков, я не мог ни избавиться от него, ни игнорировать это состояние угнетенности. Только мысль о нашем скором отъезде с острова Суматра поднимала мне настроение.

Мы уже договорились, что грузовое судно «Матильда Бригс» доставит нас до острова Ява. За два дня до отплытия у нас случилась беда. Убили Тертиуса Кроули. Малыш Лофтус обнаружил в темноте его обезглавленное тело и еще долго потом не мог прийти в себя.

Мистер Холмс, доктор Ватсон, в этих изолированных от мира деревнях нет системы правосудия, подобной американской или британской. Спорные вопросы решают в основном местные старейшины и редко передают дела далеким голландским властям. В нашем случае вождь просто выразил свое сожаление, что коварная магия «верных» вновь достигла цели, а также посоветовал незамедлительно предать тело земле, чтобы злые духи не собрались на месте насильственной смерти. Кроули был похоронен на рассвете. Его голову так и не нашли.

Можете представить, какое я испытал облегчение, когда с палубы «Матильды Бригс» наблюдал, как удаляется берег Суматры. Судно направлялось в Джакарту через Малакский пролив. Я надеялся, что морское путешествие успокоит мои расшатанные нервы. Однако на второй день экипаж судна обнаружил в бочке в глубине трюма обезглавленное тело Эйба Энгли. В ходе тщательного обыска корабля нашли безбилетного пассажира, голубые глаза которого явно свидетельствовали о его принадлежности к нечистокровному племени «верных». Допрос оказался бесполезным, так как обвиняемый не понимал никакого языка, кроме родного примитивного диалекта. Звуки слетали с его губ непрерывным ядовитым потоком. Казалось, он абсолютно ничего не боится, а злобные искры в его глазах вызывали омерзение.

Устав выслушивать непонятное, похожее на брань бормотание, капитан отдал приказ закрыть подозреваемого в кладовке в трюме. Заточение отнюдь не усмирило дерзкого даяка, его голос продолжал доноситься из кладовки, а вскоре всем на корабле стали слышны его жуткие песнопения.

Энгла похоронили в море. Его голова так и не была найдена. Во время погребальной церемонии капитан старался громким чтением псалмов заглушить злобные песнопения, доносившиеся снизу, но сердца всех слушателей сжимались от такого богохульства, учиненного дикарем. Выжившие члены нашей группы понимали, что он выкрикивает, — это было то же самое заклинание, обращенное к Ур-Аллазоту, что мы слышали в горах на поляне той ночью, когда проходила эта ужасная церемония «верных». Вопли заключенного так и не прекратились, мы должны были слушать их еще несколько часов. Многие члены команды «Матильды Бригс» говорили, что нужно заткнуть кляпом рот неугомонному даяку или даже перерезать ему горло, но никто не решился перейти от угроз к действиям. Мне кажется, моряки боялись своего пленника, и понятно почему.

Корабль быстро продвигался на юго-восток, в направлении острова Ява. Голос заключенного так и не стал тише, и это угнетало всех на корабле, за исключением Сефтона Таллиарда, чьи нервы, казалось, могли выдержать все. Ночью, когда мы подошли к заливу Джакарты, я ушел к себе, и последнее воспоминание, которое я унес с собой в мой сон, был голос заключенного, в котором появились новые, ликующие нотки.

На рассвете меня разбудил какой-то шум. Наверху послышались громкие шаги, потом сигнал тревоги и дикие вопли людей. Крики ужаса пронзали пространство вокруг, но и сквозь них я слышал охрипший злобный триумфальный голос пленного даяка, взывающего к Ур-Аллазоту.

Я встал со своей койки и поднялся на палубу. Но прежде чем я оказался там, «Матильду Бригс» сотрясло от сильного удара. Этот толчок сбросил меня с лестницы, я упал, сильно ударившись головой о пол, и отключился на некоторое время.

Когда я пришел в себя, было уже утро. Все тело болело, я лежал в шлюпке «Матильды Бригс» вместе с Таллиардом, Лофтусом и полудюжиной матросов. Не было видно ни корабля, ни других членов экипажа. Было ясно, что шлюпку отнесло к середине залива Джакарты, но выяснить обстоятельства крушения было невозможно. Таллиард заявил, что ничего не знает, моряки выдвигали совсем невероятные версии, а Зебулон Лофтус, когда его спросили, разразился диким безумным смехом. К моему удивлению, я обнаружил в шлюпке чемодан с моими личными вещами, собранный Таллиардом, больше ни у кого вещей не было. В ответ на мои благодарности наш руководитель только сказал, что нужно было сохранить рисунки, которые я сделал у пьедестала статуи Ур-Аллазота.

Залив Джакарты часто пересекают суда, поэтому мы были спасены через несколько часов. Начавшееся вскоре расследование ярко врезалось в мою память. Официальный вердикт: «Матильда Бригс» налетела на скалу и затонула; это ошибочное заключение я даже не пытался оспорить.

Мы возвратились в Провиденс, где малыш Лофтус, чья психика пошатнулась, был помещен в психиатрическую клинику. В Брауне начался новый учебный год, и я вернулся к работе в надежде обрести былое спокойствие. На какое-то время мне это удалось. Я уже восстановил силы и отважился приступить к расшифровке символов Ур-Аллазота, Таллиард за это время успел объявить всему миру о нашей находке.

Несколько месяцев все шло как обычно, но в декабре мы получили известие, что Зебулон Лофтус сбежал из больницы. Два дня спустя его замерзшее, обезглавленное тело было найдено на лугу в полумиле от клиники. Его голову не нашли.

Приблизительно в это время, — Белкнап не смог сдержать дрожь, — у меня вновь появилось отчетливое ощущение, что за мной следят, хотя я думал, что Ост-Индия осталась в прошлом. Когда я ходил по извилистым улицам Провиденса, меня часто посещали мысли о темных фигурах, охотящихся в полумраке, а однажды я поймал злобный взгляд жутких голубых глаз, следящих за мной. Поделившись этим открытием с Таллиардом однажды холодным зимним вечером, я узнал, что он испытывает тот же страх, что и я. Насколько же сильным был этот страх, если такой выдержанный и высокомерный человек признался в этом. Он даже поговаривал о том, чтобы улететь в Лондон и найти там прибежище. В то время я не верил, что он может сделать это. Но две ночи спустя кто-то забрался в кабинеты Таллиарда и мой. А еще через день Сефтон Таллиард исчез.

Он либо умер, либо улетел в Лондон. Ввиду отсутствия тела я склоняюсь к последнему. Через две недели у меня появилось непреодолимое желание последовать за ним. За несколько недель моя работа со знаками почти не продвинулась. Пиктограммы располагались в странной последовательности, без всякой закономерности, что напоминало бессвязную речь сумасшедшего. Впрочем, в той части света, где мы побывали, это обычное явление. А потом меня осенило: эти знаки составляли ребус, в котором были фонетически изображены слова голландского языка семнадцатого века. Непонятно, почему столь очевидный вывод так долго ускользал от меня. После этого моя задача, как вы можете догадаться, значительно упростилась, и перевод начал быстро продвигаться. В итоге появилось следующее послание. — Закрыв глаза, Белкнап процитировал его по памяти: