На следующий после «Фауста» день шла «Русалка». После первого акта Шаляпин в очень резкой форме выразил недовольство дирижером Ульрихом Авранеком, затянувшим, по мнению артиста, темпы. Шаляпин обличал дирижера в непонимании своего дела. В результате бурного объяснения артист разгримировался и уехал домой. Публика недоумевала по поводу непомерно долгого антракта. А между тем представители театральной администрации на лихаче мчались на Новинский бульвар — уговаривать Шаляпина вернуться в театр и продолжать спектакль. Тот вернулся, и «Русалка» с большим опозданием была завершена.
Давая объяснения репортерам по поводу этого инцидента, Шаляпин рассказывал:
«На репетиции „Русалки“ я установил темпы для дирижера г. Авранека, на спектакле же г. Авранек стал замедлять их все время. По окончании первого акта в режиссерской собрались режиссер, г. Авранек и я. Я обратился к Авранеку и сделал ему замечание относительно темпов. Г. Авранек ответил, что он идет за певцами; замедляла темп г-жа Балановская, и за нею должен был замедлять темп и он. На это я ему ответил, что темпы были, во-первых, установлены, а во-вторых, певцы идут за дирижером, а не дирижер за певцами. При этом я тут же заявил исправляющему обязанности управляющего конторой г. Обухову, что служить и петь в Большом театре не буду, пошел в уборную, разделся и уехал домой. Конечно, было налицо и известное раздражение. Домой приехали ко мне гг. Нелидов и режиссер Шкафер и стали меня успокаивать и доказывать, что публика не виновата, она дежурила ночь, чтобы послушать меня. Я, успокоившись немного, оделся, поехал в театр и докончил спектакль».
Вездесущий репортер повидался и с Авранеком, который находился в состоянии полного недоумения. Шаляпин еще недавно утверждал, что будет петь только с ним. «Вообще, я не могу не заметить, — добавил он, — что Ф. Шаляпин в этот приезд ведет себя особенно странно. Страшно нервничает, мешается не в свое дело, всем делает замечания и вообще ведет себя прямо неприлично. Я не помню такого случая, чтобы артист, как бы он ни был гениален, делал со сцены замечания дирижеру, дирижировал бы сам со сцепы, указывал бы артистам темпы и т. п.»
Авранек заявил, что впредь отказывается вести спектакли с участием Шаляпина. Из солидарности к этому решению присоединился и другой дирижер — замечательный музыкант Вячеслав Сук.
Инцидент разрастался, особенно после того, как о нем заговорила вся московская пресса, а вслед за нею и столичная. Шаляпин сообщил начальству, что в императорских театрах петь больше не будет и намерен расторгнуть контракт.
А газета «Раннее утро» уже поспешила со стихотворным фельетоном, где на мотив цыганского романса герой скандала пел:
Не останавливаясь на подробностях этого конфликта, скажу только, что по требованию Шаляпина из Петербурга приехал молодой талантливый дирижер англичанин Альберт Коутс, который через день вел очередной спектакль с участием Шаляпина — «Фауст». После уговоров, в которых принимал непосредственное участие Теляковский, Шаляпин передумал: он не расторгнет договора, но, так как московские дирижеры объявили ему бойкот, он требует, чтобы последующие спектакли вели дирижеры из Петербурга.
Газеты наперебой выступали против Шаляпина, в стихах и прозе высмеивали «зазнавшегося баса». Но вот Альберт Коутс провел спектакль «Фауст». И газеты должны были признать, не высказывая этого прямо, что Шаляпин был прав. Газета «Русское слово», до того изощрявшаяся в нападках на Шаляпина, теперь писала:
«Новый дирижер — г. Коутс — еще совсем молодой человек, в нем много молодого задора. Под его отважной палочкой весь старик „Фауст“ „помолодел“ так, как он молодеет по мановению Мефистофеля. Все традиции были повергнуты, и темпы дерзко ускорены. Волей-неволей пришлось проснуться всем. А Мефистофель — Шаляпин, бывший на редкость в ударе, так зажег публику, что она не дала ему спеть ни одного сольного номера без повторений!..»
Каков же итог этого непривлекательного скандала? По существу, Шаляпин был прав: давно не пересматриваемый спектакль увял, и дирижер не ощущал этого. Шаляпин не мог свыкнуться с тем, что старые спектакли не обновляются, что они ветшают. И высказал это в форме, которая была явно недопустимой, хотя в основе его протеста лежали справедливые художественные требования.
Творчески он был прав!
В результате этой истории было решено, что Шаляпин возьмет на себя режиссуру спектаклей, в которых занят, и за режиссерский уровень этих спектаклей теперь будет отвечать он. Была ликвидирована должность главного дирижера, равно как и главного режиссера. По сути, инцидент с «Русалкой» привел к осуждению застойного руководства, которое в ту пору мешало поднятию уровня спектаклей.
Интересная подробность. Спустя три дня снова шел «Фауст» с Шаляпиным. На сей раз дирижировал не Коутс, а другой петербургский дирижер — Эмиль Купер.
И то же «Русское слово» писало: «Конечно, с такой заигранной оперой, как „Фауст“, нельзя сделать ничего особенного в одну репетицию, но темперамент и твердая рука г. Купера все-таки сказались, и весь спектакль прошел с известным подъемом. Крупного изменения в оттенках исполнения сделать было нельзя, но темпы изменились довольно чувствительно, большей частью в смысле более живого движения в местах, которые обычно исполняются слишком тягуче».
Так закончился инцидент в Большом театре. Но вот прошло всего два месяца, и снова страницы газет запестрели описанием еще одного скандала. На сей раз это произошло в Мариинском театре с дирижером Феликсом Блуменфельдом, который принадлежал к числу близких друзей артиста. На спектакле «Князь Игорь», опять-таки из-за нарушения темпов, Шаляпин в антракте в чрезвычайно резкой форме высказал свое недовольство дирижером. Блуменфельд настолько разнервничался, что был не в состоянии дирижировать дальше. Стоял вопрос о прекращении спектакля. К счастью, в театре случайно оказался другой дирижер, который довел «Князя Игоря» до конца.
Это случилось в декабре 1910 года, а через месяц, в январе 1911 года, произошло событие, которое нашло шумный отклик буквально во всей русской прессе, а немедленно за тем в зарубежной.
6 января состоялось первое представление «Бориса Годунова» в постановке Вс. Мейерхольда. На спектакль приехал царь с вдовствующей императрицей, великие князья и большая свита. Газета «Россия» напечатала следующее сообщение:
«6 января в Мариинском театре, на первом представлении оперы Мусоргского „Борис Годунов“, произошло беспримерное в истории театра событие. После картины в тереме, среди публики, переполнившей театр, стали слышаться голоса, требовавшие исполнения народного гимна. Поднялся занавес, и хор, имея во главе солистов, в том числе солиста его величества Ф. И. Шаляпина, стоя на коленях, трижды исполнил гимн. Подоспел оркестр, и хор еще два раза вместе с ним исполнил гимн. Гремело „ура“».
Этот эпизод произвел тягостное впечатление на прогрессивные слои русского общества. Недавняя «Дубинушка» — и вдруг поведение, которое сразу получило крылатое лаконичное название — «коленопреклонение».
На самом деле участие Шаляпина в исполнении гимна на коленях не носило преднамеренного характера. Он был застигнут врасплох ситуацией, которую не мог предвидеть. Дело в том, что хористы Мариинского театра уже давно и безуспешно добивались повышения жалованья и вообще улучшения материального положения. Все их ходатайства не получали удовлетворения. Тогда между ними было решено, что, когда в театре появится царь, они обратятся непосредственно к нему.
На премьере «Бориса Годунова», после сцены в тереме, хор неожиданно вышел на сцену и столь же неожиданно, упав на колени, начал петь гимн, несмотря на отсутствие оркестра, который в эту минуту покинул свои места, так как должен был начаться антракт. Шаляпин услышал пение. Не понимая, что происходит на сцене, он вышел из-за кулис и увидел, что хор стоит на коленях и поет. Раз он оказался на сцене в такую минуту, он уже не смог ни оставаться стоя, ни покинуть сцену. В ту минуту, по всей вероятности, он не соображал, что делает. Следует при этом подчеркнуть, что коленопреклоненное исполнение гимна — вообще факт беспримерный, никогда до того не имевший места.