А лоточник в этот момент подумал: «Я бы умер от позора, если бы влип в такую историю. Или убил бы этого зануду Хаджи, а то и самого себя. Несчастная женщина! Ей сейчас в пору хоть сквозь землю провалиться!»

«Бедняжка, придёт домой поздно, да ещё с пустыми руками,— размышлял господин в очках.— А у самой, наверное, душа о детях болит: как бы они в хоуз[156] не упали, не обожглись о Кореи[157]. Да мало ли что может случиться — на улице автобусы, машины… А этот сукин сын прицепился как пиявка! Отпустил бы уж!»

«На несчастную одна беда за другой валится,— жалел женщину дворник.— Небось не чает, бедняга, как до дому добраться».

Пытаясь представить себе, что чувствует сейчас эта абджи, и лоточник, и дворник, и господин в плаще, и даже Хаджи-ага были уверены, что, освободившись, она тут же улизнёт, скроется с глаз. Здраво рассуждая, она так и должна была поступить.

Но женщина продолжала молча стоять на месте, и они недоуменно переглядывались и глупо улыбались, не зная, что предпринять.

— А яйца… Как же с яйцами? — спросила она.

— Ну и бессовестная! Сунешь палец в рот — руку откусит! — проворчал Хаджи, посмотрев на остальных.

Лоточник от смеха даже закашлялся.

— Забудь о яйцах, абджи! — посоветовал дворник.— Тебе их уж не видать.

— Уходи и благодари бога, что все кончилось благополучно, — проговорил лоточник, успокоившись.— Молись за Хаджи-ага, что спас тебя от позора. Бог с ними, с яйцами.

Снисходительный взгляд Хаджи-ага красноречиво говорил: «Ничего, Аллах все видит! От него никуда не скроешься…» ещё несколько мгновений все стояли молча, в нерешительности.

Раньше всех двинулся с места Хаджи. Потом лоточник и дворник — каждый зашагал своей дорогой. ушёл и мужчина в плаще. А женщина все ещё стояла, тупо глядя им вслед. Наконец медленно побрела и она.

От бульвара до Дарбанда[158] и обратно

На бульваре было светло как днем. Выбрав местечко потемней, я терпеливо ждала клиента. Никто не подходил ко мне — видно, не замечал. Да я и старалась быть незаметной. Ведь в любой момент мог появиться полицейский и поймать меня с поличным. Тогда главное — суметь удрать от него, чтоб не отвёл в участок. Не то — пиши пропало. Даже подумать страшно… И тут я вдруг увидела его — на противоположной стороне улицы. «Что же делать? — в растерянности подумала я, шагнув на мостовую.— Схватить такси и улизнуть…»

Кося одним глазом на полицейского, я следила за машинами, мчавшимися сплошным потоком. В двух шагах от меня затормозил автомобиль, приоткрылась дверца. Полицейский бросился наперерез. Мигом нырнув в машину, я захлопнула за собой дверь и вцепилась в ручку, умоляюще глядя на сидевшего за рулём господина: ох, беда, сейчас фараон догонит да высадит!.. Господин невозмутимо прибавил газу, и мы вихрем пронеслись мимо полицейского.

— Перетрусила? — спросил мой спаситель, разворачиваясь в конце бульвара.

Я молча кивнула.

— Что, любят свою власть показать?

— Ещё как! — подхватила я.— Всю душу вымотают!

Тут я и разговорилась. Рассказала ему, как эти злодеи измываются над нами, как каждый старается сорвать с тебя отступного побольше, как придираются ко всяким пустякам. Он молчал, глядел прямо перед собой и вроде бы не слушал меня. Но я чувствовала — он не пропускает ни слова.

После того как мы свернули на улицу Пехлеви, он достал пачку заграничных сигарет. Заметив, с какой жадностью я гляжу на них, спросил:

— Куришь?

— Курю!

«Сейчас,— подумала я,— прикурит одну сигарету и даст». Так всегда делают таксисты. Но он предложил мне всю пачку. Я вытащила одну сигарету, хотя очень хотелось взять две — постеснялась. Он протянул мне зажигалку, я нагнулась, прикурила. Какое-то время ехали молча. Потом я спросила:

— Куда мы едем?

— Тебе нечего делать, так ведь? — ответил он вопросом на вопрос.

— Так,— согласилась я.

— Обратно не торопишься?

— Нет!

Проехав ещё немного, он остановил машину у большого магазина, где толпился народ, вышел и вскоре вернулся с двумя объёмистыми пакетами в руках. Когда он клал их на заднее сиденье, там что-то звякнуло, и я поняла, что он купил вино и закуску.

Потом мы снова поехали прямо, все время в гору, никуда не сворачивая, по Дарбандскому шоссе. Он так гнал машину, что мне иногда жутко становилось. Около Сарбанда[159] он выбрал безлюдное местечко, и мы расположились выпить и закусить. Сидели почти что не разговаривая. Из приёмника в машине доносилась негромкая музыка. Он наливал себе по полстакана водки и запивал пепси-колой прямо из бутылки, а мне разбавлял в стакане. От водки на душе стало тепло и спокойно, и я совсем перестала его стесняться. Когда мы покончили с едой и закурили, я спросила запросто:

— Ты случайно не из тех ли пижонов, что любят поболтать и пристают ко всем с дурацкими вопросами?

— Я действительно пижон! — засмеялся он.— Но дурацких вопросов не задаю. Зачем мне это надо? А что, собственно, значит «пристают с дурацкими вопросами»?

— Однажды мне попался один такой зануда, замучил расспросами. Я не выдержала, говорю: «Зачем задаёшь столько вопросов?» Он начал объяснять, что ему, мол, жалко нас, хотел бы чем-нибудь помочь. «Если тебе действительно нас так уж жалко, чего ж ты шляешься сюда?» — спрашиваю. Он что-то промямлил, я толком не поняла. Уловила только, что вроде бы ему приспичило и что он без этого не может. Я, на него глядя, вспомнила светских дам, которые как-то навестили нас — тоже хотели нам помочь. Говорили, что жалеют нас, а сами небось любой проститутке сто очков вперёд дать могут — раскрашены и разодеты были так, будто собрались на свадьбу. Или, может, им тоже приспичило? Собирались обучать нас грамоте, шитью и ещё какой-то чепухе. Зачем нам грамота? Курам на смех!..— Я умолкла.

— О чем задумалась? — вдруг услышала я.

— Так, ни о чем.

— В сон клонит?

— Да нет!

— Так ты не понимаешь, почему эти пижоны задают вам столько вопросов?

— Нет, не понимаю.

— Жизнь вашу узнать хотят.

— Нашу жизнь? — удивилась я. — Для чего?

— Книги про вас напишут.

— Зачем это им понадобилось?

— Чтоб люди прочитали да на вашем примере поучились, — ответил он и захохотал.

Я решила, что он перепил. Ведь если подумать, и в моей судьбе, и в судьбах моих подружек, чьих рассказов я столько слышала-переслышала, ничего нет такого, о чем стоило бы писать в книгах.

Пока я не познакомилась с Исмаилом, жизнь моя текла скучно и однообразно. Знала я только дом да работу по дому. Ну иногда выйдешь за покупками на базар или в мечеть — вот и все. На базаре я и увидела Исмаила. Взгляды наши встретились, он улыбнулся, а я засмущалась, почувствовала, что покраснела. В растерянности купила что-то первое попавшееся и вернулась домой. На следующий день мы снова увиделись. И так три дня подряд. А на четвёртый он подошёл ко мне на площади, что возле мечети.

— Здравствуй,— говорит,— читать умеешь? Можешь прочитать мне молитву? Сделаешь благое дело!

Я опять покраснела, сердце так и заколотилось, еле-еле выговорила в ответ:

— Грамоты не знаю, но прочитать молитву смогу.

— Ну тогда читай! — говорит.— Авось аллах исполнит моё желание.

Я быстро-быстро начала, читать какую-то молитву. А он нагнулся ко мне и шепчет на ухо:

— Знаешь что? Я без памяти влюбился в тебя! Умираю! Жить без тебя не могу!

— Человек вы нездешний… — отвечаю.

— Я из Тегерана,— говорит.— У меня легковая машина! Я лепечу:

— Мне домой пора. Поздно уже, будут беспокоиться.