— Штабной, теперь я штабной! — улыбаясь, радостно проговорил Николай, сразу бросаясь в атаку. — Я знаю, Денис Васильевич, вы очень любите штабных. Еще бы! Столько лет при штабе.

А что делать? Любой ценой необходимо убедить его в беспрекословности подчинения.

— Вам пакет от Кутузова!

— Благодарю, — Давыдов взял конверт, небрежно положил его на стол, — но я не только при штабе служил! Ахтырский полк мне родной!

— Да, конечно, величайшие сражения истории — Аустерлиц, Бородино!

Николай отлично знал, что в Аустерлицком сражении Давыдов не участвовал, а под Бородино только в первый день — в бою за шевардинский редут.

Неловкая тишина повисла над беседкой.

— Сдается мне, здесь кто-то ищет ссоры, — глядя в сторону леса, проговорил Ружецкий. Давыдов молчал, хотя его слово с оттенком презрения и неуважительное отношение к письму главнокомандующего при желании можно было принять за вызов.

— Вы говорите о дуэли? Что вы! Ни в коем случае! Во-первых, император запретил.

— Император далеко!

— Во-вторых, майор, согласитесь, стреляться можно только в том случае, когда у обоих противников есть хоть какие-нибудь шансы. Иначе это убийство.

— Что вы имеете в виду?

Николай молча снял плащ, небрежно кинул на перила. Из-за борта темно-зеленой куртки выглядывала ручка пистолета. Взводя курок, Данилов задумчиво смотрел в лицо Ружецкому, будто размышляя о чем-то. Потом, словно приняв решение, переложил оружие в левую руку. Отворачиваясь в сторону бревенчатой стены, он успел заметить ироничный взгляд Давыдова и необычное положение усов, видимо, говорящее о том, что под ними спрятана усмешка.

Горшки висели на месте, Николай заметил это, еще когда въезжал в усадьбу.

«Нечестно! — подумал Данилов, поднимая пистолет. — Они не знают, что я делал это уже тысячу раз. Но не стреляться же мне с этим бесшабашным гусаром».

— Может, лучше я или Арменьяк?

— Нет, Доминик! Я сам.

— Как прикажете, мой генерал, — Левуазье растянул губы в улыбке, хотя было видно, что ему не по себе.

Задумка Каранелли, конечно, хороша. Но риск велик. Сидеть в телеге неподвижно, связанным, когда вокруг перестрелка, занятие не самое приятное.

— А может, сделаем по-другому? — неожиданно промолвил Фико.

— О, я не сомневаюсь, мой друг, — не упустил возможности позубоскалить Левуазье, — что ты легко сможешь забросить командира из леса прямо во двор усадьбы. Только боюсь, что Луи может сильно удариться.

Доминик опрометчиво отвернулся. Анри сгреб в кулак мундир французского пехотинца на его спине и поднял над землей в вытянутой руке. Такой захват лишал малыша всех преимуществ в ловкости.

— Ты дашь мне сказать?!

— Говори, Анри! И отпусти, его! Он будет молчать!

Шутки шутками, но это приказ, который ослушаться нельзя.

— Мы ведь знаем, где на обоз нападут русские.

— Да, они уже в засаде, я видел, — отпущенный Доминик стал серьезным.

— Так зачем нам везти связанного командира туда?

— Анри! Это же главная часть плана. Русские должны отбить пленного капитана. Чтобы он мог попасть в усадьбу.

— Что они станут делать, если обоз развернется и помчится назад в деревню?

— Если останутся без добычи, то наверняка будут преследовать, — вмешался Каранелли.

— Вот здесь за домом и будет стоять подвода, в которой они найдут связанного русского офицера. И остальные подводы, за которыми охотятся. А мы уйдем в лес.

— А если будут преследовать и дальше? — спросил Луи, который уже все понял. Но было интересно, как представляет ситуацию Фико.

— Нет. Им по полю скакать, а мы в лесу за толстыми стволами. Подстрелим с десяток — и вся охота пропадет.

— Ну что ж, отлично! Риск, и правда, снижается. Спасибо, Анри! Так и сделаем.

— Нет, я не понял, — заявил Доминик, — если Луи сядет на подводу только здесь, то у русских появится вопрос — откуда он взялся?

— Как жаль, мой дорогой, — рука полковника Фико на этот раз очень нежно легла на плечо бригадного генерала Левуазье, — что соображаешь ты значительно хуже, чем фехтуешь. Мы повезем на подводе огородное пугало в плаще русского офицера.

Раздался выстрел, и горшок, висящий на жерди на немыслимом расстоянии, разлетелся в разные стороны мелкими осколками. Ни у кого не осталось сомнения, что пуля попала в центр цели, а не только зацепила ее.

— Господа гусары могут тоже попробовать, там еще висит один кувшин.

Однако никто не схватился за пистолет.

— Впечатлительно! — произнес Ружецкий.

— Но есть еще и третье обстоятельство, мешающее проведению дуэли…

— Опять! — грозный крик летел со стороны дома. К беседке по дорожке приближался Порфирич, сердито шевеля усами. — Это сколько же можно бедокурить! Управы на вас нет!

— А, это снова ты! — голос Давыдова не предвещал ничего хорошего. — Я тебе говорил сидеть тихо?! Последний раз предупреждаю — еще раз явишься без приглашения, велю выпороть!

— Не ваше это дело, ваше благородие, чужих слуг пороть! У нас свой барин есть! А вы, уж если приспичило, своих гусаров и порите!

«Однако! — подумал Николай, которого Порфирич до сих пор не заметил среди офицеров. — Представить невозможно, чтобы он так мог разговаривать с господами. В званиях-то разбирается, а Давыдова благородием вместо высокоблагородия назвал. Считай, на две ступени понизил! Как быстро война меняет характеры людей».

— Что случилось?

Старик словно натолкнулся на невидимую стену.

— Ой… Батюшки! Князь! Князь вернулся! Николай Тимофеевич…

Из грозного старика словно выпустили пар. Он сделал два шага вперед, и вдруг Николай отчетливо понял, что тот собирается грохнуться на колени и целовать его руку. «Ужас какой! — мелькнуло в голове. — Кажется, довели старика». Стремительно шагнув навстречу, он обнял Порфирича, не давая ему упасть.

— Что же это творится, ваше сиятельство, — чуть всхлипывая, изо всех сил стараясь держаться, негромко бормотал тот.

— Ну, ну, Порфирич! Господа офицеры — гости в нашем доме.

— Гости?! Какие ж это гости? Курят в спальне! Погреб винный растащили! Стреляют где попало! Стрелять совсем не умеют, а стреляют! С пятнадцати шагов попасть в бутылку шампанского не могут!

Да, сильно расстроили старика!

— Что делать, нужно же им как-то учиться.

Гусары — народ вспыльчивый, но Данилов понимал, что его выстрел выписал ему индульгенцию на подобное ерничанье.

— Вот как? — волнение Порфирича разом сменилось на озадаченность. Видно, подобная мысль не приходила в голову. — Ну… тогда, наверное.

Майор Ружецкий и другие офицеры были растеряны. Что в полной мере удалось князю, так это ошарашить гусар. И вопросительные взгляды устремились на Дениса Давыдова.

Тот размышлял. С одной стороны, он, если честно, никогда не сталкивался со столь, мягко говоря, непочтительным отношением. Слава забияки летела далеко впереди него. Он просто не мог представить, что кто-нибудь решится на такое. С другой стороны, как ни крути, виновником ссоры является он сам. Пренебрежительно брошенное слово и недостаточное внимание к письму главнокомандующего — еще не повод считать его зачинщиком скандала. Но оказалось, что слово он бросил хозяину, в дом которого явился без приглашения! А это совсем уже другой оборот.

— Простите нас, ваше сиятельство, — твердо, но все-таки обозначив почтение в голосе, произнес Давыдов, — если что сделали не так. Я плохо расслышал вашу фамилию. А майор Ружецкий у нас бывает иногда излишне горяч.

— Пустое, Денис Васильевич! Чувствуйте себя как дома, господа, — на лице князя уже заиграла радушная улыбка, — мне самому неловко, что не могу оказать достойную встречу. Война сильно уменьшает мои возможности. Но, тем не менее, мы можем рассчитывать на ужин. Не так ли?

Последний вопрос был адресован Порфиричу, который буквально на глазах обрел обычное спокойствие и невозмутимость. Так всегда случается, когда с человека снимают непомерную ответственность. Вот и сейчас, присутствие князя сразу освободило его от принятия важных решений.