Ложно было с легкостью восстановить всю сцену. Должно-быть, шкипер уже отпил чай, а штурман только что засел за него, когда они услыхали про течь или наткнулись на что-нибудь, или вообще то, что случилось, — случилось.
Явно было одно, что с момента оставления брига стояла тихая погода, иначе вещи не остались бы в целости на столе.
Беттон и Дик вошли в каюту, но Эммелина осталась в дверях. Старый бриг очаровывал ее почти так же, как и Дика, но она испытывала при этом неизвестное мальчику чувство. Ей казалось, что на корабле, на котором нет людей, может быть «что-то другое».
Она боялась войти в темную каюту, боялась оставаться одной и кончила тем, что села на палубу. Потом положила рядом с собой сверточек, поспешно вытащила куклу из кармана, в который она была запихнута вниз головой, оправила ее закинутую на голову ситцевую юбку, прислонила к косяку двери и наказала ей не «бояться».
В большой каюте оказалось мало интересного, по за нею находились две маленькие каютки, подобные кроличьим порам, в которых было чем поживиться. Старое платье, старые сапоги, старый цилиндр того необыкновенного фасона, который можно увидеть только на улицах Пернамбуко: невероятной вышины и поуже кверху, телескоп без одного стекла, том сочинений Гойта, морской альманах, большой кусок полосатой фланели, коробка крючков для удочек. А в углу — о, чудесная находка! — сверток чего-то, что имело вид черной веревки.
— Табак, клянусь честью! — завопил Падди, бросаясь к нему. Это был тот сорт табаку, который водится в лавочках приморских городишек. Одной трубки было бы достаточно, чтобы вызвать тошноту у гиппопотама, но старые матросы жуют его, курят и наслаждаются им безгранично.
— Вытащим все добро на палубу и разберем, что стоит оставить, а что выбросить, — сказал Беттон, загребая огромный ворох хлама, в то время как Дик пустился вперед с высокой шляпой, на которую сразу заявил права собственности.
— Эм, — закричал он, выскакивая из-за дверей, — посмотри, что я раздобыл! — Он насунул нелепое сооружение себе на голову. Шляпа спустилась до самых плеч.
Эммелина взвизгнула.
— Смешно как пахнет, — продолжал Дик, сняв шляпу и обнюхивая ее. — Пахнет старой головной щеткой.
Но Эммелина уползла от него как можно дальше: она боялась всего черного, и исчезновение Дика под черной шляпой напугало се до полусмерти.
Между тем Беттон натаскал целую кучу тряпья на палубу, уселся рядом с ней и запалил трубку. Он и не вспомнил до сих пор о съестных припасах и воде: так он был счастлив, что нашел драгоценный табак. Правда, что съестных припасов только всего и было, что полмешка картофеля; трюм был затоплен, а пресная вода в бочке совсем протухла.
Тем временем Эммелина пробралась обратно, так как Дик обещал не надевать на нее шляпу, и все трос уселись вокруг кучи хлама.
— Эта пара сапог, — начал старый матрос, поднимая их кверху, как на аукционе, — пошла бы за полдоллара в любом порте мира. Положи их рядом с собой, Дик, и разверни вон те штаны.
Штаны развернули, осмотрели, одобрили и сложили рядом с сапогами.
— Вот вам телескоп, кривой на один глаз, — продолжал Беттон, сдвигая и раздвигая его, как гармонику. Может, на что и пригодится. А вот книжка, — бросая мальчику альманах, объявил он: —посмотри, что в ней сказано.
— Не могу прочесть, — безнадежно сказал Дик, — тут цифры!
— За борт ее! — скомандовал Беттон.
Дик радостно исполнил приказание, и осмотр продолжался. Падди вывернул все карманы, по ничего в них не нашел. Отобрав все подходящее, выбросили остальное за борт и снесли отобранные вещи до поры до времени в капитанскую каютку.
Тут только Беттон вспомнил, что пища может оказаться столь же полезной, как п одежда, и отправился на поиски; но все мясо оказалось заблаговременно вынесенным, и трюм был залит водой. Впрочем, той провизии и воды, которые они перетащили из шлюпки, должно было хватить на десять дней, — а в десять дней мало ли что может случиться!
VIII. Теня при луне.
— Что-то долго нет папочки! — вдруг сказал Дик.
Они сидели на больших бревнах, которыми была завалена палуба по обеим сторонам камбуза. Солнце садилось в стороне Австралии, погружаясь в море расплавленного золота. В нависшем над горизонтом таинственном мареве казалось, будто вода трепещет и колышется, как бы от чрезмерного жара.
— Да, это правда, — сказал Беттон, — но лучше поздно, чем никогда. А теперь, не думай о нем, потому что он от этого скорей не явится. Смотри, как солнце садится в воду, и, чур! не говори ни словечка: тогда услышишь, как оно зашипит.
Дети смотрели и слушали. Падди делал вид, что тоже слушает. Все трое безмолвно следили за тем, как сверкающий щит прикоснулся к воде, прянувшей к нему навстречу.
И точно, можно было услышать, как зашипела вода, — стоило только иметь немного воображения. Только что прикоснувшись к воде, солнце исчезло в ней так быстро, как человек, спускающийся с лестницы. Как только оно исчезло, над морем разлились призрачные золотистые сумерки, прелестные, но невероятно печальные. Затем море превратилось в лиловую тень, запад померк, как если бы там затворили дверь, и по небу потоком хлынули звезды.
— Беттон, — спросила Эммелина, кивая на запад, — что там такое?
— Запад, — сказал он, уставившись на закат, — Китай, Индия и все такое прочее.
— Куда пошло теперь солнце? — спросил, в свою очередь, Дик.
— Оно теперь гонится за луной, а она удирает, что есть сил, подоткнувши юбки; сейчас выскочит на небо. Оно всегда гоняется за ней, но ни разу еще не поймало.
— А что бы оно сделало, если бы поймало ее? — спросил Дик.
— Может, дало бы ей хорошего шлепка, — и поделом!
— Отчего поделом? — продолжал Дик, на которого нашла полоса допрашивания.
— Потому что она только и знает, что морочит людей. Чего только не делала она с Мак Кенна!
— Кто он такой?
— Мак Кенна? Да юродивый той деревни, где я жил в добрые старые дни.
— Что это значит — юродивый?
— Держи язык за зубами и не расспрашивай! Он вечно тянулся за луной, нужды нет, что было в нем шесть футов два вершка росту. Был он худ, как жердь, хоть узлом его связывай, и в полнолуние не было с ним никакого сладу. Бывало, сидит на траве и смотрит на нее; потом вдруг как схватится, и ну гоняться за ней по холмам, пока его не найдут где- нибудь в горах спустя дня два, голодного и холодного, так что, наконец, пришлось его спутывать.
— Я раз видел спутанного осла, — вставил Дик.
— Значит, ты видел близнеца Мак Кенна. Ну-с, раз как-то мой старший брат Тим сидит перед огнем, покуривая трубку и подумывая о своих грехах, как вдруг, откуда ни возьмись, входит Мак.
«— Тим, — говорит, — изловил я ее, наконец!
«— Кого это ее? — спрашивает Тим.
«— Луну, — говорит.
«— Куда изловил? — говорит Тим.
«— В ведерко у пруда, — говорит тот, — вся целёхонька, без единой царапины. Приди, посмотри — говорит.
«Тим и пошел за ним. Пришли они к пруду, и там стоит ведро с водой, а в воду смотрится луна.
«— Выудил ее из пруда, — шепчет Мак, — Теперь погоди, говорит, я сцежу воду потихоньку — говорит, — и поймаем ее на дне живьем, как форель. — Слил это он воду из ведра и заглядывает на дно — думал она там плескается, как рыба.
«— Удрала, чтоб ей пусто было! — говорит.
«— Попытайся еще раз! — говорит мой брат; и Мак опять набрал воды в ведро, и как только вода улеглась, глядь! — снова луна тут как тут.
«— А ну-ка теперь, — говорит мой брат. — Спусти опять воду, да потихоньку, не то опять поминай ее, как звали.
«— Постой маленько, — говорит тот, — я что-то придумал.
«Мигом сбегал в хижину своей старухи-матери — она тут же и жила близехонько — и притащил решето.
«— Ты держи решето — говорит, — а я буду лить воду. Коль из ведра ускользнет, изловим ее в решето, — Вот льет он себе воду тихонько, точно сливки из кувшина. Вылил всю воду, вывернул ведро вверх дном.