Последним шагом в этой внезапно вспыхнувшей и последней в жизни Ирода войне стало донесение, которое он отправил Сатурнину и Волумнию. В своем донесении царь Иудеи и наместник Рима в Сирии и Аравии информировал полководцев, что война закончена, Трахонитская область умиротворена и он ни в чем не преступил данных ему в отношении Аравии полномочий. Римские полководцы удовлетворились донесением Ирода и отправили Августу вестников со своим письмом, содержавшим изложение существа конфликта, возникшего между Иудеей и Аравией; к своему письму они приложили донесение Ирода.

Однако то, что Ирод посчитал концом нелепой войны, стало для него причиной серьезной размолвки с Августом. Это было не лучшее время не только для него, но и для императора. Неожиданно скоропостижно скончался его верный друг и сподвижник Агриппа, оставив после себя сыновей Гая Цезаря и Луция Цезаря, которые сами вскоре умерли, и дочь Агриппину. Их мать и дочь императора Юлия, и без того не отличавшаяся целомудрием, пустилась во все тяжкие, покрыв имя Августа несмываемым позором. Ее не образумило даже то, что Август, лишившись любимого зятя, поспешил развести своего пасынка Тиберия с женой Випсанией и женить на своей непутевой дочери. В это-то время к нему и прибыл аравийский военачальник Силлей. Добившись аудиенции у императора, он пал перед ним на колени и сообщил, что война, развязанной против него Иродом, вконец опустошила Аравию, а арабская армия разгромлена.

– Две тысячи пятьсот лучших моих воинов во главе с храбрым Накебом пали в сражении с превосходящими силами иудеев, – со слезами на глазах жаловался Силлией, – а вместе с ними умерщвлены и ограблены все их родственники. Ирод воспользовался тем, что царь Аравии Обод скончался. Сын его, без высочайшего одобрения Рима возложивший на себя корону, в силу своей молодости и неопытности оказался не способен вести войну с тем, кого почитает как наместника Рима и друга своего покойного отца. Все это вместе взятое и позволило Ироду нанести смертельный удар в самое сердце одной из твоих верных, живущих одной лишь мечтой о вечном мире и благоденствии провинций. – Закончил свою речь Силлей горестными словами: – Отныне не стало не только Аравии, но и ядра ее рати.

Август пришел в негодование. Присутствующих при этой сцене вестников римских полководцев в Азии Сатурнина и Волумния, доставивших ему письмо и донесение Ирода, он спросил, действительно ли Ирод развязал войну против Аравии:

– Видишь ли, Цезарь, дело в том, что… – начали было они, но Август не дал им договорить:

– Я не желаю входить в рассуждения о том, что именно послужило причиной войны. Отвечайте прямо, кто развязал войну: Ирод или не он?

– Ирод, – ответили вестники.

Август тут же распустил собрание и написал Ироду резкое письмо, в котором сообщил, что если до сих пор он относился к нему как к другу, то отныне видит в нем исключительно подданного, к которому не может и дальше относиться с доверием.

Возвратившийся в Иерусалим Ирод был озадачен этим письмом. Подобного нельзя было сказать об арабах, которым Силлей также отправил письмо с описанием своей встречи с Августом и реакции императора на поведение Ирода. Историки свидетельствуют: «Арабы воспрянули духом, не стали вовсе выдавать разбойников, искавших у них убежища, и не заплатили денег; напротив, они теперь совершенно свободно овладели пастбищами, которые им Ирод предоставил за плату, и говорили, что вследствие гнева императора царь иудейский смещен. Этим же моментом воспользовались трахонцы, восстали против идумейских гарнизонов и стали разбойничать вместе с арабами, которые разоряли страну иудейскую, преследуя здесь не только цели наживы, но особо свирепствуя в видах гнусного мщения».

Ирод, в семье которого дела шли все хуже и хуже, окончательно пал духом. Николай Дамасский, видя состояние царя, вызвался лично отправиться за море и открыть глаза Августа на действительные причины, вынудившие Ирода начать войну с Аравией, равно как изобличить ложь Силлея.

– Поступай как знаешь, – сказал Ирод и отправился к себе, ничего в эти минуты так не желая, как забыться сном или, того лучше, умереть.

Ирод заболел. К прежним его болячкам – ставшим все чаще распухать ногам – прибавились новые: теперь у него стал пухнуть живот, на груди и плечах появился зуд, и когда он расчесывал особенно мучающие его места, на их месте стали образовываться язвы. Врачи не могли понять причины столь странной болезни царя, и порекомендовали ему завести молодых наложниц, которым будет предписано голыми ложиться к нему в постель[413]. Ирод отверг предложение завести наложниц, и в короткое время женился пять раз кряду, что не возбранялось законом. После иерусалимянки Клеопатры он взял в жены гречанку Палладу, которая родила ему сына Фасаила; две следующие жены царя – дочь его брата Ферора и дочь сестры Саломии – остались бездетными; девятая жена Федра родила ему дочь Роксану и, наконец, десятая, известная по имени Эльпида, родила Ироду дочь, названную в честь его сестры Саломией.

Поздние браки Ирода на какое-то время улучшили состояние его здоровья, но не сделали здоровей обстановку в доме. Эта обстановка стала вовсе катастрофической после вмешательства в семейные дела Эврикла, которого Ирод в глубине души продолжал считать Мессией, ниспосланным ему по предсказанию Менахема Предвечным. Эврикл своим вмешательством надеялся улучшить общую атмосферу, царившую в последние годы в царском дворце. Особенно сдружился он со старшим сыном Ирода Антипатром, который после провозглашения его основным преемником отца, стал чувствовать себя новым царем Иудеи, вызывая тем самым открытую неприязнь со стороны нового первосвященника Матфия.

– Инородец не может быть признан царем Иудеи! – открыто говорил он в Храме, и слова первосвященника быстро разносились по стране, находя понимание среди евреев.

Подружился Эврикл, впрочем, не с одним только Антипатром, но и с Александром и Аристовулом, вокруг которых завязалась основная интрига. Александр жаловался Эвриклу, что отец неизвестно по какой причине считает, что он, его сын от покойной Мариамны, в силу своего происхождения претендует на престол и потому ненавидит и боится его.

– Во время нечастых совместных прогулок по дворцовому парку мне приходится сутулиться, чтобы не казаться выше отца ростом, – говорил он Эвриклу, – а на охоте промахиваться в дичь, поскольку отец не терпит, когда кто-то стреляет не хуже него.

Эврикл передал содержание этого разговора Антипатру, и вскоре по дворцу пополз слух, будто Александр, сговорившись со своим братом Аристовулом, решил во время очередной охоты застрелить отца, после чего бежать в Рим, где добиться от Августа утверждения его на царском престоле.

Вскоре после этого было перехвачено письмо Александра, адресованное Аристовулу, находившемуся в то время в отъезде. Александр прямым текстом упрекал отца в лицемерии. «На словах наш отец всячески подчеркивает свое презрение к деньгам, – писал он, – а на деле подчинил Антипатру область, которая дает ему ежегодный доход в двести талантов, тогда как нам, его соправителям, не дал ничего. Чем Антипатр лучше нас? Тем, что по отцу нашему он идумеянин, а по матери, в отличие от нашей бедной матушки, вообще неизвестно кто? Отца нашего за его чужеродное происхождение уже ненавидит вся Иудея. Он хочет, чтобы теперь его возненавидел весь мир, где проживает хотя бы один еврей».

Письмо это показали Ироду. Он внимательно прочитал его и распорядился вызывать в подвал на допросы под пыткой одного за другим всех, кто так или иначе был связан с братьями, чтобы доискаться правды.

Один из слуг Александра, не выдержав мучений, сказал, будто ему со слов Александра известно, что тот поручил своим друзьям в Риме, сохранявшим ему верность со времени учебы в мировой столице, добиться у Августа скорейшего приглашения его, Александра, в Италию, где он сообщит императору подробности о коварном плане, составленном его отцом совместно с парфянским царем Митридатом. Митридат-де давно грезит об освобождении своей страны от римского владычества, отец подговорил его объединить свои армии и пойти совместно на Рим, где убить Августа. На тот случай, якобы говорил Александр, если отец решится на такое злодеяние, он, Александр, заготовил яд, с помощью которого умертвит отца, и яд этот до поры до времени держит в тайне от всех в Аскалоне[414].