Выйдя из Миры, корабль должен был пройти мимо берегов Родоса и островов Архипелага, обогнуть крайнюю южную точку Греции (ныне мыс Матапан), а затем, пройдя Мессинским проливом между Италией и Сицилией, повернуть на север, в Остию, римский порт. Но, выйдя из гавани Миры (приблизительно 16 сентября), корабль был застигнут сильным северо-западным ветром, не дававшим продвигаться вперед. Чтобы продолжить плавание, капитан должен был попытаться войти в зону прибрежных ветров Родоса, где, в спокойных водах, можно было медленно продвигаться на запад. "Медленно плавая многие дни", — вспоминает Лука, — "мы поравнялись с Книдом", большим портом на самой оконечности узкого, гористого полуострова в юго-западной Анатолии. Книд был последней точкой малоазийтского побережья, защищавшей корабль от сильных противных ветров. Кормчий не стал заходить в Книд, хотя в порту было много места для стоянки, но направил корабль на юго-запад, к далеким горам Крита. Обогнув мыс Салмон, капитан направился вдоль южного берега Крита, надеясь, что ветер ослабнет прежде, чем нужно будет поворачивать на север. "Пробравшись же с трудом мимо него, прибыли к одному месту, называемому Хорошие Пристани, близ которого был город Ласея", — пишет Лука.

Они бросили якорь в хорошо защищенной горами и островами гавани. Дальше при северо-западном ветре двигаться было невозможно. Сразу за гаванью выступал в море мыс Матала, где скалистый берег круто изгибался к северу и только через 30 км снова поворачивал на запад. Если бы моряки попытались пересечь открытый залив, их корабль разбило бы о прибрежные скалы. Капитан решил оставаться на якоре, ожидая перемены ветра. Проходили дни. Гавань была прекрасным убежищем, но не портом. Несколько человек могли добраться до Ласеи, но большинство пассажиров, вынуждено было оставаться на борту. Дело шло к зиме. Минуло 5 октября, день иудейского поста, после которого любое плавание считалось крайне опасным. 11 ноября прекращалась всякая навигация в открытом море — зимние штормы и грозы не позволяли определить курс по звездам.

Путешественники теряли всякую надежду достичь Италии до весны. Юлий собрал совещание, чтобы решить вопрос о дальнейшем пути. Он пригласил и Павла, будучи высокого мнения о его суждениях и опыте морских путешествий.

Капитан настаивал, что нужно торопиться и не упустить последний шанс обогнуть мыс Матала и достичь Финика (Феникса), самого близкого критского порта: возможно, он опасался возмущения среди пассажиров и команды во время зимовки в безлюдной гавани, не обладавшей никакими достоинствами, кроме удобной якорной стоянки, открытой, впрочем, с юго-запада, так что при сильном зюйдвесте корабль могло потащить к берегу. Кормчий был опытным моряком и знал, что поздней осенью юго-западный ветер часто сменяется ураганным северо-восточным левантийцем. Но он советовал пойти на риск. Хозяин судна поддерживал его, потому что в его обязанность входило кормить пассажиров, пока они на борту, а в Финике они должны были бы питаться за свой счет.

Юлий повернулся к Павлу.

Павел советовал: "Мужи! я вижу, что плавание будет с затруднениями и с большим вредом не только для груза и корабля, но и для нашей жизни". Но центурион вынес решение в пользу хозяина корабля и капитана.

Около десятого октября капитан заметил, что ветер меняется. Лука с неодобрением пишет о действиях команды: "Подул южный ветер, и они, подумавши, что уже получили желаемое, отправились и поплыли по близости Крита".

Обогнув мыс, моряки решили пересечь залив напрямик; за кораблем, на канате, следовала небольшая шлюпка — ее всегда спускали на воду вблизи берегов, для перевозки пассажиров и припасов. Грозовые тучи собрались вокруг вершины Иды, самой высокой горы Крита. Мачта сгибалась под порывами ветра. Внезапно направление ветра изменилось. Ужасный ураган будто сорвался со склонов Иды, остановив движение корабля. Берег скрылся за пеленой ливня, воздух вперемешку с водой вихрем завертелся вокруг корабля. Мачта пошатнулась от внезапного удара, и бревна, крепящие ее под палубой, раздвинулись. В образовавшийся проем хлынула вода.

Капитан понял, что пути на север нет: подул "левантиец", и следовало искать укрытия.

"Корабль схватило так, что он не мог противиться ветру, и мы носились, отдавшись волнам", — пишет Лука, — "и, набежавши на один островок, называемый Кавдою, мы едва могли удержать лодку". Остров Кавда (Кауда), лежит в 60 км к югу от мыса Матала, точно по направлению местных зимних ветров. Встать на якорь здесь не было надежды — единственная на острове гавань была на другой его стороне, но у берегов волна была меньше, и путешественники стали готовить корабль к худшим испытаниям. Прежде всего они надежно закрепили шлюпку, вычерпав из нее воду. Пассажиры приняли участие в работе — крепко обвязали канатами основание мачты и удерживающие ее бревна — обычная в те времена предосторожность. Главной опасностью было то, что бревна могли опять разойтись, и течь наполнила бы трюм водой. Большинство кораблей античного мира тонуло именно по этой причине.

Моряки приспустили рею с главным парусом — если бы корабль шел по ветру под всеми парусами, то он закончил бы путь в заливе Большой Сирт, у берегов Ливии, а скорее бы прежде потонул. Единственным выходом из положения было, поставив штормовые паруса, идти правым галсом та к, чтобы ветер постепенно сам вывел бы корабль из зоны шторма.

Выйдя в открытое море, путешественники ощутили на себе всю ярость разбушевавшейся стихии. Уменьшение парусности мало помогло. Судно носило по волнам, как пробку; ливень и волны заливали все — одежду, груз, снасти и трюм. Всех охватила морская болезнь, никто не мог есть. Каждый шаг по скользкой, качающейся палубе грозил падением за борт. Павел, Лука и другие узники, которых ввиду чрезвычайных обстоятельств расковали, все способные работать люди были поставлены вычерпывать воду, которая прибывала быстрее, чем ее успевали откачивать. Корабль постепенно оседал. На второй день капитан приказал выбросить за борт палубный груз — мешки, скот и товары, чтобы облегчить судно. На третий день в воду полетели снасти — канаты, реи, все, что можно было выбросить.

День за днем, ночь за ночью корабль поднимался и опускался на гигантских волнах. Сплошные черные тучи не давали понять, где они, что с ними будет. Луке их путь представлялся бешеной гонкой, но на самом деле они медленно дрейфовали к западу с ничтожной скоростью 2 км в час. Даже если бы у них была возможность определить свое местонахождение, ничего уже нельзя было изменить — их несло в открытое море, и корабль медленно тонул. Основной груз, зерно, пропитался водой, и огромные мешки стали настолько тяжелыми, что их уже невозможно было вытащить из трюма.

Вода прибывала, корабль оседал все ниже и ниже, пока, на 11 или 12 день шторма "исчезла всякая надежда к спасению". До гибели оставались считанные дни, и некому было им помочь, даже если бы шторм успокоился. Лука не пишет, что делал Павел все это время. О внутреннем устройстве античных судов известно очень мало, но, более чем вероятно, что пассажиры буквально лежали друг на друге, деля между собой все, что у них оставалось. Но Лука не видел того, что дано было видеть Павлу.

Однажды утром апостол проложил себе дорогу туда, где, обессиленные, сидел капитан и центурион со своими людьми. Павел возвысил голос, чтобы перекричать шум ветра, и они собрались вокруг него.

— "Мужи!" — воскликнул он, — "Надлежало послушаться меня и не отходить от Крита, чем и избежали бы сих затруднений и вреда; теперь же убеждаю вас ободриться, потому что ни одна душа из вас не погибнет, а только корабль; ибо Ангел Бога, Которому принадлежу я и Которому служу, явился мне в эту ночь и сказал: "Не бойся, Павел! тебе должно предстать перед кесарем: и вот, Бог даровал тебе всех плывущих с тобою". Посему ободритесь, мужи, ибо я верю, что будет так, как мне сказано: нам должно быть выброшенными на какой-нибудь остров".