В те времена Тарс был главным городом Киликии — плодородной равнины в юго-западной части Малой Азии. Моря из города не было видно — берег лежал в нескольких Километрах к югу. Горный хребет Тавра величественной дугой опоясывал сорокакилометровую долину, с запада подходя к самому морю, а с севера поднимаясь грозными ущельями и скалами, образующими нечто подобное укреплениям гигантской крепости, увенчанной снегами. Величественная картина эта, без сомнения, производила сильное впечатление на Павла в его детские годы — особенно зимой, когда сияющие снега покрывали вершины Тавра и солнце пылало в безоблачном небе.
Узкая и быстрая река Кидон протекала через город, ее знаменитая своей чистотой вода замутнялась лишь после дождя. Кидон впадал в искусственную гавань — рукотворное чудо античных строителей. За сорок лет до рождения Павла здесь сошла на берег Клеопатра, чтобы встретить Антония — весь Таре дивился тогда серебряным веслам ее кораблей, обитым золотом бортам и пурпурным парусам, «надушенным такими благовониями, что ветр, влюбленный, не покидал их». Здесь, в гавани Тарса, когда горные снега таяли и весенняя река становилась судоходной, рабы сгружали с кораблей товары, прибывшие с Востока. Город наполнялся шумом, запахами, жизнерадостной суетой. На север по римской дороге снаряжались караваны. Им предстояло преодолеть горный хребет через Киликийские ворота — ущелье, искусственно расширенное так, что по нему свободно проезжал фургон — еще одно творение древних строителей Тарса.
Население Тарса представляло собой пеструю смесь различных народов, уживавшихся между собой под владычеством Рима: здесь жили туземцы-киликийцы; хеттеи (хетты) — предки которых некогда правили всей Малой Азией; светлокожие греки; ассирийцы и персы; македонцы, пришедшие сюда еще с Александром Великим во время его похода в Индию. Когда империи Александра пришел конец, Таре оказался частью владений Селевкидов, столица которых находилась в Сирии. Около 170 г. до Р.Х. царь Антиох IV Селевкид позволил иудеям основать колонию в Тарсе, У иудеев были свои права и привилегии, и, согласно обычаю, они не могли вступать в брак с теми, кто не принадлежал к их общине по вере и по крови, то есть со всеми, кого они называли язычниками, «неевреями». Предки Павла, вероятно, были иудеями из этой колонии и происходили из несуществующего теперь города Гишала в Галилее.
Отец Павла, скорее всего, занимался производством шатров и палаток; материалом для изготовления шатров служили кожа и особая «киликийская пряжа», сотканная из длинной плотной шерсти черных коз, которые и по сей день еще пасутся на склонах Тавра. Черными шатрами из Тарса пользовались водители караванов, кочевники и войска по всей Сирии и Малой Азии. О матери Павла ничего не известно; Павел никогда не упоминает о ней — может быть, она умерла, когда он был еще ребенком, или между ними по какой-либо причине возникло отчуждение, либо просто у Павла не было случая говорить на эту тему. Мы знаем, что у Павла была по крайней мере одна сестра и что семья его не была бедной: отец Павла оставался гражданином города Тарса и через пятнадцать лет после того, как гражданство было отнято у всех домовладельцев, не обладающих достаточным влиянием и состоянием. Более того, семья Павла имела и завидное звание граждан города Рима. В те времена римское гражданство давалось иностранцам редко — только ввиду исключительных заслуг или за изрядный куш. Помог ли чем-то дед Павла Помпею или Цицерону, когда те впервые устанавливали римское правление в Киликии или же отец его заплатил деньги — римское гражданство ставило его семью в исключительное положение и давало наследственные привилегии, которыми мог пользоваться каждый член семьи в любом конце огромной империи.
Это значит, что у будущего апостола должно было быть полное (тройное) латинское имя (как, например, у Гая Юлия Цезаря). Первые два имени были общими для всех членов семьи (в случае Цезаря — «Гай Юлий»), но мы их не знаем, потому что история жизни Павла впервые была записана его сотрудником-греком, а греки не понимали значения римских имен. Третье, личное его имя было Павел (по-латыни «Паулюс»). Во время обряда обрезания, на восьмой день после рождения, ему было дано и иудейское имя, Савл, выбранное либо потому, что имя это буквально означает «тот, о ком просили», либо в честь самого известного человека из колена Вениаминова — царя Саула.
Савлом его именовали в кругу семьи, а это значит, что иудейская культура имела наибольшее значение в его ранние годы. Язычники жили повсюду кругом, колонны языческих храмов возвышались над торговой площадью; Афины и Рим, Вавилон и Ниневия приложили руку к созданию Тарса, и Павел, сам того не осознавая, был сыном Эллинистического Востока. В молодости эти веяния казались ему слабыми и отдаленными, тем более, что хотя многие из иудеев, живших по берегам Средиземного моря, были подвержены влиянию греческого мировоззрения, родители Павла оставались фарисеями, то есть членами самой националистической и послушной Моисееву Закону части еврейского народа. Со всей строгостью они оберегали своих детей от скверны, и дружба с детьми «неверных» Павлу была запрещена. Плоды греческой мысли отвергались и презирались фарисеями. Несмотря на это, Павел с детства свободно говорил по-гречески, на «международном языке» античного мира, а также изучал латынь. В семье его говорили по-арамейски, на языке Иудеи, близком к древнееврейскому.
Иерусалим для родителей Павла был тем же, чем Мекка является для мусульман. Привилегии тарсийского и римского гражданства были в их глазах ничем по сравнению с честью принадлежать к народу Израиля — хранителю Завета, избранному Богом, открывшим ему славу Свою и предначертания.
В школе при тарсийской синагоге учили древнееврейским текстам Священного Писания. Вслед за «хаззаном», служителем синагоги, мальчики хором повторяли строки Завета, причем главное внимание уделялось тому, чтобы все гласные, ударения и ритм в точности соответствовали традиции. Обучаясь аккуратно выводить знаки еврейского письма на папирусе, Павел постепенно переписывал свой собственный список Священного Писания. Вполне возможно, что отец подарил ему и другой экземпляр Писания — пергамент с греческим переводом, известным под названием «Септуагинта». Каждую субботу в синагоге читали отрывки из Септуагинты. К тринадцати годам Павел уже постиг еврейскую историю, поэзию псалмов и величественную прозу пророков. Слух, приученный к точному звучанию текстов, в сочетании с цепким, восприимчивым умом, позволяли ему надежно, безошибочно запоминать все, чему его учили — подобно тому, как люди с «фотографической памятью» в наши дни способны точно запоминать целые страницы с одного взгляда. Павел готов был продолжить образование.
В Тарсе был свой университет, знаменитый такими выпускниками, как Афинодор, наставник и советник императора Августа, и не менее выдающийся Нестор. Оба именитых мужа в преклонные годы вернулись в родной город и стали одними из самых уважаемых граждан Тарса. Павел тогда был еще ребенком. Но вряд ли бы суровый фарисей позволил сыну осквернить свой дух моралью и философией «неверных». Поэтому для продолжения образования, скорее всего в 14 г. по Р.Х., когда умер Август, юноша Павел прибыл морем в Палестину и уже поднимался к холмам Иерусалима.
Последующие пять или шесть лет Павел провел у ног Гамалиила, внука Гиллеля, высокодуховного учителя, скончавшегося за несколько лет до приезда Павла, в возрасте более ста лет. Под руководством тонкого, благородного Гамалиила, представлявшего собой полную противоположность грубым и дерзким предводителям философской школы Шаммая, Павел научился вникать в священные тексты до тех пор, пока умственный взор его не выявлял первоначальный смысл, погребенный под наслоениями толкований поколений раввинов, пытавшихся таким образом уберечь евреев от малейших возможных нарушений Закона. Впоследствии это помогло ему распознавать противоречия в толкованиях Священного Писания и умело разрешать возникающие в связи с такими противоречиями проблемы.