— Харбинец? Сегодня же разыщу! — обрадовался Костя.

Кличку «Харбинец» носил ловкий контрабандист и спекулянт Николай Дмитриев. Промышлял он в Приморье, но в 1918 году был арестован во Владивостоке, просидел там около двух лет, потом каким-то образом был переведен в Читинскую тюрьму, откуда освободился в конце 1920 года.

Устроился Харбинец работать на станции Чита-I в кипятилку, одновременно продавал и перепродавал на базаре разное барахло, обзаведясь знакомствами в читинском преступном мире.

В апреле двадцать первого, связавшись с группой контрабандистов, уехал в Маньчжурию, наладил через Харбин доставку в Читу ходового товара, прежде всего, спирта. На этом и познакомился с Ленковым, который, имея больший опыт приобретения и переправки спирта в Читу, свел Дмитриева со своими харбинскими «компаньонами» по спиртовой и прочей контрабанде, в том числе и с тогдашним таможенником, а ныне бандитом, полноправным членом шайки, Лехой Сарсатским.

Сорокалетий Дмитриев отрастил большую бороду, отчего среди уголовного люда получил кличку «Старик Харбинец» или просто «Харбинец».

В свою очередь, Леха Сарсатский познакомил Харбинца с курьером Госполитохраны Василием Попиковым, человечиком своеобразным.

Рабочий читинских железнодорожных мастерских Попиков вошел при белых в подпольную революционную организацию, которая была тесно связана с партизанами и готовила террористические акты, в том числе и в отношении самого атамана Семенова. Но организацию вскоре накрыла контрразведка его превосходительства.

Кучка подпольщиков, в числе которых был и Попиков, ушла к партизанам. Спустя некоторое время Василия приняли кандидатом в члены РКП(б). Показал он себя вполне героически, поэтому в конце 1920 года, когда Чита была освобождена от семеновцев и японцев, Попикова направили на работу в Госполитохрану.

Однако, пока Попиков партизанил, случилась беда, сильно его подкосившая. После тяжелой болезни умерла жена. Дома, благо хоть под присмотром тетки Попикова, осталась маленькая дочка.

Тетка подыскала для ребенка няньку — семнадцатилетнюю красавицу Александру Ситникову. Если бы не она, Попиков точно бы в петлю залез. А так вскоре и сладилось — приголубил Попиков няньку. Чумея от ее красоты, обещал озолотить.

Сожительница, уразумев, в чем ее власть, стала предъявлять вдовцу, который был ее старше почти на двадцать лет, свои капризы, требовавшие немалых денег. Из-за этого, собственно говоря, Василий Попиков и связался с контрабандистами. И просторный, добротный дом Попикова снова, как ему казалось, наполнился уютом и теплом.

Регулярно наезжая в Харбин с дипломатической почтой, Попиков все больше и больше лез в контрабандные делишки, ничего не чурался, получая неплохой навар.

На пару с Харбинцем, при содействии Сарсатского, дела пошли еще успешнее. И развивались до той поры, пока Харбинец не попался на станции Оловянной с грузом китайских сигарет и ниток. Лишившись товара, он сумел-таки выкрутиться из этой истории, но наследил изрядно — всплыла его связь с Сарсатским и Попиковым.

Алеху Сарсатского из таможенной службы нагнали, он перебрался в Читу, осел у своей полюбовницы Анны Тайнишек, смазливой шинкарки, которой постоянно и щедро сбывал до сего дня маньчжурский спирт. При содействии своих приятелей — милиционеров Христолюбова и Милославского, он почти с ходу устроился на службу в пятый, Кенонский, участок уездной милиции.

Уволили из ГПО, которую называли в уголовной среде «Господи, помилуй», и Василия Попикова. Ничего ему не оставалось, как снова поступить слесарем в первочитинское железнодорожное депо.

Харбинец тоже пристроился на Чите-I, но обратно в станционную кипятильню не пошел, а занялся спекуляцией, перепродавая в основном контрабандный товар, получаемый по старым связям. Сбывал и краденое, близко сойдясь с Гутаревым и его ребятами, принимал добро на продажу и от старого знакомого — Ленкова.

Захаживал Харбинец временами на Новые места к Бизину, с которым в разгар своей контрабандной деятельности сошелся через общих харбинских знакомых.

Удивительно, но, имея столько общих знакомых по контрабандным делам, ни Ленков, ни Харбинец и не подозревали, что Бизин с ними обоими знаком. Последнего это даже устраивало. Старый купец, увидев в пронырливом жулике родственную душу и незаурядную разворотливость, на всякий случай держал Харбинца в уме. Как запасной вариант, ежели Ленков крепко погорит.

Но вскоре оказалось, что ставка на Харбинца — дело шаткое. Он и три его подельника были среди ночи задержаны милицией на станции Чита-I при разгрузке контрабандного товара и загремели в тюрьму.

Харбинец, случайно встреченный Бизиным после освобождения и искавший встречи с Костей, пояснил, что выпущен комиссией по разгрузке тюрьмы как малозначительный элемент, мол, удалось выкрутиться и здесь. Но Бизин объяснения принял настороженно, ничего Харбинцу не обещая. И о всех своих опасениях предупредил Костю.

— А… Кончай, Андреич! Харбинец — авторитетный уркаган, с фараонами — ни в жисть! — Ленков беспечно отмахнулся. — Кады бы сявка какая-то…

— Дело твое… Мне главное — тебя, Костя, предостеречь.

Бизин помолчал, потом продолжил, изучающее глядя на Ленкова:

— И вот, кстати, коли ты заговорил о милиции. Не кажется ли тебе, Константин, что о намерениях сыскарей мы осведомлены до крайности скудно? Людишки-то наши в милиции мелко плавают. Вот, ежели бы приглядеться к какому-нибудь милицейскому начальничку…

— Ха! Знамо дело! Мы бы об ихних облавах тогда наперед знатье имели!..

— Варит котелок! Хвалю! Но, Костя, только ли облавы? Все планы бы разведали…

— А вот где такого взять, Андреич? Они ж насквозь, ядрена вошь, идейные! Краснопузые! Республика наша Дэвээрия, ядрена вошь, кем только не набита, начальнички всякими мандатами машут. Их, — этих партий-то — что вшей, а один хрен всем большевички заправляют! Недолга, чую, Андреич, вся дэвээровская песенка. Щас малость японцев в Приморье прижмем, — и замашут красными флагами по всей нашей развеселой республике. Тута вольнице нашенской дыхалку-то краснопузые и передавят… Ох, идейные, мать твою…

— В корень зришь, Константин, молодец, на глазах растешь, — усмехнулся Бизин. — Вот и надо нам наши замыслы-планы без задержки осуществлять. Поспешать нам с тобой надобно, поспешать… Но не торопиться. Осмотрительно. А за идею… Ты за идею не цепляйся, парень. Идея в нашем деле нынче ни к чему. Ее, ежели приглядеться, живот заменил. Когда кишка кишке протокол пишет — про идею забудешь.

— Точно! — Ленков хохотнул. — Мне Шурка Милославский про своего бывшего начальника рассказывал. У них в пятом участке начальствовал до последнего времени тоже один идейный по фамилии Пакшин. Но как при власти стал, так дюже крепко за воротник закладывать начал. И давай такие чудеса в пьяном виде устраивать — из револьвера палить почем попадя! По октябрю в Домне сельчан своей стрельбой переполошил. Как еще не ухлопал никого, а то была бы музыка! Опосля опять пьяный пулял, уже туточки, грят, в Чите. Ну и турнули его из начальников да еще, грят, по его большевицкой партейной линии взгрели. О, как браво! Кончилася идея!..

— А кого вместо этого дебошира в начальники участка определили?

— Тут-то, скажу, удачно сложилось для нашей братии в участке — Тимофея Лукьянова. Он до того конным отрядом командовал. Когда мы за кассой на Татауровскую дачу двинулись, он нам лошадей давал.

— А ты мне про такого человечка не говорил… — подозрительно прищурился Бизин.

— А чо говорить-то? — махнул рукой Ленков. — С ним Мишка и Яшкой за продукты сговорились. У него семья большая, окромя больной жены то ли двое, то ли трое девок-соплячек, да вроде еще и бабка старая. Накорми их на милицанерские гроши! Вот он и откликается, не любопытствуя… Иль чо, думать, ежели б знал, для чево нам лошади потребовались… О-о! Ишшо и неизвестно, какой бы номер отколол! В партизанских командирах ранешне тоже идейный был!..