— Товарищ начальник! — в дверь просунулась голова в лохматом треухе. — Тут такое дело, здрасьте!

— Кто вы? Хоть бы представились! — все еще смеясь, сказал Фоменко.

— Младший агент Долгов Георгий! — бойко отрапортовала голова.

— Слушаю вас, младший агент Долгов!

— Тут такое дело, товарищ начальник, — повторил, втиснувшись наконец в двери, этот самый Долгов, нескладный, одетый в донельзя потертый овчинный полушубок непонятного цвета, когда-то бывший коричневым или желтым. — Лошадь к нам приблудилась!

— Сама? — ехидно спросил Баташев.

— Истинный крест! — выпучил глаза Долгов.

— Ну так поставьте ее на фуражное довольствие, но сначала оприходуйте! — ситуация смешила Фоменко.

— Это само собой, — степенно кивнул Долгов, но на его простоватом лице отразилась целая гамма тяжелых размышлений. — А вот какое теперя ей имя дать? Да и будет ли на него откликаться?

— Вот так задача! — пуще прежнего залились оба — и Фоменко, и Баташев.

— А как же, задача! — обиженно посмотрел на своих начальников младший агент. — Я уж все перебрал, но какая кличка на ум не придет, уже, оказывается, есть с такой кличкой какая-нибудь милицейская лошадь!

— Назови ты ее Блудная! — посоветовал сквозь смех Баташев.

— Блудная? Так она, это… Конь!

— Ну, тогда — Блудный! — встрял уже Фоменко.

— И верно, как это я не додумался! — восхищенно вымолвил, глядя на нового начальника, Долгов и исчез за дверью.

— Силен! — только и проговорил Фоменко, переводя дух.

На такой забавной ноте закончился первый рабочий день Дмитрия Ивановича на новом месте. Идя домой, он еще раз с улыбкой вспомнил забавный эпизод с младшим агентом Долговым, а потом вновь переключился на невеселые размышления о работе.

От вокзала всего два квартала до Иркутской, где Фоменки сняли квартиру, состоящую из кухни и двух комнатенок, в деревянном бараке железнодорожников, что показалось заметным облегчением жизненных условий по сравнению с житьем в «хоромах» — тесном и холодном вагончике на путях. Но шагалось на этот раз Дмитрию Ивановичу долго.

Где-то неподалеку, на серебрящихся под светом станционных фонарей нитках рельсов пыхтел в темноте паровоз-маневрушка, перекликались простуженными голосами рабочие — сцепщики и обходчики. Звонкие постукивания молоточком мешались с надсадным кашлем и крепким словцом. В морозном ночном воздухе звук расходится чисто и далеко.

У темного барака, с вросшими в землю окнами и от этого кажущегося вовсе приземистым, Фоменко присел на приткнувшуюся к завалинке скамеечку, заиндевелую, мгновенно пробравшую холодом. Поежился, зябко поводив стриженым затылком по овчинному воротнику бекешки. Вроде бы и в тепло хотелось, но так сладко свежего воздуха глотнуть после целого дня в пропитавшем все помещения угро махорочном духе.

Несколько минут сидел, ни о чем не думая, смотрел под ноги, на утоптанный у скамеечки, почерневший от сажи и усыпанный скорлупками от кедровых орешков снег. Потом откинулся назад, загляделся на звездное небо. Сколько их, таких же планет, как Земля? И что же, там, за миллионами верст, тоже такие вихри веют?

Дмитрий Иванович улыбнулся в усы, представив, как где-то в иных мирах вот так же сидит на скамейке и слушает ночную «чугунку» его коллега, с головой, распухшей от впечатлений и проблем первого дня работы в угрозыске. Впрочем, а что такого необычного произошло сегодня? Или дела в приморском розыске по-другому складывались? Не боги горшки обжигают…

Мысли перескочили на давнего, летнего знакомца. Ленков… Занятная фигура вырисовывается на горизонте. Да, видимо, далеко не пешка. Мелкого уголовничка из подвала уездной милиции спасать не будут…

Дмитрий Иванович вспомнил крепкую стать вагонного драчуна, его быстрое превращение из робкого лесного рабочего Пугачева в наглого гопника, покуривающего папироску за решеткой вокзальной дежурки… Артистические задатки, несомненно, присутствуют. Непрост хлопчик…

Хлопчик уже давно был непрост. Непроглядное пока для уголовного розыска «татауровское дело» стало украшением ленковского осеннего «рейда».

В полдень 28 октября шестеро верховых миновали Черновские копи и подались на запад по Ингодинскому тракту.

Впереди ровной рысью ехали Ленков и Самойлов, за ними трусили Сашка Милославский с Лешкой Сарсатским — старые дружки Кости, чуть поотстав, — Яшка Гаврилов и Георгий Ощенков, сорокасемилетний суетливый мужичок, которого жизнь каким-то образом занесла из Тобольской губернии в Забайкалье лет десять назад.

Ощенков осел в читинских Кузнечных рядах, потом свел там знакомство с Ленковым, но до сей поры на дело с ним не ходил, только помогал краденные в городе вещи менять у селян на продукты. А еще снабжал по необходимости членов шайки подложными документами, выправленными через своих знакомых в городских учреждениях. Чиновников-знакомцев за бумажные услуги успешно подкармливал теми самыми продуктишками.

Именно Ощенков в конторе лесничества, куда его занесло за одной обещанной ему бумажкой, подслушал разговор двух служащих. Для конторских беседа была самая обычная, о предстоящей выплате жалованья рабочим. Но Ощенков скумекал свое и сообщил Косте, что можно без шума взять большую сумму денег, причем в золотом достоинстве.

Речь шла о кассе Общества потребителей служащих и рабочих Читинской железной дороги на станции Дровяной. Кооператорам, занимавшимся заготовкой и разделкой древесины, был отведен обширный участок леса, верстах в шестидесяти от Читы, в районе Дровяной и блокпоста Гнилушки, часть Татауровской лесной дачи. Здесь валили и пилили лес люди самые разные — на сезонные работы кого только не нанимали: бригады семейских — здоровых, красивых и могучих мужиков из Чикоя и Хилка, приблудный люд — на верный заработок птицы залетные.

Дела на арендном участке хватало всем. Огромные лиственницы и сосны шли на тес и шпалы, шестиметровые бревна — для домостроительства, мелкий лес и отходы — на штукатурную дранку, черенки для лопат, метел, штакетник. Пожилой люд находил работу полегче — заготовляли метлы, березовые веники. Здесь же были оборудованы заводики для выгонки смолы, дегтя и скипидара.

Вся продукция пользовалась хорошим спросом. Особенно на Даурском участке, который еще называли Южным ходом, где среди сплошной степи лесоматериалы особенно требовались. Шла продукция даже в Китай. Соответственно был у потребкооперации и стабильный, заметный доход, а у лесорабочих — устойчивые и солидные заработки.

Касса потребобщества располагалась в конторе-магазине, занимающем добротный просторный дом в самом центре поселка. Рядом — крепкая сторожка, где располагался на ночь охранник с ружьем.

Эти подробности загоревшийся идеей быстрого обогащения Ощенков заранее выведал, прокатившись на «ученике» до места предполагаемого ограбления и потоптавшись по поселку. Выслушав «путешественника», Костя согласился взять его с собой на «экспроприацию», как он обзывал подобные дела, и даже в справедливую долю, ежели все пройдет как по писаному.

Быстро подступили сумерки, но ленковцы еще долго ехали по темноте. Только, когда позади остались огоньки Ингодинского селения, свернули к железной дороге, перебрались через нее и вскоре подъехали к заброшенной сараюшке, возле которой чернел стог сена.

Кони нашли корм, люди тоже: разведя прямо в сарае небольшой огонь, сварили и попили чаю, а потом улеглись спать, плотно закутавшись в полушубки и зарывшись в натасканное сено.

Утром поднялись рано, до косточек озябнув. Сразу запалили костер, поставили чай. Когда красное замерзшее солнце поднялось над сопками за Ингодой, снова тронулись в путь, уже не сумрачными, — со смешками, чему во многом способствовали не только крепкий горячий чай с хлебом и салом, но и пузырек разведенного спирта.

В пути провели весь день, останавливались лишь два раза попить чаю и закусить. Стороной объехали родную Косте Куку — светиться не следовало. В лесочек у Татаурово въехали в сумерках, там передохнули и поели.