– Снимите с меня это все!

И она, хорошенькая девушка, мне говорит:

– Больной, не трогайте! Их нельзя трогать!

Я говорю:

– Сними!

Я вспомнил, что я режиссер:

– Сними, говорю, с меня это все!

Она мне:

– Не трогайте!

Я ее шлеп по попе:

– Хорошенькая, а ведешь себя кое-как!

Из этой толпы выскочил какой-то пацан:

– Папа, папа, ты что? Тут мама…

Я с трудом сообразил, что это сын Витя.

– Ну и что, что мама?

А какая-то женщина вдруг зарыдала, прорвалась через толпу и выбежала на балкон. Балкон был открыт, я понял, что это жена моя. И я к ней:

– Галя, что ты? Не обращай внимания!

Всякие бессвязные слова.

Долго-долго я лежал в больнице. Каждый день мне вливали какие-то лекарства. Потом меня отправили в Ольгино, в реабилитационный центр. Мне вставили американскую пластмассу в дырку в черепе. Мы приехали с женой, переночевали там, а утром я встал с лицом в три раза больше, чем у меня на самом деле, глаза ничего не видели.

Галя позвонила доктору Шулеву. Он спрашивает:

– Может, комары покусали?

– Какие там комары…

– Хорошо, я пришлю машину!

Привезли в городскую больницу № 2. Оказалось, что отторжение этой американской пластмассы. И меня прооперировали в очередной раз и опять оставили в больнице. Рана не заживала приблизительно месяц.

Потом меня все-таки выписали, так как мне очень надоело лежать. Выпустили домой, но я ездил на перевязки. А рана все не заживала и гноилась.

Однажды я ехал на дачу мимо больницы, позвонил врачу. Это замечательный врач, тоже нейрохирург, который ассистировал Шулеву – Вадим Наильевич Бикмуллин.

– Вадим, я еду на дачу, по дороге хочу заехать к вам, чтобы вы меня перевязали. А может, вы со мной – на рыбалку?

Я рассчитывал, что он поедет и там еще раз перевяжет.

Я приехал. Он посмотрел, куда-то убежал. Прибежал:

– Евгений Маркович, надо еще раз прооперировать, почистить!

Я был в полуобморочном состоянии. Надо сказать, что когда без сознания привозят и оперируют, то это одно, а когда в сознании, то это другое.

А все это время меня наблюдал мой товарищ врач-кардиолог – Борис Алексеевич Татарский. Он не родственник, не брат, не сват. Просто такое совпадение. Нас познакомил Виктор Анатольевич Сергеев:

– Хочешь, я тебя познакомлю с замечательным кардиологом?

Я как раз мучился с давлением. Борис начал наблюдать меня.

Я ему позвонил:

– Борис Алексеевич, вот так и так…

Он сказал:

– Женя, нужно сделать операцию. Это несложная операция. Почистят. Не дай бог гной пойдет куда-то! Только попроси наркоз через укол, чтобы ты быстрее пришел в себя, доза должна быть небольшая, а то я тебя очень долго выводил из того наркоза!

Я говорю:

– Хорошо! Давайте делайте!

– Полежите здесь в палате.

Меня в палату положили. Там еще два человека. Я прилег. О рыбалке поговорили. Потом прибежали четыре девочки молоденьких в коротеньких халатиках, такие пеструшки с каталкой.

– Вы Татарский?

– Я…

– Раздевайтесь!

– Я вроде и так раздет?

А я сидел в одних трусах. Было лето.

– Раздевайтесь совсем!

Я говорю:

– Девочки, вы что-то путаете, у меня операция предстоит на голове.

– Раздевайтесь совсем!

– Хорошо, отвернитесь!

Я уже был злой как черт. Они отвернулись, я снял трусы, залез под простыню:

– Везите!

И они с гиканьем меня покатили по коридорам в операционную. Такая мрачная черная операционная. Я видел операционные только в кино. Они всегда белые, ярко освещенные. А там было темно, и черные стены. Я потом понял, почему – чтобы не было никаких бликов, отражений. Это для микрохирургии мозга. Я лежу, подходит какой-то высокий человек, похож на мясника, но в белом халате. Говорит:

– Здравствуйте, я ваш анестезиолог.

– Очень хорошо. Я прошу наркоз через укол и доза должна быть такая, чтобы я минут через пятнадцать после операции был в порядке!

– Какой вы строгий!

– Строгий я или не строгий, вы узнаете потом, если я пойму, что вы сделали что-то не так!

– Ну ладно, хватит… Петя, коли!

Я говорю:

– Петя, пошел к черту!

Петя отошел.

– Что это вы так разговариваете?

– Колоть будете тогда, когда придет Шулев!

В это время голос Шулева:

– Евгений Маркович, я иду!

Надо сказать, что мы стали близки с Юрием Алексеевичем.

– Теперь колите!

Юрий Алексеевич Шулев похлопал меня по руке и сказал:

– Сейчас все сделаем быстро и хорошо!

Меня укололи, и я улетел.

Очнулся я в той же палате, из которой меня увозили, и надо мной стоял какой-то врач. Он водил рукой перед моими глазами:

– Как вы?

– Я в порядке!

– Молодец! Сигаретку?

Я говорю:

– С удовольствием!

Он достал из халата сигарету:

– Так, спрячьтесь под одеяло! Откройте балкон! – приказал он «рыбакам».

Снова поводил рукой перед моими глазами и сказал: – Молодец! Все в порядке!

После этой операции лежание продолжалось недолго. Полежал недельку, и рана стала заживать.

Потом раздался звонок, звонит Жигунов:

– Евгений Маркович, вы как?

– Я в порядке!

А я стоял на балконе и курил.

– Алла с Гулей спрашивают, как вы?

Я говорю:

– Все хорошо!

Слышу в трубке:

– Сам он говорит, сам! Он уже разговаривает и даже курит!

Я после болезни доснимал еще одну серию «Арчи». Заканчивал, до того как мы поругались с Жигуновым. Я говорю «поругались», а он оказался человеком доброжелательным. Его раздосадовало, что мне тогда не дали народного…

На Певцова у него был зуб. Однажды на фестивале, который устраивал Жигунов в Архангельске, Певцов получил приз. А на следующий фестиваль Жигунов пригласил его с женой вручать призы другим артистам. Они запросили очень крупную сумму в долларах. Жигунов сильно осерчал на них.

Поэтому он так спросил: «Почему Певцов – народный, а Татарский нет?!»

Я выздоровел, и мы закончили фильм. С той поры я ничего не снимал.

В зале Дома кино отпраздновал 65-летие. Много народу было! Была жена.

Было хорошо!

Через два года ее не стало. Мы отметили сорок пять лет совместной жизни. Пятьдесят не успели.

Стало плохо.

Думаю, что пора заканчивать.

Хеппи энд

В кино очень важен финал. Начало и финал. Середина может иногда «провисать».

Я хотел последнюю страницу посвятить коллегам, друзьям, ушедшим из жизни в последние полгода, пока я писал книжку.

Потом я решил, что получится мрачновато. Нас учили в эпоху «развитого социализма», что финал должен быть оптимистичным. Поэтому несколько строчек посвящу своему сыну и внукам.

Эти строки я дописываю 9 мая. Страна отмечает День Победы. Я хорошо помню этот день в 1945 году. Мама сказала мне, что война закончилась, и заплакала. Отец был на фронте с первых дней войны. Он ушел в армию добровольцем и погиб в апреле 1944 года. Мне всю жизнь его очень не хватало.

Ну вот, хотел чего-то светлого в финале – и опять о грустном. Больше о грустном не буду…

Сын – режиссер. И снимает кино и сериалы. Работает. Я бы сказал – пашет!

У него два сына, мои внуки. Старшему, Марку, будет в августе 15 лет. Последние пять лет он живет с матерью в Германии. Так получилось. Учится там в гимназии. Немецкий язык для него второй родной. Все предметы на немецком. А еще английский и французский. Я очень горжусь им!

Раз в неделю он звонит мне и каждое лето приезжает на месяц на каникулы.

Младшему, Максиму, осенью будет пять лет. Он очень симпатичный, обаятельный, улыбчивый. Недавно отец взял его на съемку. Нужно сказать, что оператором с ним работает Валерий Мюльгаут.

Двадцать лет тому назад, будучи выпускником ВГИКа, он снимал со мной фильм «Джек Восьмеркин – „американец“». Теперь он работает с моим сыном. Валерий посмотрел на Максима и сказал: