— Живо все положите обратно, не смейте трогать,

Поезжай, да утешит тебя Великий Пророк, — крикнул атаман Юсуф.

В горе приехала Биче к своему мужу и рассказала все.

Джан Арслан Мурза послал за муллою и при нем сказал своей жене формулу развода:

— Беги из моего дома, пока у тебя заколет в печени.

И потом объяснил своей жене.

— Я не знал, что ты любишь другого. Насильно такому человеку, как ты, я не хочу быть мужем. Иди домой. Аллах с тобой.

Прошло три месяца… За это время совсем выздоровел Сейдамет, ему успели дать кислого молока с противоядием.

Разбойник после встречи с Биче распустил свою шайку, пошел в Бахчисарай, к порогу счастья, и вымолил прощение у великого хана Крым Гирея, да будет его царство до дня Страшного Суда, покаялся во всех грехах своих. И смягчил Пророк сердце Повелителя, и простил он разбойнику Юсуфу.

Джан Арслан Мурза, отослав жену, заскучал,… затосковал, и скучен, стал ему свет луны.

И вот в один день из месяца зимнего все три стали просить руки Биче; помня все, что пришлось пережить, родители, вопреки обычаям, сказали:

— Дорогая дочь наша, выбирай сама, и наше благословенье всегда с тобой и с тем, кого изберет твое сердце.

Биче избрала разбойника Юсуфа.

Письмо Магомету (козская легенда)

Собиратель легенд И. Маркс в пояснениях к этой легенде сообщал, что в горных деревнях сохранялся во всей неприкосновенности древний уклад жизни, между прочим — и свадебный тойдугун. Богатая свадьба была целым событием для жителей долины. Свадебный пир продолжался целую неделю и больше. Невесту везли на покрытой коврами и разукрашенной повозке — мугудеке, в сопровождении конных джигитов и всего населения деревни, причем джигиты получали подарки, шитые золотом и шелками, платки и полотенца — юзбезы. При свадебном кортеже шли музыканты — чалгиджи.

Многоженство допускается религией Магомета, у которого была 21 жена. Однако в Коране сказано: если боитесь быть несправедливыми, не женитесь более как на трех или четырех женщинах; если все-таки убоитесь этого — то берите одну жену или невольницу. В конце XIX века у крымских татар многоженство встречалось лишь как исключение.

Азраил — ангел смерти, один из двух, особенно чтимых из бесчисленного сонма ангелов.

Татары говорят: мир людей — точильное колесо, оно выгодно тому, кто умеет им править.

Фатимэ, жена Аблегани, варила под развесистой орешиной сладкий бетмес из виноградных выжимок и думала горькую думу. Три года не прошло, как праздновали ее тойдугун. Первая красавица деревни, как персик, который начинает поспевать, она выходила замуж за первого богача в долине. Свадебный мугудек, обвитый дорогими тканями и шитыми золотом юзбезами, окружало более ста всадников. Горские скакуны, в шелковых лентах и цветных платках, обгоняли в джигитовке один другого. Думбало било целую неделю и чалгиджи не жалели своей груди.

Завидовали все Фатимэ, завидовала в особенности одна с черными глазами и сглазила ее. Как только вышла Фатимэ замуж, так и пришла болезнь.

Звали хорошего экима лечить, звали муллу читать — не помогло. Возили на святую гору в Кара-даг, давали порошки от камня с могилы — хуже стало. Высохла Фатимэ, стала похожа на сухую тарань. Перестал любить ее Аблегани; сердится, что больная у него жена; говорит, как сдавит вино в тарапане, возьмет в дом другую жену.

— Отчего так, — думала Фатимэ. — Отчего у греков, когда есть одна жена, нельзя взять другую; у татар — можно? Отчего у одних людей — один закон, у других — другой?

Плакала Фатимэ. Скоро привезут из сада последний виноград, скоро придет в дом другая с черными глазами. Ее ласкать будет Аблегани; она будет хозяйкой в доме; обидит, насмеется над бедной больной Фатимэ, в чулан ее прогонит.

— Нет, — решила Фатимэ, — не будет того, лучше жить не буду, лучше в колодец брошусь.

Решила и ночью убежала к колодцу, чтобы утопиться. Нагнулась над водой и видит Азраила; погрозил ей Азраил пальцем, взмахнул крылами, как нежный голос коснулся ее сердца, и унесся к небу, на юг.

Схватились старухи, что нет дома Фатимэ, бросились искать ее и нашли на земле у колодца; а в руках у нее было перо от крыла, белее лебединого.

Умирала Фатимэ, но успела сказать, что случилось с нею.

Собрались козские женщины, всю ночь говорили, спорили, ссорились, жалели Фатимэ, думали, что и с ними может то же случиться. И вот нашлась одна, дочь эфенди, которая знала письмо — ученой была.

— Скажи, — спрашивали ее, — где написано, чтобы когда жена больной, старой станет, муж брал новую в дом. Где написано?

— Захотели — написали, — отвечала дочь эфенди. — Мало ли чего можно написать.

— Вот ты знаешь письмо, напиши так, чтобы муж другую жену не брал, когда в доме есть одна.

— Кому написать? — возражала Зейнеп. — Падишаху? Посмеется только. У самого тысяча жен, даже больше.

Задумались женщины. Но нашлась, которая догадалась.

— Кто оставил Фатимэ перо? Ангел. Значит — пиши Пророку. Хорошо только пиши. Все будут согласны. Кто захочет, чтобы муж взял молодую хары, когда сама старой станешь? Пиши. Все руку дадим.

— А пошлем как?

— С птицей пошлем. Птица к небу летит. Письмо отнесет.

— Отцу нужно сказать. — говорит Зейнеп.

— Дура, Зейнеп. Отцу скажешь — все дело испортишь. Другое письмо напишет, напротив напишет.

Уговаривали женщины Зейнеп, обещали самую лучшую мараму подарить и уговорили. Села на корточки Зейнеп, положила на колени бумагу и стала писать белым пером ангела письмо Магомету.

Долго писала, хорошо писала, все написала. Замолчали женщины, пока перо скрипело, только вздыхали по временам.

А когда кончили — перо улетело к небу догонять ангела.

Завязала Зейнеп бумагу золотой ниткой, привязала к хвосту белой сороки, которую поймали днем мальчишки, и пустила на волю.

Улетела птица. Стали ждать татарки, что будет. Друг другу обещали не говорить мужьям, что сделали, чтобы не засмеяли их.

Но одна не выдержала и рассказала мужу. Смеялся муж; узнали другие, потешались над бабьей глупостью, дразнили женщин сорочьим хвостом. А старый козский мулла стал с тех пор плевать на женщин. Стыдились женщины, — увидели, что глупость сделали; старались не вспоминать о письме.

Но мужья не забывали и, когда сердились на жен, кричали: «Пиши письмо на хвосте сороки».

Выросла молодежь и тоже, за отцами, стыдила женщин. Смеялись и внуки и, смеясь, не заметили, как не стало ни у кого двух жен, ни в Козах, ни в Отузах, ни в Таракташе.

Может быть, баранина дорогой стала; может быть, самим мужчинам стыдно стало, может быть, ответ Пророка на письмо пришел.

Не знаю.

В раю

Когда лучший из выводка красоты и прелести, Хаджи Селим Гирей Хан — да будет благословенно его имя до дня Страшного суда — во второй раз сел на ханский ковер в Бахчисарае, в тот самый день учитель Бек-Темир-эфенди, стойкий, как железо, известный всему Крыму своими проповедями и речами и знавший весь мир, скончался на руках своих учеников, насыщенный днями.

Бек-Темир-эфенди предстал пред ясные очи Пророка; Пророк взял весы человеческих судеб, на правую чашу весов он положил все добрые дела учителя, на левую — все грехи, чашки оказались равны по весу. Пророк задумался: рая Бек-Темир-эфенди не заслужил, и в ад не за что, а чистилища нет; или рай или ад? Как быть?

Пророк оставил ждать учителя и отправился к Аллаху за указаниями.

— А чем он был на земле? — спросил Аллах.

— Учителем и проповедником.

— Значит, язык его оброс словами. Пусти его в рай, но с тем, чтобы он вечно молчал. Если проговорится три раза, отправишь его в ад.

Бек-Темир-эфенди было объявлено это решение, и он водворен был в раю.

Учитель был поражен как ослепительной яркостью красок, так и полным бездельем, ленью и негой, разлитыми в раю. Знаменитые султаны, калифы, муллы на шелковых коврах возлежали, обнимая райских красавиц, курили ароматный кальян, пили душистый кофе, лениво жевали щербет и всякие сласти. Где-то далеко играла зурна… Ангелы тихо и торжественно пели гимны Творцу Вселенной. Медленно текла, сверкая ослепительной белизной, река молока; тяжело катилась, блестя золотом, река меду.