И он пришёл к девушке и спросил её:

— Пойдешь за меня? У тебя больше никого нет. Я тебе буду всем — и матерью, и отцом.

А денежка шептала:

— Иди, иди, а то смотри — упустишь.

— Нет, — сказала девушка.

А когда посмотрела ещё раз на него, «да» сказала.

Легенда записана М. Кустовой.

Ювелир Нысым-акай и мудрая Гулюш

Давным-давно в Карасубазаре жил да был старый к куюмджи (ювелир) Нысым-акай — дедушка Нысым. Когда умерла его жена, решил он оставить ремесло, передать мастерскую и нажитое добро трём взрослым сыновьям, а самому заняться воспитанием внуков. Как задумал — так и сделал.

Вскоре, когда гостил он у старшего сына, стал дедушка Нысым чувствовать на себе недовольные взгляды сына и невестки. А через несколько дней старший сын спросил его, не хочет ли он погостить у среднего. И хотя внучата плакали и не хотели отпускать дедушку, собрал Нысым-акай свою котомку и пошёл к среднему сыну. Недолго прожил он в семье своего среднего, ушёл к младшему. Но и тот очень скоро сказал отцу, что он загостился у них. Ничего не ответил Нысым-акай, хотя сердце его разрывалось от гнева и — скорби. Собрал котомку, вышёл за ворота и пошёл куда глаза глядят.

Идет в свой чёрный день по крымчакской стороне Карасубазара старик Нысым-акай, слёзы текут по его морщинистым щекам. А навстречу — красавица Гулюш. Недаром имя «Гулюш» означает «улыбка»: от улыбки и красоты девушки день становился светлее, а люди добрей и веселей. «Здравствуй, дедушка Нысым!» — словно колокольчик зазвенел голос Гулюш. Заметила она слезы на лице старика, сразу всё поняла, но не подала виду. Сказала: «Дедушка Нысым! Идёмте ко мне на чебуреки!» Взяла старика за руку и повела к себе в дом. Усадила гостя на почётное место, налила ему вкусной похлёбки из черной фасоли — шорва, поставила блюдо с аппетитными золотистыми чебуреками. Когда Нысым-акай поел, а на низеньком столике-софра появились виноград и фрукты, Гулюш стала расспрашивать его о внуках. Очень любил Нысым-акай своих внуков, гордился ими и долго рассказывал Гулюш об их проделках и шалостях. Но вот разговор пошёл о его сыновьях, и поведал Нысым-акай свою невеселую историю. Выслушала его Гулюш, задумалась, а когда в небе появились первые звездочки, и серебряный месяц повис над горой Ак-кая, она дала Нысым-акаю мудрый совет…

Утром пошёл Нысым-акай в молитвенный дом крымчаков «Къаал» к главному священнику-ребы, поставил у его ног резной сундучок и сказал; «О мудрый ребы! Ты знаешь, что я был хорошим ювелиром, и вот теперь хочу завещать своё сокровище тому, кто досмотрит меня. Пусть оно хранится в храме до моей смерти».

Весть о сокровище и завещании Нысым-акая быстро докатилась до его сыновей. Со сладкими речами, наперебой стали обращаться они к отцу с просьбой пожить в их домах, каялись в своей чёрствости и глупости. Простил их старик и сначала пошёл жить к старшему сыну. Жил у него в почёте и уважении. Через год откликнулся на уговоры среднего, пошёл к нему, а затем внял просьбе младшего. Еще много лет доживал свой век Нысым-акай, окруженный заботой своих близких, на радость внукам. Но вот пришёл тот день, когда он навсегда закрыл глаза.

Побежали сыновья и их жены к мудрому ребы, чтобы получить обещанное в наследство сокровище. Каждый доказывал, что он лучше досматривал отца. Взял ребы ларец и сказал, что считает справедливым поделить сокровище между сыновьями поровну.

Отомкнул он замок на сундучке и откинул крышку. Сундучок был пуст, лишь на дне его лежал лист пергамента. Он взял его, развернул и прочитал слова, написанные старым Нысым-акаем: «Я завещаю вам, мои сыновья, и всем людям большое сокровище — мудрость. Воспитывайте своих детей так, чтобы в старости не бояться за свои последние дни».

Крымчакская легенда записана в 1966 году Игорем Ачкинази со слов его дедушки Мошакая Ачкинази.

Чёртова баня

Не верьте, когда говорят: нет Шайтана. Есть Аллах — есть Шайтан. Когда уходит свет, — приходит тень. Слушайте!

Вы знаете Кадык-Койскую будку? За нею грот, куда ходят испить холодной воды из скалы.

В прежние времена тут стояла придорожная баня, и наши старики ещё помнят её камни.

Говорят, строил ее один отузский богач. Хотел искупить свои грехи, омывая тело бедных путников. Но не успел. Умер, не достроив. Достроил её деревенский кузнец-цыган, о котором говорили нехорошее.

По ночам в бане светился огонёк, сизый с багровым отсветом. Может быть, в кагане светился человеческий жир. Так говорили.

И добрые люди, застигнутые ночью в пути, спешили обойти злополучное место.

Ходил даже слух, что в бане живет сам Шайтан.

Известно, что Шайтан любит людскую наготу, чтобы потом над нею зло посмеяться. Уж, конечно, только Шайтан мог подсмотреть у почтенного отузского аги Талипа такой недостаток, что, узнав о нём, вся деревня прыснула от смеха.

Кузнец часто навещал свою баню и оставался в ней день, другой. Как раз в это время в деревне случались всякие напасти. Пропадала лошадь, тельная тёлка оказывалась с распоротым брюхом, корова без вымени, а дикий деревенский бугай возвращался домой понурым быком.

Все Шайтановы штуки! А, может быть, и кузнеца. Недаром он так похож на Шайтана. Чёрный, одноглазый, с передним клыком кабана. Деревня не знала, откуда он родом и кто был его отцом; только все замечали, что кузнец избегал ходить в мечеть; а мулла не раз говорил, что из жертвенных баранов на Курбан-байрам самым невкусным всегда был баран цыгана; хуже самой старой козлятины.

Кохтебельский мурзак, который не верил тому, о чём говорили в народе, проезжая однажды мимо грота, сдержал лошадь; но лошадь стала так горячиться, так испуганно фыркать, что мурзак решил в другой раз не останавливаться. Оглянувшись, он увидел, — он это твердо помнит, — как на бугорке сами собой запрыгали шайки для мытья,

И много ещё случалось такого, о чём лучше не рассказывать на ночь.

Впрочем, иной раз, как ни старайся, от страшного не уйдёшь.

У Османа была дочь и звали её Сальгэ. Пуще своего единственного глаза берег её старый цыган. Однако любви не перехитришь, и, что случилось у Сальгэ с соседским сыном Меметом, знали лишь он да она. Только и подумать не смел Мемет послать свата. Понимал, в чём дело. И решил бежать с невестой в соседнюю деревню. Как только полный месяц начнет косить, — так и бежать.

И смеялся же косой месяц над косым цыганом, когда скакал Мемет из деревни с трепетавшей от страха Сальгэ.

Османа не было дома. Он проводил ночь в бане. Пил заморский арак, от которого наливаются жилы и синеет лицо.

— Наливай ещё!

— Не довольно ли? — останавливал Шайтан. — Слышишь скрип арбы? Это козский имам возвращается из Мекки… И грезится старику, как выйдет завтра ему навстречу вся деревня, как станут все на колени и будут кричать: «Святой хаджи!..» Постой, хаджи, ещё не доехал! — И прежде, чем кузнец подумал, Шайтан распахнул дверь. Шарахнулись волы, перевернулась арба, и задремавший было имам с ужасом увидел, как вокруг него зажглись серные огоньки. Хотел прошептать святое слово, да позабыл. Подхватила его нечистая сила и бросила с размаха на пол бани.

Нагой и поруганный, с оплёванной бородой, валялся на полу имам, а гнусные животные обливали его чем-то липким и грязным. И хохотал Шайтан. Дрожали стены бани. — То-то завтра будет смеху! На коленях стоит глупый народ, ждёт своего святого, а привезут пьяненького имама!

Не стерпел обиды имам, вспомнил святое слово и очнулся на своей арбе, которая за это время уже отъехала далеко от грота.

— Да будет благословенно имя Аллаха, — прошептал имам, и начал опять дремать.

А в бане хохотал Шайтан. Дрожали стены бани.

— Наливай ещё, — кричал цыган.

— Постой! Слышишь, скачет кто-то! — И вихрем вынес нечистый приятеля на проезжую тропу.

Шарахнулась со всех четырех ног лошадь Мемета, и свалился он со своей ношей прямо к ногам Шайтана.