«Что дальше будет», — думал он.

— Хорошо, — сказал Куртмулла, — я тебе отдам дочь свою. Только должен ты будешь мне послужить. Три задачи тебе я даю. Первая задача. Пойдёшь ты в пещеру Чатыр-Дага. Там в глубоком колодце, на самом дне, говорят, чудный камень лежит. И такой драгоценный, что если звезду из него сделать, то загорится она на весь свет и прославит имя моё. И пойдут ко мне богатства не каюками, а целыми кораблями.

И загорелись у Куртмуллы глаза, и задышала часто грудь.

— Хорошо, — сказал Асан и пошёл в пещеру. Как томилась душа его в тёмной и скользкой пещере Чатыр-Дага!

Он падал, подымался, снова падал. Ему казалось, что его хватает кто-то страшный. Ему казалось, что он не выйдет и что даже мать со всей её мудростью не найдёт его в этом тёмном скользком коридоре. И никогда он не увидит солнца, никогда не увидит, как горят звезды. Никогда не увидит лица своей девушки.

Но он шёл, шёл… И дошёл до колодца. Все дрожало в нём, но любовь говорила:

— Не надо, не бойся. Ищи камень и ты найдёшь.

И спустился Асан в глубокий, страшный колодец. И не боялся ни змей, ни страшных пауков. Никого не боялся Асан. Со дна принёс большой драгоценный камень Куртмулле.

Но Куртмулла сказал:

— Слушай, ты, чабан. Дочь хочешь взять мою? Хорошо. Одну задачу ты сделал. Сделай другую задачу. Говорят, что в лесах Бабугана растёт дерево, красное дерево, имя которому тисе. Говорят, что купцы далёких городов дают большие деньги за это дерево, говорят, что ни один человек не может срубить это дерево. Ты — сильный. Пойди, сруби. Принесёшь — моя дочь будет за тобой,

И опять пошёл Асан. И в лесу продирался через кустарники. И буран сдувал его с гор. Он поднимался и опять шёл кверху. И орёл клевал его тело, но он отбивался от него и говорил: — Неужели я сорвусь? Неужели тело моё склюют орлы?

И он подымался и лез выше и выше. И нашёл дерево, имя которому тисе. И долго рубил. И пот и слёзы струились с лица его. Терпеливо рубил и рубил крепкое дерево Асан. И потом, сдирая кожу на плечах до кости, принёс дерево в деревню. И все ахали, и удивлялись, и легче становился его путь. И как самая яркая звезда, горело перед ним лицо девушки.

И третью задачу дал Асану жадный Куртмулла. Он сказал:

— На Демерджи, говорят, остатки моря есть. Говорят, такой прекрасный камень лежит там. Красный, как кровь. И в далёких странах, где люди кожи чёрной, любят этот камень надевать на себя. За него много золота дадут. Я хочу, чтобы эти богатства пришли ко мне. Достань мне этот камень, красный, как кровь человеческая. Достанешь — я тебе отдам тогда дочь.

И в туманное утро, когда плакали камни, когда скользили ноги по обрыву, пошёл чабан. Асан шёл. Дыша тяжко. Туман, как вата, ложился на душу, на плечи и давил душу, мозг. Ветер плакал в камнях, грозил. Казалось Асану, что он больше не вернется на землю. И пробираясь через густой туман, он искал красный камень. Из его тела на землю падала тоже красная кровь. Но она камнем не становилась. Жадно глаза искали ненужный ему красный камень. Чабан прижимал к груди пораненные руки.

А небо обрушило на него всё зло своё. Не видел он ясных звёзд. Совсем один в горах чабан остался.

Он говорил:

— Почему всё — и небо, и камни обрушились на Асана? Неужели никто никогда не пожалеет Асана? Неужели нельзя было выбрать задачи полегче, а камень, который нужен жадному Куртмулле, чтобы лежал не так далеко?!

— Эй, гора, открой мне богатства твои! Верь, мне камень твой не нужен. Если бы мог, я бы тебе отдал его обратно. Но мне нужна любимая девушка. Я буду работать. Я буду рукой гладить все камни твои. О, Демерджи! Откройся мне, дай красный камень.

Так шептал Асан и долго ползком, обрываясь, лазал, искал.

И на самом высоком гребне, где очень-очень страшно, где ветер каждую минуту мог сдуть вниз как пылинку сильного чабана Асана, — там, наверху, лежал красный камень, который нравится людям с чёрной кожей и который большие богатства принесёт Куртмулле. И цепко хватаясь за скалы, взял камень чабан. И в ужасе спускался вниз.

А ветер сильнее, чем тысяча шайтанов, чем тысяча джиннов, дул ему в уши, грозил, не давал ползти, опрокидывал. И скользил, и падал, и вновь поднимался, и к груди прижимал Асан ненужный ему камень, и плакал, и звал мать, мужество своё хотел поддержать.

Наконец, совсем обессиленный спустился вниз чабан Асан. И думал:

— Сейчас я буду самым счастливым человеком. Сейчас я приду в деревню. Войду во двор. И девушка отдаст мне сердце своё. И всё забуду. И все страхи пройдут у меня.

И он пришёл во двор к Куртмулле. Куртмулла удивлённо на него посмотрел, взял камень, ничего не сказал. И даже бесстыжие свои глаза опустил вниз.

Позвали девушку. Когда она вошла, она так испугалась, так крикнула, как будто в самое сердце ранили её.

Чабан посмотрел на неё. Глаза искали согласия на лице девушки. Ему было горько смотреть, что она — его любимая — испугалась.

— За что? — хотел сказать он, — за что? Почему испугалась? Неужели мало сделал? Неужели ещё душу хочешь отнять у меня? Ты же ребёнок. Ты же ласковая…

Тогда Куртмулла принёс ему зеркало. И понял чабан Асан. Всё понял.

Из зеркала на него смотрел старый-старый старик. Волосы у него были белые. Лицо у него было покрыто морщинами — как море на рассвете покрыто морщинами от ветра. Глаза были потухшие. И не было больше жизни в широких плечах чабана Асана.

Покачала головой девушка, посмотрела на отца своего, жадного Куртмуллу, на чабана Асана — и руку протянула чабану. И схватил эту руку чабан, и ушёл с девушкой к мудрой матери своей. Они шли, и девушка пела о том, что звёзды прекрасны, о том, что земля сладкая, когда рядом с тобой любимый…

Легенда записана М. Кустовой («Сказки крымских татар», Симферополь, 1941).

Биче

Когда джигит Сейдамет услыхал в первый раз нежный, как звон серебряного колокольчика, голос Биче, он решил, что Аллах может наделить таким голосом красавицу или райскую деву.

Биче звала свою подругу с балкона своего дома:

— Фати… мэээ… Фати… мэээээ…

Сейдамет подошел почти к дому и шепнул:

— Ты воткнула нож в мое сердце, и у меня нет больше сил. умоляю, подыми чадру, покажи личико.

Биче оглянулась и чуть отодвинула левой рукой чадру: Сейдамет увидал.

Каждый день из своей деревни приезжал джигит Сейдамет, каждый день выходила под разными предлогами Биче на террасу, а один раз Сейдамет подстерег ее у ключа и взял с нее слово, что она будет ждать присылки сватов.

Между тем, давно уже сватал красавицу Джан Арслан Мурза из Колечь-Мечети, и, наконец, родители согласились и объявили дочери об этом самой последней.

Услыхав про свадьбу своей Биче, джигит Сейдамет не снес горя, отравился…

В самый разгар свадебного пира сообщили Биче, что Сейдамет отравился, но еще жив… Горько плакала невеста под своею чадрою… и, когда она приехала вся в слезах в дом мужа, то он спросил, отчего она плачет. Биче сказала правду: и вот он отравился и еще не умер, и я умоляю тебя, отпусти меня попросить у него прощения, я тогда облегчу свою душу и буду верной тебе женою.

— Поезжай, — сказал муж.

Побежала Биче и велела гнать поскорей в деревню Сейдамета. Но на пути разбойники выскочили у Шайтан-Чок-рака, остановили подводу; зарыдала Биче, бросилась на колени, умоляла отпустить ее, что ей каждая минута дорога, что она дает слово, что вернется сюда же, что каждая задержка может лишить ее возможности спасти свою душу, очистить свою совесть прощеньем.

— И муж твой тебя отпустил? — спросил атаман разбойников.

— Да. Отпустил.

— Ну, поезжай, но смотри, возвращайся.

Поскакали дальше. Сейдамет умирал. Ему было все безразлично, он ничего не понимал или не хотел понимать. На все ее слезы и мольбы Сейдамет тупо смотрел, и только одно слово удалось ей услышать из слабеющих его уст: «Теперь мне все равно».

Утирая слезы, с камнем на сердце, вернулась она, как обещала, к разбойникам; рассказала все как было и просила убить ее поскорее и избавить от муки и томительной жизни. Разбойники уже разграбили арбу.