Изнутри ему что-то ответили. Он вернулся в дом, хмуро сдвинув брови.

— Нет, им от нас ничего не требуется, — сказал он. — Он валяется в кухне на полу, а она шарит по его карманам. Теперь им ничем не поможешь. Вот что значит жениться. То есть жениться не на той, — быстро добавил он, когда мать подняла голову. — Промахнись в выборе, и твоя жизнь кончена. А выбери правильно, и жизнь у тебя будет настоящая.

Он вдруг увидел ее впереди себя, но сперва не узнал Стэффорда — возможно, потому, что привык видеть его в форме. Ему показалось, что это ее брат, но затем он узнал разворот плеч и светлые волосы. На Стэффорде был темный костюм спортивного покроя. Из нагрудного кармана куртки торчал белый платок.

— А я думал, ты еще не вернулась, — сказал он ей, когда нагнал их. Услышав его шаги, они оглянулись, растерянно отвели глаза и остановились.

— Я приехала только сегодня, — сказала она. — Невил был в Лондоне и подвез меня.

Щеки и лоб у нее были темными от загара.

— У меня увольнительная на двое суток, — сказал Стэффорд. — Ну я и подумал, почему бы не услужить девушке? Тем более что я все равно собирался сюда, — добавил он и указал на свой автомобиль у противоположного тротуара. Его тут же заслонил поток машин, огибавших центральную площадь.

Был вечер. На улицах загорались фонари. Шпиль собора тонул в темнеющем небе.

— Я думала, что ты сегодня позвонишь, — сказала Маргарет. — А завтра собиралась поехать к тебе. Ты получил мою открытку?

— Нет, — сказал он.

— Почта работает из рук вон плохо, — сказал Стэффорд. — Письмо из одного конца города до другого идет чуть ли не неделю. Из Франции в Англию уж и говорить нечего. А с юга Англии на север — так и еще хуже. — Он махнул рукой.

— Ну, значит, завтра увидимся, — сказал он.

— А почему бы тебе не поехать к нам? — сказала она. — Мы просто зашли сюда выпить. — Она указала на отель у них за спиной. — Или пусть Невил завезет чемоданы, а мы поедем на автобусе.

— Да садитесь же в машину. Мы там будем в один момент, — сказал, Стэффорд. Он взял ее за локоть и повел через площадь.

Когда Колин подошел к машине, Стэффорд уже включил мотор. Он посмотрел на них в открытое окно.

— Я позвоню тебе завтра, — сказал он. Эти два лица были странно похожи: одинаково тонкие черты, одинаково светлые глаза.

— А ты сзади, Сэвверс, — сказал Стэффорд. — Домчимся, и глазом моргнуть не успеешь! — Он перегнулся через спинку и отпер дверцу.

— Мне надо домой, — сказал он. — Но я тебе позвоню, — добавил он, поглядев на Маргарет. — Я рад, что ты снова тут.

Она сидела неподвижно и смотрела прямо перед собой в ветровое стекло.

— Ну, если ты предпочитаешь добираться сам, Сэвверс… — сказал Стэффорд. — Я, наверно, поеду завтра через ваш поселок. И заскочу к тебе проверить, дома ли ты.

Машина рванулась с места. Маргарет, вздрогнув, обернулась к нему резким, растерянным движением, точно удерживая крик.

Но тут машина встроилась в общий поток. Еще мгновение он видел их силуэты, профиль машины, а потом их заслонил автобус.

Утром он позвонил, но Маргарет не было дома. Ни она, ни Стэффорд в поселок не приехали.

Вечером он снова позвонил. Трубку снял ее отец.

— А, это вы, Колин! — сказал он. — Боюсь, Маргарет нет дома. И ее матери тоже. Собственно говоря, я их с утра не видел. Я ведь подменяю своего друга и всего несколько минут как вошел в дом. Я ей скажу, что вы звонили, как только она вернется.

Он закрыл дверь телефонной будки — выкрашенной красной краской кабинки, которая стояла на углу за пивной в центре поселка, на перекрестке двух шоссе. Навстречу медленно шел мистер Риген, начиная свой вечерний обход. Он приподнял котелок и приветственно взмахнул тростью.

— Ну, и как поживает интеллигенция? — сказал он. — Моя любезная супруга сообщила мне, что вам суждены ученые занятия. И что некое заведение педагогического характера уже готовится распахнуть свои врата перед старшим сыном Гарри Сэвилла и дать простор его просвещенному воздействию на юные умы. Я ожидаю этого события, позвольте вам сказать, с величайшим предвкушением. Да, с величайшим, — добавил он и перевел взгляд с Колина на дверь пивной. — Однако теперь, когда ты достиг своего золотого века, не забывай тех, кто формировал тебя, — тех, кого замели под ковер, ссыпали в мусорные ведра мира, те отбросы, на которых возрос цветок твоей интеллектуальной эмансипации. — Он водворил котелок на голову с неторопливостью бегуна перед стартом, прикидывающего время и расстояние, затем взмахнул тростью перед его лицом и энергично зашагал к дверям пивной, словно уже забыв о его существовании.

— А почему ты сам к ней не едешь? — спросила мать, когда он вернулся домой.

— Съезжу, наверное, — сказал он. Через два дня он должен был приступить к работе в школе.

— Когда у нее начинаются занятия в университете? — спросила она.

— Только через три недели. — Он добавил: — Она сказала, что думает приехать сегодня. Еще ведь не поздно. — Он посмотрел на стенные часы.

За окном уже темнело.

Мать гладила. Утюг стоял на очаге, она нагибалась к огню, и ее очки отбрасывали красные отблески. Лицо у нее тоже стало красным.

Она взяла утюг тряпкой и лизнула палец.

И вернулась к столу.

Стол поскрипывал под утюгом. Он вышел на парадное крыльцо и постоял там. Может быть, она приедет со Стэффордом на машине.

Он медленно пошел к углу. Мимо проехала машина, и минуту спустя ее мотор натужно взревел на подъеме к Парку.

Он стоял, сунув руки в карманы, постукивая каблуком по краю тротуара. Через улицу перебежала собака и скрылась между домами. Проехал отец Блетчли, сутуло горбя плечи, слез с велосипеда и пошел по проходу во двор.

Со станции донесся шум трогающегося поезда. Он пошел обратно. Она не приехала.

Утром он позвонил. К телефону подошла миссис Дормен.

— А, это вы, Колин! — сказала она, совсем как накануне ее муж. — Маргарет нет дома. Передать ей что-нибудь?

— Я просто хотел узнать, может быть, она приедет, — сказал он. — Или мне приехать к вам?

— Боюсь, я не знаю ее планов, — сказала она так, словно речь шла о ее муже. — Она не говорила, что собирается к вам. Может быть, вы позвоните вечером?

— Хорошо, — сказал он. — Я позвоню.

— Она огорчится, что вы ее не застали. Ей надо сделать в городе кое-какие покупки. У нее еще почти ничего для университета не готово. А ведь несколько дней назад она, казалось, только об этом и думала.

— Я объясню тебе, в чем твоя беда, — сказал отец, когда он вернулся в дом. — У тебя нет никакого занятия. А и начнешь учительствовать, так все равно делать тебе будет почти нечего. Ему ведь учить как орехи щелкать, — добавил он, повернувшись к матери.

— Это ты хотел, чтобы я стал учителем, — сказал он.

— Я не хотел, чтобы ты вкалывал, как я, — сказал отец. Маленький, ссохшийся, он курил, скорчившись в кресле перед огнем в подштанниках и рубашке.

— Но если ты сам хотел, чтобы я выбрал такую профессию, так почему ты теперь ее принижаешь?

— Хотеть-то я хотел, — сказал отец. — Только все равно очень уж она легкая.

— Какой я должен сделать из этого вывод? — сказал он, оглянувшись на мать. Она стояла у раковины и, медленно двигая руками в мутной воде, мыла посуду. — Я получил профессию, а ты ее презираешь.

— Да не презираю я ее, — сказал отец медленно, обводя глазами кухню. — Моя работа — одна только грязь, — добавил он. — Грязь и еще грязь, пот и ругань, какой ты в жизни не слышал. Мы дали тебе образование, чтобы ты получил профессию. Мы тебя вытащили отсюда.

— Так зачем же ты ее принижаешь? — сказал он еще раз. — Как я могу ею гордиться, если ты ее презираешь?

— Да не презираю я ее. Сказал же, что не презираю! — Отец поднялся на ноги и убрал подальше от огня деревянные кубики. — Того, кто выбрался из шахты, я презирать никак не могу, говорят же тебе!

Некоторое время они молчали. Мать в углу медленно мыла посуду и ставила ее на доску сушиться. Колин взял полотенце.