Тем не менее, отец Микаэлы продолжал пробиваться к городу, не снимая руку с клаксона, включив фары. До Нью-Йорка оставалось еще добрых двадцать миль. Когда ей позвонили на мобильный — это был один из последних звонков перед тем, как вся система связи вышла из строя. Одна из подруг матери успела прокричать, что квартира миссис Форд разграблена, а сама она лежит в ванне.

— Ее утопили в собственной ванне, можешь такое представить? Какой ужас! Твоя мать помогала этим людям, работала в общественной столовой в парке, делала все, что могла. И вот теперь они вломились и утопили ее в ванне! — крикнула в телефонную трубку женщина.

Им ничего не оставалось, как повернуть назад. Теперь они присоединились к тем, кто бежал из Нью-Йорка. За три часа проехали четыре мили. Потом кто-то оторвал дверцу со стороны водителя. Чьи-то руки схватили ее отца. Он сопротивлялся целую минуту, но его все же вытащили и уволокли куда-то.

Микаэла думала, что толпа вернется за ней, и уже смирилась с худшим, но никто не пришел. О ней забыли. Другие беженцы не сделали ничего, чтобы помочь ей. Такое случалось слишком часто, и люди привыкли к чужому горю. Проезжая мимо, они только сигналили. Просидев час, Микаэла поняла, что отца уже не спасти.

Она пересела на водительское место, повернула ключ и влилась в общий поток.

Через неделю Микаэлу приняли в небольшую группу беженцев, лагерь которых разместился на заброшенной ферме. На протяжении нескольких месяцев они переходили с места на место в поисках крова и пищи. Обычно через какое-то время на них натыкались шершни, и тогда приходилось сниматься и уходить дальше. Иногда они вступали в бой, но хлебных бандитов было слишком много. Кто-то погибал, кто-то умирал от голода и болезней. Теперь в группе, сидевшей у костра и ожидавшей нашего возвращения, осталось десять человек.

Бедолаги.

Если задуматься, то я неплохо устроился в Салливане. Народ там малоприятный, но зато у меня были и дом, и пища.

Мы уже подходили к паромному терминалу, когда Микаэла спросила, что случилось со мной в тот первый день июля.

— Сначала повсюду был запах горелого. Когда я проснулся, дома на противоположной стороне уже пылали. Те, шикарные дома, как называла их мама. Да, она завидовала их хозяевам. Мы жили… — Я скривился, — в довольно убогой квартире. Хлебные бандиты выстраивали соседей у дороги. И знаешь, в лицах этих людей — я имею в виду шершней — было что-то нечеловеческое. Выстроив горожан в шеренгу, они стали… в общем, бить их по головам… молотками. Били всех без разбору: и мужчин, и женщин… ну, что описывать, ты и сама можешь представить себе картину. — Я пожал плечами. — Что мы могли сделать? Заперли дверь и включили телевизор. Смотрели, как горят города, как беженцы наводняют улицы. Даже видели по Си-Эн-Эн, как эти ублюдки ворвались в студию и до смерти забили ведущего. Это шло в прямом эфире. Тогда-то мы и поняли, что пришло время убираться, так сказать, подальше от места событий. Нельзя же забиться в угол и надеяться, что тебя оставят в покое. Стали складывать продукты — знали, что с продовольствием будет плохо. И вот когда уже заканчивали, в кухню вошел какой-то парень. Черт возьми, мы даже не слышали, как открылась дверь. Он стоял и смотрел на нас, и выражение у него было такое странное, как будто он выискивает какой-то своей мысли. Мама схватила Челлу, и тогда парень набросился на них с кулаками. Мама прижала Челлу к себе и повернулась к нему спиной, так что удары пришлись ей по спине. — Я посмотрел на свою спутницу. Вряд ли в моей истории было что-то особенное: каждый из выживших мог рассказать свою, отличную в деталях, но схожую с другими по сути. Но Микаэла слушала внимательно, с серьезным выражением лица. Мне даже показалось, что она как бы подбадривает меня, дает возможность выговориться, облегчить душу. — Ну, я и прыгнул на того парня. Он ведь хотел убить маму… — в горле у меня пересохло.

— И?

— На меня что-то нашло… на какое-то время я потерял сознание. Очнувшись, понял, что лежу на полу среди битой посуды. Сначала думал, что этот тот парень… что он меня вырубил, но потом выяснилось… В общем, это было что-то вроде затмения. Но его я все же одолел. Мама рассказала, что мы дрались, и он разбил мне нос и лоб, но потом я схватил его за горло и так ударил головой о стену, что даже плитка треснула. — Я вздохнул. — Маме плитка очень нравилась, она называла ее роскошной.

— Ты спас их.

— Да.

— Что потом?

— Парень не шевелился. Может, отключился, а может, и умер — не знаю. Мы забрали мешки с продуктами и уехали. По чистой случайности нам удалось найти домик на горе. Настоящая нора. Там и сидели несколько месяцев.

— И шершни вас не нашли?

— Нет. Впрочем, я мало что помню. Напился воды из речки, а она оказалась зараженной чем-то. Мне было очень плохо. Лихорадка, бред… я даже ночь ото дня не отличал. Все как в тумане.

— И твои мать и сестра смогли тебя выходить?

— Да. Добывали продукты в брошенных домах и магазинах. Но, как я уже сказал, у меня провал в памяти.

Мы подошли к ступенькам, которые вели к лодке.

— Потом по какой-то причине мы снова оказались на дороге. Приехали в небольшой городок в горах… от него мало что осталось. Я все еще не мог есть, и почти не приходил в сознание. Не знаю, что именно произошло, но мама и сестра заболели. Я уже начал искать помощь, когда на нас наткнулись охотники из Салливана. Салливан — это городок на том берегу озера. Нас отвезли к врачу, но мама и Челла все равно умерли, почти одновременно. Врач сказал, что причиной было заражение крови. Я до сих пор не уверен, что ему удалось установить действительную причину. Что ты делаешь?

— Сажусь в лодку.

— Нет, тебе лучше остаться здесь. Я привезу продукты.

— Это ты так говоришь. А если передумаешь и решишь остаться там, на своем райском островке?

— Я привезу продукты.

Микаэла сняла с плеча обрез.

— Неужели ты собираешься прострелить мне голову, если я не выполню твой приказ?

— А что мне это даст? От мертвеца толку мало. — Она положила оружие на сидение.

— Послушай, Микаэла, я не могу привезти чужака в город. Черт, нам даже запрещено покидать остров.

— Я с тобой.

— Нет. Если тебя увидят, нас обоих убьют. Поверь.

— Грег, я поеду с тобой, — твердо сказала она.

17

Что я мог сделать: стукнуть ее по голове и оттащить к стене терминала?

Привязывая моторку к причалу около дома, я шепнул Микаэле:

— Встают у нас здесь поздно, так что встретить мы никого не должны, но все же держись тише. Договорились?

Повесив обрез на плечо, она кивнула. Было довольно светло, и любой, кому пришло бы в голову прогуляться на рассвете, мог заметить нас и поднять тревогу. Поэтому я отказался от короткого трехминутного маршрута в пользу чуть более длинного и безопасного, проходящего через лес. К счастью, над озером стоял туман, скрывавший нашу переправу из Льюиса в Салливан.

Конечно, ситуация была совсем не идеальной, но я помнил о голодных друзьях Микаэлы. Они заслужили небольшой праздник. Кроме того, улыбающиеся ублюдки Салливана не умерли бы от голода, поделившись запасами с нуждающимися. Я уже прикинул, что смог бы переправить продукты в Льюис на моторке и при этом успел бы вернуться под прикрытием тумана.

Увиденное в моем доме подействовало на Микаэлу, как цирк на ребенка. Она с открытым ртом смотрела на банки и коробки, которые я выгружал из шкафчиков на стол.

— А теперь можешь расслабиться, — сказал я, опуская ставни. Она молча кивнула. — И не бойся, мы в четверть мили от ближайших соседей.

— Хорошо, — прошептала девушка.

— Садись. Я приготовлю тебе что-нибудь.

— Не надо. Давай перенесем продукты в лодку.

— Надо, ты не очень-то хорошо выглядишь. — Возможно, вид продуктов, которых Микаэла была лишена все это время, сыграл свою роль, возможно, что-то еще, но она вдруг покачнулась.

— Мне понадобится несколько минут, чтобы собрать все в ящики. Садись к столу. Вот так. — Я поставил перед ней тарелки. У меня были помидоры, которые выращивались в местной теплице. В корзине лежали сливы и грибы. Сочетание не самое лучшее, но она стала есть. Еще в кухне нашелся ломоть не совсем засохшего хлеба и банка свиной тушенки. Когда я открывал ее, Микаэла смотрела на меня так, словно ожидала увидеть в ней тайник с бриллиантами, а не кусочки мяса, срок годности которого истекал. Но и даже будучи голодной, моя гостья не ела, как свинья. Отрезав ножом кусочек мяса, она не стала запихивать его в рот целиком. Только тут я вспомнил, что и сам не ел более суток, и налил воды из крана.