С уверенностью же можно говорить лишь о том, что она была желанной гостьей в любом доме Генуи благодаря уму, талантам и красоте: людей ученых она поражала глубиной познаний; среди невежд не кичилась, обращаясь с ними как с ровней. Едва она входила в гостиную, как все мужчины устремлялись к ней, любезничая наперебой, — неудивительно, что ее не слишком жаловали дамы. Здравомыслящие горожане именно этой ревностью объясняли возникновение всех странных домыслов.

Она с одинаковой легкостью изъяснялась на французском, итальянском и английском — но никому не было известно, к какой из трех наций она принадлежит; даже слуги ее либо не знали этого, либо скрывали.

Судя по ее тратам, она была очень богата: жила во дворце Серра, одном из красивейших в Генуе, часто устраивая балы. За ней ухаживали многие французы и генуэзцы, однако она, казалось, никому не отдавала предпочтения. Лишь одному человеку, господину де П., будто бы удалось добиться ее благосклонности — молва гласила, что они полюбили друг друга, но тут он внезапно скончался от непонятной болезни, полностью истощившей его силы.

Генуя стала французским владением совсем недавно.^{203} Здесь находилась резиденция генерал-губернатора Лигурии и Пьемонта. В стране царило полное спокойствие: грабежи, убийства, отравления, столь частые в недавние времена, почти совершенно прекратились благодаря скорому и беспристрастному правосудию — даже самые враждебные по отношению к французам генуэзцы признавали, что положение дел значительно улучшилось. Быть может, в этой безмятежности и таилась причина пристального внимания к графине: праздные языки, лишившись привычных новостей повседневной жизни, находили пищу для досужих разговоров в мире сверхъестественном.

Никогда прежде добрые горожане не пугали так друг друга россказнями о привидениях, призраках, вампирах и вурдалаках. Люди, сведущие в политике, утверждали, что полиция приложила здесь руку — и мнение это заметно укрепилось, когда одного из секретных агентов опознали в одеянии окровавленной монахини.^{204} Мы ничего не можем сказать о тайнах, которые выше нашего разумения, поэтому ограничимся только одной историей, наделавшей много шума, — пусть каждый извлечет из нее какое ему угодно заключение.

Говорили, что один крестьянин по имени Кекко, промышляющий браконьерством, отправился как-то на охоту поблизости от заброшенной церкви Мадонна деи Кампи — все, кто знают окрестности Генуи, могут увидеть ее за Сан-Пьетро д’Арена, если поднимутся метров на пятьсот в горы. Браконьер наш шел по заячьим следам, но тут начался сильный дождь, вынудивший его искать убежища в церкви. Едва он вошел, как испуганный пес стал жаться к его ногам. Удивленный охотник решил, что какой-то дикий зверь устроил здесь свое логово, и с ружьем наперевес обошел все помещение, но ничего не обнаружил. Между тем собака никак не могла успокоиться: не желала отходить от стен и с ужасом смотрела на что-то в самой середине церкви. Охотник направился туда, а пес, попятившись, жалобно заскулил. Кекко, вглядевшись пристальнее в это место, ничего не увидел; перешел на другую сторону и позвал собаку — та подползла к нему по стеночке, не сводя глаз с какого-то предмета, наводившего на нее дикий страх. Крестьянин решил еще раз пересечь церковь; пес вновь отказался следовать за ним, и Кекко, ухватив своего кобеля за ошейник, потащил силой — тот завыл, начал рваться из рук, причем вой этот и сопротивление усиливались по мере приближения к центру нефа. Возле надгробья, расположенного вблизи от места, которое прежде занимал главный алтарь, собака умолкла, но стала дрожать всем телом, и хозяин, пожалев ее, отпустил ошейник. Пес был испуган настолько, что уже не мог бежать, и без сил повалился на пол. Изумленный донельзя охотник еще раз огляделся и вновь ничего не заметил; однако ему показалось, что могильная плита, на которой он стоял, шевельнулась под ним. Он подумал, что ему это чудится — или же плохо закрепленный край качнулся под тяжестью его тела. Отступив на несколько шагов, он вдруг явственно увидел, что надгробье приподнялось и оттуда показалась рука, похожая на женскую, которая словно бы пыталась сбросить навалившийся на нее груз. Кекко в удивлении подошел поближе — в то же мгновение рука исчезла, а камень опустился на свое место. Охотник попытался сам его приподнять, но тщетно — эту огромную плиту могли бы сдвинуть только несколько сильных мужчин. Собака же, сумевшая за это время отползти к дверям, внезапно обрела прежние живость и веселье: подбежала к нему, виляя хвостом, и без всякого страха пробежалась по могиле. История эта произошла за два дня до приезда Альфонса, как раз в канун смерти незнакомого пассажира.

Охотник, вернувшись в город, начал повсюду рассказывать о своем приключении. Многие отказывались в это верить; но те, кто хорошо знал Кекко, бывшего солдата, человека смелого и решительного, не сомневались в его правдивости. К заброшенной церкви стали стекаться толпы людей. Надгробье, которое, вероятно, можно увидеть и поныне, осматривали самым внимательнейшим образом. Могильная плита была высечена из белого каррарского мрамора; ее украшало рельефное изображение коленопреклоненной женщины и надпись, гласившая, что здесь 10 февраля 1506 года погребена донна Елена Спинола, супруга сенатора Луко Альберто Ломелино.

В связи с этим появилось множество баек — одна глупее другой. Естественно, приплели сюда и графиню Паолу. Дошло до того, что некоторым привиделось сходство между ней и мраморным изваянием женщины. Церковь же превратилась в место настоящего паломничества.

Вскоре не менее двух десятков зевак объявили, что собственными глазами видели, как шевелится могильная плита, а кое-кто утверждал, что скульптура с ними говорила. Люди разумные только посмеивались, объясняя, что никакого чуда здесь нет и что эта могила служит входом в убежище фальшивомонетчиков; многие предполагали, что это очень удобное место для расправы с неугодными; наконец, некоторые высказывали мнение, что браконьер, подобно окровавленной монахине, был тайным агентом полиции и получил соответствующие приказания — мол, все эти выдумки были призваны отвлечь внимание народа от рекрутского набора, впервые объявленного на будущий год. И тут же добавляли, что графиня Паола находится на содержании у французского правительства, которое оплачивает ей все расходы, дабы она не мешала распространению слухов, и что по сему поводу она состоит в прямой переписке с министром полиции.

Графиня отсутствовала в городе в течение недели, благодаря чему все эти слухи обрели видимость правдоподобия. Чтобы положить конец нелепой болтовне, генерал-губернатор послал дюжину солдат и полицейского чиновника с приказом вскрыть могилу: плиту подняли, но обнаружили под ней лишь саван без костей и без малейшего следа человеческих останков. Впрочем, не нашлось там и никаких подземных ходов, ведущих в церковные подвалы. Сами эти подвалы также были обследованы: кроме летучих мышей и сов, других живых существ здесь явно не было на протяжейии многих веков. Но любителей почесать язык ничто не могло унять; они вопрошали, отчего в могиле находился только саван, куда подевались кости покойницы и проч. и проч. Многие горожане еще сильнее укрепились в мнении, что донна Елена Спинола, супруга сенатора Луко Альберто Ломелино, погребенная в 1506 году, воскресла из мертвых.

Нет выше счастья, нежели радость, озаренная предвкушением радости: в этом случае наслаждаешься как самой жизнью, так и надеждами на будущее. Можно было только завидовать судьбе Альфонса и Мари! Они любили друг друга и готовились соединиться в браке. Альфонс неустанно напоминал Мари о том дне, когда его, умирающего от ран, приютили ее родители. Безмерная любовь звучала в благодарных словах молодого человека. Со своей стороны, Мари понимала, чем обязана Альфонсу — ведь он даровал ей спасение от себя самой.