Руку Альфонса словно парализовало; весь остаток ночи он не спал, а утром велел позвать врача. Тот не обнаружил жара. Альфонс пожаловался на сильную боль в правой руке. Доктор, осмотрев ее, обнаружил, к величайшему своему удивлению, что она отморожена, и тут же приступил к лечению, что спасло Альфонса от неизбежной ампутации.

Мари пришла к нему с самого утра — она не могла долго находиться в разлуке с ним. Отчасти побуждало ее к столь раннему визиту и любопытство: ей хотелось знать, отчего ему стало плохо в присутствии графини. Она полагала, что раны у него раскрылись вследствие сильного потрясения, и прямо ему об этом сказала, поинтересовавшись, в чем тут дело. Услышав этот вопрос, Альфонс стал вдруг печален и задумчив. Он попытался было переменить тему разговора, но Мари вновь к ней вернулась; лицо Альфонса еще больше омрачилось, и он по-прежнему упорно не желал отвечать. Мари с грустью потупилась, и взгляд ее упал на черное перо, валявшееся на полу: оно было точь-в-точь таким, как на султане графини. Мари покраснела; на глазах у нее выступили слезы, но она сумела овладеть собой: незаметно подобрав перышко и спрятав его на груди, она через несколько минут простилась с Альфонсом.

Жестокие сомнения терзали душу Мари. Ни у одной женщины не было такого султана, как у Паолы. Следовательно, это перо могло принадлежать только ей. Но как оно попало сюда? Неужели графиня заходила к Альфонсу? Какие у нее для этого были причины? И почему об этом молчит Альфонс? Почему он лишился чувств при виде этой женщины и отчего отказывается объяснить, как могло с ним такое случиться? Значит, она, Мари, не пользуется уже его доверием? Или же он обманывал ее? Даже мысль об этом причиняла глубокие страдания бедной девушке!

Вскоре господин де С. поправился настолько, что смог сам нанести визит миледи; он нашел ее печальной и задумчивой. Она заговорила с ним о Паоле; едва лишь было произнесено это имя, как Альфонс пришел в крайнее беспокойство. Она надеялась услышать признание, однако он удалился без всяких объяснений.

На следующий день она предприняла новую попытку: все повторилось вновь — то же беспокойство, то же упорное молчание. Альфонс совершенно утерял прежнюю веселость; на лице его появилось выражение тревожного раздумья, его мучила какая-то тайна, о которой он не хотел или не мог говорить. Мари уже не чувствовала себя счастливой: Альфонс что-то скрывал от нее, и она не могла этого вынести. Какая связь существовала между ним и графиней? Чем было вызвано ее роковое влияние на него? Почему он утверждал, что не знаком с ней? Почему одно лишь имя ее производило на него почти магическое воздействие? Мари тщетно пыталась проникнуть в эту тайну, а господин де С. продолжал хранить молчание — все усилия возлюбленной побудить его к откровенности оставались напрасными. Так прошла неделя; долгожданные бумаги прибыли из Англии, приближался день свадьбы, Альфонс же по-прежнему пребывал в состоянии мрачной подавленности. Все дни он находился подле Мари — но как отличались эти часы от тех счастливых минут, что проводили они вместе после приезда его в Геную! Мари разуверилась в том, что любима, а Альфонс, терзаемый каким-то непонятным недугом, почти забыл о своей любви.

Однажды он сидел возле Мари в такой задумчивости, что, казалось, не замечал ее присутствия — однако, подняв глаза, увидел вдруг, что она плачет. Он вздрогнул — она тут же взяла его за руку со словами: «Альфонс, знаете ли вы графиню Паолу?» При этом имени он, как обычно, впал в беспокойное состояние. Мари повторила свой вопрос. «Дорогая моя, — сказал Альфонс, — до встречи на балу я никогда не видел графиню». — «Поклянитесь мне в этом», — сказала Мари. Альфонс, на мгновение смутившись, произнес: «Клянусь вам».

Ответ Альфонса, казалось, успокоил Мари. Она поведала ему обо всем, что пережила и передумала со дня бала, не утаила своих сомнений и подозрений, ведь она случайно нашла… Говоря это, Мари открыла бумажник и достала из него черное перо, подобранное у кровати Альфонса. Он же был совершенно поражен: на память ему пришло холодное как мрамор лицо, к которому он будто бы прикоснулся, и не меньше четверти часа он молчал, не в силах произнести ни слова. Мария, сочтя его оцепенение за признание, разрыдалась. «Друг мой, — сказала она, — не скрывайте от меня истину, какой бы жестокой она ни была… Вы не любите меня больше?» — «Я не люблю тебя? — воскликнул Альфонс, с которого словно упала пелена. — Какой вздор! О милая Мари, если от этого зависит твое спокойствие, я расскажу тебе все, хотя бы ты и приняла меня за безумца или фантазера. Слушай же».

Тут он подробнейшим образом описал ей все, что случилось с ним после отъезда из Марселя: поведал о незнакомце, о видении на палубе «Святого Антония», о портрете — и добавил (после некоторых колебаний, ибо сам стыдился своей слабости), что при виде графини Паолы ему показалось, будто именно эта женщина была изображена на портрете и будто она же появилась на борту корабля.

Этим рассказом Альфонс облегчил душу; что до Мари, то все ее страхи развеялись: она вновь была уверена, что ее любят и хранят ей верность; откровения же Альфонса ее не слишком встревожили. Ей уже некоторое время казалось, что Альфонс, от природы несколько вспыльчивый и раздражительный, слегка помутился рассудком вследствие ран, полученных в голову, — это должно было пройти, но в таком состоянии ему могло привидеться все что угодно. Она не стала меньше любить его из-за этого — но, из опасения обидеть и огорчить его, своего мнения на сей счет ему не высказала.

Господин де С. обязан был нанести визит графине Паоле, поскольку та несколько раз, пока он был нездоров, присылала справиться о здоровье. Мысль об этой встрече приводила его в ужас, но пришлось уступить настояниям Мари и долгу вежливости. Поэтому однажды вечером он отправился во дворец Серра.

Когда он ступил на порог, сердце у него учащенно забилось; сделав над собой усилие, он вошел и спросил графиню — той не оказалось дома. Он побывал в театре Сан-Агостино, где был бенефис госпожи Гафорини, талантливой певицы, которую публика обожала. Зал был полон. Сияли украшенные свечами ложи, дамы блистали великолепными нарядами — это было изумительное зрелище.

Альфонс заметил, что общее внимание привлекает ложа справа в первом ряду. Она была пуста, и молодой офицер спросил одного из своих соседей, отчего к ней прикованы взоры всех присутствующих. Итальянец ответил, что это ложа графини Паолы и что публика надеется ее увидеть. Альфонс, сидевший совсем недалеко, решил воспользоваться случаем, дабы получше рассмотреть эту женщину, вызывавшую столько кривотолков. Сосед, любивший, как и большинство итальянцев, поговорить, стал рассказывать о графине очень странные вещи. Он утверждал, что она не ест и не пьет; что всегда исчезает в ночь с пятницы на субботу и никто не знает, где она находится; что порой она пропадает надолго; что во время последней ее отлучки нашлись любопытные люди, разузнавшие, что ни из одних городских ворот она не выезжала; что, по мнению многих, она несколько раз умирала и воскресала из мертвых, потому что ей больше трехсот лет. Пятьдесят семь лет назад, добавил итальянец, мой собственный отец был очевидцем одного происшествия, когда графиня, будучи на загородной прогулке вместе с несколькими дамами, заснула, а те из чистого любопытства сняли с нее султан, желая его разглядеть. Паола мгновенно проснулась, заливаясь счастливым смехом. Казалось, будто ее освободили от каких-то мучительных пут. Но веселость эта была необычной, а возбуждение чрезмерным — она металась, словно не сознавая, где находится, и озиралась безумным взором. Говорила же о событиях, случившихся несколько веков назад, просила подать портшез, чтобы нанести визит дожу, умершему давным-давно, повторяла имена Альберто Ломелино, Спинолы и других людей из прошлых времен.