Девушка врывается в магазин. На табурете сидит какой-то человек и играет на гитаре, которую она приготовила наутро для покупателя. В полумраке черты его лица не видны, различаются лишь тёмные контуры его фигуры, и по ним Уна понимает, что это не Уил.

— Кто вы? — Девушка едва справляется со своим гневом. Это не Уил! — Что вы делаете в моей мастерской?!

Незнакомец перестаёт играть, на секунду поднимает на неё взгляд и встаёт с табурета. Он тут же отворачивается, но Уна успевает заметить в его лице что-то странное. Человек кладёт гитару на прилавок.

— Простите. Я не знал, что здесь кто-то есть, — говорит он.

— И считаете поэтому, что имеете право вот так запросто вломиться в чужой дом?

— Было не заперто.

А вот это ложь. С того момента, когда Лев и остальные несколько дней назад поселились в её доме, Уна постоянно проверяет замок. И тут она видит на прилавке возле гитары запасной ключ. О нём никто не знает! Даже она сама позабыла. Как же мог этот чужак обнаружить его?!

— Я не хотел вас беспокоить...

— Подождите!

Уна понимает, что лучше бы дать незнакомцу уйти. Понимает, что если потянуть за эту ниточку надежды, может случиться много непоправимого. Вся ткань её бытия может распуститься. Но она должна узнать!

— Эта мелодия... Откуда вы её знаете?

— Слышал, как её играл один арапачский парень, — отвечает чужак. — Запомнил.

Он опять лжёт. Да, есть талантливые музыканты, способные повторить лишь единожды услышанную мелодию, но даже они не в состоянии до тонкости передать нюансы и чувства Уила. Так играть мог только он! И всё-таки...

— Подойдите ближе!

Незнакомец колеблется, но выполняет требование. Сейчас, когда он выходит на свет, становится понятно, что это за странность, которую она заметила в его лице раньше. Оно покрыто толстым слоем тонального крема, словно у старухи, пытающейся замаскировать свои морщины.

— У меня кожная болезнь, — объясняет незнакомец, глядя на неё проникновенным, убедительным взглядом.

— Вы беглый расплёт? Потому что если это так, не пытайтесь найти у меня убежище. Поищите поручителей в другом месте.

— Я ищу друзей. Они упоминали этот музыкальный магазин.

— И как зовут ваших друзей?

Он отвечает не сразу.

— Я не могу назвать вам их имена, это может поставить под удар их безопасность. Но если вы их знаете, то поймёте, о ком речь. Они вне закона. Очень знаменитые беглецы.

Ах вот оно что, он ищет Лева и Коннора. А может, Грейс? Пришёл вернуть бедняжку в ту жизнь, из которой её вырвали. Глаза у этого парня честные, но всё равно — что-то в нём очень не так. Чего доброго, он работает на Инспекцию; а то, может, и ещё хуже — он охотник за призами, рассчитывающий сдать её подопечных властям и сорвать солидный куш. Однако девушка решает не выдавать своих подозрений. Сначала она разузнает, что этому типу нужно.

— Хорошо. Не можете назвать их имена — тогда назовите своё.

— Мак, — отвечает он. — Меня зовут Мак.

Он протягивает ей руку для пожатия.

Оно его и выдаёт. Эту крепкую ладонь, её форму, прикосновение кожи Уна не спутает ни чьими другими. Осязательная память срабатывает мгновенно — её рука узнаёт его прежде, чем девушка отдаёт себе в этом отчёт. Взглянув на кисть незнакомца, она едва не ахает, но сдерживает себя. Слегка повернув её, она замечает тонкий шрам на третьей фаланге указательного пальца — Уил в детстве сильно порезался. Вот и доказательство, нагляднее не бывает. Уна заставляет себя дышать ровно и спокойно. Она пока ещё не до конца разобралась, что всё это значит, но она разберётся, можете не сомневаться.

Уна отпускает руку незнакомца и отворачивается из опасения, что он прочтёт её мысли по лицу.

— Я расскажу вам о ваших друзьях, Мак, но с одним условием.

— Конечно, всё что угодно!

Она хватает с прилавка гитару и протягивает ему:

— Сыграйте мне ещё!

Он улыбается, берёт гитару и опускается на табурет.

— С удовольствием!

Он начинает играть, и снова звенит надежда-ниточка, за которую так безрассудно потянула Уна, и уносит её на своих крыльях, и раздирает ей душу. Звуки захватывают и не отпускают. Они прекрасны. Музыка Уила живёт в ком-то другом. Уна отдаётся ласкам мелодии и гармонии... Затем поднимается, заходит ночному гостю за спину и бьёт его по голове тяжёлой гитарой с такой силой, что инструмент разламывается пополам, а музыкант валится без сознания на пол.

Уна прислушивается, всё ли тихо наверху. Будить остальных нельзя. Похоже, никто ничего не услышал. Удовлетворённая, она взваливает «Мака» на плечи, словно мешок с мукой. Хотя Уна и маленькая, но крепкая — ей ведь приходится и рубанком работать, и на токарном станке, и на шлифовальном. Задуманное требует от неё всех её сил и выносливости, но ей удаётся протащить своего пленника по ночным улицам за пределы посёлка.

Лес ей отлично знаком. Уил всегда чувствовал себя здесь как дома, и это передалось Уне. Девушка несёт бесчувственное тело примерно с полмили вглубь чащи, по тропинке, освещаемой лишь луной, пока не добирается до старого парнóго вигвама; в былые времена им пользовались, когда арапачские дети, достигшие соответствующего возраста, собирались в традиционный поход — духовное искание. Сейчас построили новый, современный вигвам, и старый пустует.

Затащив пленника внутрь, Уна срывает с него куртку и рубашку и с их помощью привязывает руки парня к двум столбам, отстоящим друг от друга футов на шесть. Она так затягивает узлы, что их не развязать, можно только разрезать. Бесчувственное тело лежит на полу, а воздетые над головой руки образуют букву Y.

Уна уходит, оставив пленника в этом положении до утра.

Она возвращается на рассвете, неся с собой бензопилу.

38 • Кэм

При виде бензопилы Кэм понимает, что ему предстоит крайне тяжёлый день.

Голова у него болит в стольких местах, что он не может точно определить, куда же его, собственно, ударили. Такое впечатление, будто все члены его внутреннего сообщества восстали друг против друга и раздирают его мозг на куски.

Сидящая рядом с пилой молодая женщина подбрасывает на ладони камень.

— Хорошо, что ты очухался, — говорит она. — А то у меня уже камни кончаются.

Только сейчас он замечает вокруг себя россыпь булыжников. Она приводила его в чувство, швыряясь камнями. Тело болит во многих местах, что подтверждает эту догадку. Плечи затекли — оказывается, он растянут между двумя столбами; его руки привязаны к ним его же собственной одеждой. Кэм поднимается на колени, чтобы дать облегчение плечам. Удивительно, как швы не разошлись! Должно быть, Роберта не лгала, когда утверждала, что его швы сильнее плоти, которую скрепляют.

Прежде чем заговорить, Кэм осматривается. Они находятся в каком-то куполообразном сооружении из камня и глины. Во всяком случае, так оно выглядит. Через щели внутрь проникает утренний свет. Пожалуй, это сама примитивная постройка из всех, что он видел в резервации. В центре — осевшая кучка пепла, а по другую её сторону сидит девица с бензопилой. Свет, льющийся через отверстие вверху, падает на её лицо, и Кэм узнаёт хозяйку гитарной мастерской.

Последнее, что он помнит — как играл для неё. А теперь он здесь. О том, что произошло в промежутке, можно только догадываться.

— Похоже, тебе не понравилась моя музыка.

— Это вовсе не твоя музыка, — отрезает девица. Кэма словно что-то ударяет — так мощна исходящая от неё волна гнева. — И судя по твоему виду, у тебя много чего не своего.

Она встаёт, хватает пилу и переступает через кучку пепла.

Кэм пытается подняться на ноги. Девица приставляет молчащую пилу к его обнажённой груди, и он ощущает холодную ласку стали на своей коже. Девушка водит концом пилы по его швам.

— Вверху, и внизу, и везде... Ты весь в полосочку. В старину шаманы на песке так рисовали.

Кэм молчит. Она продолжает водить пилой по швам на его туловище и шее.