Он переносит ладонь с плеча Бэм на её щёку и улыбается.

— И это означает, что другой половине удалось скрыться. Стакан наполовину полон — вот что нам необходимо внушать всем. Ты мой первый помощник, и мне надо, чтобы ты фокусировалась на позитиве, а не на негативе. Как считаешь — у тебя получится?

Бэм медлит и наконец размякает под его нежным прикосновением, плечи её расслабляются. Она неохотно кивает. На это он и рассчитывал.

— Отлично. Вот что мне нравится в тебе, Бэм. Ты вечно критикуешь меня — и правильно делаешь — но в конце концов всегда прислушиваешься к голосу разума.

Она поворачивается, но прежде чем уйти, задаёт ему последний вопрос:

— Как думаешь, Старки, чем это всё кончится?

Он улыбается ещё шире.

— Самое прекрасное, Бэм, что это никогда не кончится!

40 • Бэм

Бэм идёт по штольням и рудничным камерам и запечатлевает в мозгу то, что открывается её глазам, словно делает моментальные снимки.

Вот мальчик, оплакивающий мёртвого друга.

Вот новенький, которого успокаивает кто-то из старших.

А вот четырнадцатилетний «медик», неуклюже пытающийся зашить рану с помощью зубной нитки.

Картины надежды и отчаяния. Бэм не знает, что думать обо всём этом.

Она проходит мимо мальчика, делящегося с другим мальчиком своим пайком, а рядом девочка учит другую, помладше, пользоваться автоматической винтовкой, добытой в «Холодных Ключах».

А вот и тот самый парнишка, которого заставили выстрелить в начальника лагеря — сидит один, уставившись в никуда. Бэм и рада бы его утешить, но утешения у неё всегда получались плохо.

— Старки счастлив и горд вами и сегодняшней победой, — сообщает она ребятам. — Мы вступили в открытую борьбу с врагом и изменили ход истории!

На этом она свою торжественную речь заканчивает — не стоит отбирать у Старки эту честь. Она, Бэм Предтеча, лишь подготавливает приход Спасителя Аистят.

— После обеда Старки соберёт всех. У него есть что вам сказать.

Конечно, он созывает сбор не затем, чтобы что-то им сообщить; он хочет взбодрить людей и направить их мысли в позитивное русло — в точности так, как с Бэм. Старки произнесёт несколько утешительных слов о погибших, но углубляться не станет. Сгладит всё. Отвлечёт внимание публики на что-то другое — в этом он настоящий мастер. Ведь они все ещё живы только благодаря его таланту. Бэм глубоко восторгается умением Мейсона Старки творить иллюзии. Ему уже целый месяц удаётся скрывать их ораву от ока закона, кормить и одевать всех на деньги, происхождение которых невозможно проследить. Да, она им восхищается и... побаивается, причём с каждым днём чуть сильнее. Это нормально, решает она. Хороший лидер должен немножко внушать страх.

Закончив накручивать народ перед явлением Старки, Бэм пускается в путь по одному из проходов. Пора бы уже знать этот туннель наизусть, но она опять, в который раз, стукается головой об один и тот же торчащий камень. Все туннели похожи друг на друга; а по этой проклятой каменюке Бэм точно определяет, где находится. Туннель постепенно расширяется и заканчивается просторной камерой. Лампочки, висящие на натянутом вдоль стен проводе, освещают помещение только по периметру, и оттого создаётся странная иллюзия, будто в центре камеры чёрная дыра — так там темно.

Это склад, на котором они хранят припасы. И здесь безвыходно обитает Хэйден под непрерывным надзором вооружённого часового, в чью задачу входит как охранять его, так и следить за тем, чтобы бы он чего не выкинул.

«Это, конечно, большой риск, но нельзя же, чтобы выглядело так, будто он пленник, — говорил Старки. — Мы не юновласти, в конце концов».

Само собой, Хэйден пленник — но не дай Бог, чтобы он выглядел таковым.

Это была идея Бэм — поставить Хэйдена заведующим складом. Во-первых, потому, что у него есть опыт: он занимался продовольствием в первые дни своего пребывания на Кладбище. Во-вторых, потому, что паренёк, исполнявший эту обязанность, был сегодня убит.

Бэм застаёт Хэйдена за двумя занятиями одновременно: он производит учёт консервов и треплется со своим стражем, выведывая у того подробности о крушении самолёта и всём, что случилось после — начиная с грабежей придорожных магазинов и заканчивая учреждением академии «Пеликан». Придётся поучить охранника уму-разуму и внушить, чтобы не говорил с Хэйденом ни о чём, что не касается консервированной ветчины и банок с кукурузой.

Охранник просится в туалет. Путь туда неблизкий, и Бэм разрешает ему уйти.

— Я прослежу за Хэйденом, пока ты не вернёшься.

Мальчишка передаёт ей свой «узи», но она отмахивается.

Хэйден ходит с блокнотом в руке, занося туда пометки.

— У вас слишком много чили[29], — говорит он, указывая на штабель огромных, объёмом в галлон банок. — И ведь выдать его за что-нибудь другое не получится.

Бэм скрещивает руки на груди.

— Так я и знала, что ты тут же начнёшь ныть. На всякий случай, если ты забыл: мы только что освободили тебя. Ты должен быть нам благодарен.

— Я благодарен. Нет, честно, я просто в экстазе. Но, должно быть, за время, проведённое в заготовительном лагере, я слегка повредился в уме, потому что ни с того ни с сего вдруг начал ставить интересы общества выше своих собственных.

— Типа почему у нас слишком много чили?

Он не отвечает, лишь бродит по складу, продолжая инвентаризацию. Бэм бросает на него косые взгляды, раздумывая, когда же вернётся охранник. Она пришла сюда, потому что считает своим долгом следить за Хэйденом. Этот тип ей не нравится. Никогда не нравился. Он из тех, что пудрят тебе мозги исключительно ради собственного развлечения.

Хэйден поднимает голову от блокнота и ловит на себе её взгляд. Он смотрит ей в глаза — не очень долго, но и не так уж коротко. Затем снова сосредоточивается на своих записях. Хотя нет, не совсем так, потому что он произносит:

— Ты понимаешь, что он всех вас заведёт в могилу? Ведь понимаешь?

Бэм застигнута врасплох — не высказыванием Хэйдена, но тем, в какую ярость оно её приводит. Щёки её пылают от бешенства. Нельзя позволять этому типу вкладывать ей в голову подобные мысли! Особенно когда они уже и без того там.

— Ещё одно слово о Старки, и следующее, что ты услышишь — это треск собственной башки, стукнувшейся о дно ближайшей шахты.

Хэйден усмехается, приподняв бровь:

— Остроумно, Бэм. Надо же, а я никогда не считал тебя остроумной!

Она хмурится, не зная, считать его слова комплиментом или оскорблением.

— Просто заткни пасть и делай, что положено, если не хочешь, чтобы с тобой обращались как с пленником.

— Вношу встречное предложение, — произносит Хэйден. — Я вообще ни с кем словом не перекинусь, но зато стану всё откровенно высказывать тебе. Идёт?

— Ещё чего! Только попробуй, и я вырву твой паршивый язык и продам тому, кто предложит наивысшую цену.

Хэйден хохочет:

— Ещё одно очко в пользу Бэм! Какие богатые фантазии. Правда, мрачноватые, но прогресс налицо. Придёт день, и мне, возможно, захочется взять у тебя несколько уроков.

Она толкает его — не настолько сильно, чтобы упасть, но достаточно, чтобы потерять равновесие.

— Чего это тебе в башку втемяшилось, что я вообще захочу тебя слушать?! И с чего ты взял, будто ты умнее Старки? Он такое делает — тебе и не снилось! Ты хоть имеешь понятие, сколько людей мы сегодня спасли?

Хэйден вздыхает и окидывает взглядом штабеля консервных банок, словно каждая банка — это очередной спасённый подросток.

— Я не стану высказывать Старки своё мнение по поводу числа спасённых в этой операции, — молвит он. — Но мне интересно, что будет дальше.

— Будет то, что все эти ребята не попадут под нож.

— Может быть и так... Но может и иначе. Скажем, как только их поймают, их расплетут гораздо быстрее. А заодно поторопятся и со всеми остальными, которые ждут расплетения сейчас.