Да и китайский текст, как я успела заметить, не отличался разнообразием. Все китайские певцы и певицы пели одно и то же. Во всяком случае, так я воспринимала на слух.

— Ху-и-и-и!!! — пронзительно заливалась молоденькая инженю, обрадованная тем, что нашла нефритовый браслет.

— Ху-и-и-и!!! — столь же пронзительно вторил ей герой-любовник в замысловатом головном уборе, подбросивший этот самый браслет всего минуту назад.

— Ху-и-и-и-и! — надрывался плутоватый простак, который случайно проходил мимо и оказался невольным свидетелем этой сценки.

Пронзительное пение актеров, сопровождаемое резкими звуками струнных и ударных инструментов, создавало в зрительном зале какую-то неповторимо стилизованную волшебную атмосферу.

Сказочное очарование пекинской оперы нарушил официант, подошедший к нашему столику принять заказ.

«Спохватился, батюшка! — раздраженно подумала я. — Тебя только за смертью посылать».

О чем человек думает? Непонятно. Винную карту принес еще перед началом спектакля, а за заказом пришел только сейчас.

Интересно, вино он принесет, когда артисты выйдут на поклон?

Я закатила глаза и красноречиво передернула плечами. Алсуфьев успокаивающе похлопал меня по руке и сделал заказ. Я недовольно фыркнула и вернулась к опере.

Что это? Кошмар какой. Стоило всего лишь на минуту отвлечься на нерадивого официанта, и на тебе, потеряла нить спектакля.

Откуда появилось столько новых персонажей?

Стройные красивые китаянки буквально заполонили сцену. Может, это хор?

А этот старец? Кто он?

Важный седобородый седобровый старец в белых одеждах откуда ни возьмись появился в центре сцены, ровно в том месте, где раньше топтался парнишка плутоватого вида. Он встал в величественную позу и запел нечто героическое. Нельзя сказать, что героическая ария старца мне не понравилась. Но эта красивая ария по моим представлениям никак не вписывалась в прежний ход событий.

Как говорится, ни в колхоз, ни в красную армию.

Может быть, началась какая-то другая опера? Трогательная комическая история про нефритовый браслет уже закончилась, а я и не заметила. Прозевала.

Похоже на то.

Я поискала глазами плутоватого парнишку-простака. Испарился! Исчез бесследно.

А где же инженю с красавцем вельможей?

Эти здесь. Испуганная инженю и поникший герой-любовник все еще пребывают на сцене. Они безропотно внимают разгневанному старцу.

«Нефритовый браслет» продолжается?

Внезапно хрупкая беспомощная инженю, сделав двойное сальто на месте, выхватила тонкой изящной ручкой откуда то из-под полы своего кимоно огромный стальной меч и принялась им ловко жонглировать.

«Какая же это, к чертовой матери, инженю?» — удивилась я.

Ничего не понимаю.

Хор девушек грянул пронзительно бодрое: «Ху-и-и-и-и!» — и пустился в пляс.

Из-за кулис им на подмогу горохом высыпал хор «мальчиков». Певцы все были маленького, роста, кривоногие, и все как на подбор с переломанными ушами и носами.

Они молча разбежались по сцене и выстроились в две ровные шеренги.

«Господи, страшненькие какие!» — мысленно содрогнулась я.

И одеты невзрачно. Все в серых одинаковых шароварах с серыми же поддевками, а на головах у них такого же мышиного цвета шапочки неудачного кроя, еще больше подчеркивающие уродливость и без того уродливых поломанных ушей.

Странно.

Наверное, у них голоса красивые, поэтому их сюда и взяли. Ведь для оперного певца самое важное — это голос. Внешние данные: лицо, фигура — вторичны.

Я пыталась найти разумное объяснение своеобразному вкусу руководителя мужского хора. Во всем должна быть своя логика, согласитесь.

Пока я разглядывала «хор мальчиков», Алсуфьев разговорился с пожилым китайцем, сидящим за соседним столиком.

Не понимаю! Хоть убейте, не понимаю, о чем можно столь оживленно беседовать с совершенно незнакомым человеком. Да еще с таким, мягко говоря, неординарным.

Я ведь его давно приметила, этого незнакомца, сразу, как только официант проводил нас к нашему столику. Китаец уже сидел на своем месте и, не снимая кепки, с удовольствием пил чай. Время от времени этот любитель пекинской оперы рыгал самым бессовестным образом.

Правда, я где-то читала, что китайцы рыгают вовсе не потому, что дурно воспитаны или страдают болезнью желудка. Отрыжка гостя свидетельствует о хлебосольстве хозяев.

Но все равно! Даже если допустить, что «благородная» отрыжка нашего соседа — это дань традиции, что общего может быть с ним у Сергея? Какую они нашли тему для разговора?

И вообще, лучше бы Алсуфьев оперу послушал, чем сомнительные байки сомнительного соседа. Мы ведь не разговоры сюда пришли разговаривать.

Я положила на блюдечко засахаренные сухофрукты и пододвинула их к Сергею.

Ноль внимания.

Я фыркнула и налила себе еще одну чашку чая, раз уж официант с нашим вином опять куда-то запропастился.

На сцене в это время началось нечто невообразимое. Молчаливые певуны, до сих пор спокойно стоявшие на заднем плане, сорвались вдруг со своих мест и заскакали по сцене словно мячики. С непроницаемыми лицами они крутили сальто и умудрялись при этом ловко жонглировать то ли пиками, то ли короткими копьями, украшенными разноцветными лентами.

Эти пики-копья мелькали так быстро — не разобрать!

Время от времени певуны этими острыми пиками-копьями еще и перебрасывались.

Тут и певицы в красочных нарядах к ним присоединились. От их разудалых прыжков и стремительных перемещений по сцене зарябило в глазах.

Нет, это не опера, это, извините за выражение, вакханалия какая-то.

Музыка гремит, певцы с певицами крутят сальто, инженю пошла вразнос и запустила копьем в героя-любовника. Кошмар!

Алсуфьев что-то горячо доказывал соседу-китайцу.

Я прислушалась.

— Шанхай, — важно кивнул китаец, — Шанхай.

— Yes, — неизвестно чему обрадовался мой безумный Алсуфьев. — Шанхай.

Какой Шанхай? Нет, это невозможно. О чем он? Совсем рехнулся, не иначе. Говорить о сокровенном с первым встречным.

Просила ведь!

— Сережа, — я предостерегающе дотронулась рукой до не в меру разговорившегося Алсуфьева.

Никакой реакции!

— Сережа! — я требовала внимания. — Прекрати, пожалуйста, — я кивком поблагодарила официанта, соизволившего таки принести наш заказ, и под столом тихохонько пихнула ногой Алсуфьева.

Он вскинулся было и смолк на полуслове, но ненадолго. Заметил официанта, успокоился, разулыбался, раскланялся и как ни в чем ни бывало вернулся к прерванной беседе.

— Thank you, — я в свою очередь тоже одарила официанта лучезарной улыбкой и пнула Алсуфьева посильнее.

Мистер Отрыжка напрягся и широко раздул и без того широкие ноздри своего приплюснутого носа.

Я запаниковала:

— Алсуфьев! — я долбанула по ноге своего приятеля уже изо всех сил.

— Виноват, — удивленно пробормотал он и почему-то нырнул под стол.

— Тунчжи! — хрипло выдохнул побледневший как смерть собеседник Алсуфьева.

Прямо перед ним, прямо перед самым его лицом раскачивалось древко копья, украшенное разноцветными лентами из атласного шелка.

Само же копье, брошенное чьей-то сильной коварной рукой, прочно вонзилось в спинку кресла Алсуфьева.

Глава 10

Ну и ночка у меня сегодня выдалась! Жуть!!!

Каких и каких только снов мне этой ночью не понапоказывали?!

Чего и чего я только в этих сновидениях не насмотрелась?! Где только не побывала, чего только не выделывала!

И по неприступным горным вершинам, да не где-нибудь, а в Гималаях, я полазала, и верхом на ракете от зенитной установки «Град» полетала, и от карлицы женского пола в уродливой соломенной шляпке отбивалась, и с Владимиром Вольфовичем Жириновским о преимуществах преференционального голосования побеседовала, и…

В общем, всего не упомнишь. Да лучше и не вспоминать. Воспоминания, прямо скажем, не из приятных.

Хватит с меня и того, что перечислила.