— Потому!

— Почему, Ве-ера! С чего это твоя Инка так решила? С какого такого перепугу?

— Но ведь твой папа тоже умер.

— Умер. Но он сам умер. Сердечный приступ. Его никто не убивал.

— А лет ему было?

— Тридцать четыре года.

— Сердечный приступ с летальным исходом в тридцать четыре года… Он был сердечник?

— Нет. Сердце у него никогда не болело. Приступ случился внезапно, прямо на работе. Был поздний вечер, в лаборатории уже никого из сотрудников не было, ну и… Мама говорит, его нашли только утром, он лежал у окна. Очевидно, ему стало плохо, и он хотел открыть форточку.

— Вот видишь…

— Вер, но это было спустя два года после того, как мы вернулись из Китая!

— Именно что из Китая! Китай, моя дорогая, это такая загадочная страна. У них, знаешь, какие яды есть? Тебе и не снилось!

— Ты думаешь?

— Уверена! Одно слово — Восток!

— Не знаю. Не знаю, Верочка, что тебе и сказать. Ты меня просто огорошила. А как же Алексей Евгеньевич? Алексей Евгеньевич Алсуфьев? Сережин папа. Он ведь умер в конце восьмидесятых. Через тридцать лет после возвращения из Шанхая.

— Нет правил без исключений, — вздохнула она. — Может быть, ты знаешь еще кого-нибудь из сослуживцев твоего отца, из тех, с кем вы были в Китае?

Я задумалась.

— Знаю. Дядя Ваня Белинский. Он работал в Шанхае какое-то время вместе с папой. И тоже жил в отеле «Пикарди». Еще до нашего с мамой приезда туда. Но я видела его в Ленинграде. Я помню, мы ходили к ним в гости. Они жили где-то в районе Исаакиевского собора. У него было два сына, один чуть постарше меня, другой — чуть помладше. И жена очень веселая, такая толстушка-хохотушка. А их бабушка варила очень вкусный компот из клубники. Родители часто встречались, пока папа был жив. А потом… Ты знаешь, Вера, а ведь дядя Ваня тоже умер. Вскоре после папы. В детстве я не придавала этому значения, а может, мне и не сказали тогда о его смерти, я узнала об этом, когда выросла. Глупость, конечно, но я спросила у мамы про дядю Ваню именно в связи с компотом. Компот у меня клубничный как-то раз неожиданно вкусный получился. Вроде готовила как всегда, пропорции те же, а получился не компот, а напиток богов, прямо как тогда у дяди Вани в гостях. Вот я и вспомнила про дядю Ваню и его семейство, почему, дескать, перестали встречаться. А мама сказала, что он умер. Кошмар какой!

— Да уж.

— Не знаю, Верочка. С одной стороны, дядя Ваня и папа, с другой — Алексей Евгеньевич. Он ведь прожил после возвращения из Китая еще почти три десятка лет. Не знаю…

— Алсуфьев старший тоже работал вместе с твоим отцом?

— Нет.

— Вот видишь. Может, у него была совсем другая работа, никак не связанная с гонкой вооружений, несекретная, одним словом. Вот его и оставили в живых, потому что он им неопасный.

— Вер, я тебя умоляю, какие ужасы ты говоришь. Что значит «неопасный» и кому-то «им»? Китайцам?

Верочка завозилась в кресле, потянулась к окну и плотно закрыла жалюзи.

— Первый этаж все-таки, — рассудительно сказала она, — не забывай! А то болтаем тут обо всем открытым текстом, а у нас дети. «Им», моя дорогая, — это «им»! Спецслужбам. Нашим или китайским, тебе виднее. Это ведь ты у нас прожила два года в Китае, и за каким-то фигом мечтаешь попасть туда снова. Хорошо живешь, если мечтать больше не о чем!

— Гм, — задумчиво кивнув, согласилась я. — А почему ты вдруг решила, что мой папа работал на оборонную промышленность Китая?

— А он на нее не работал?

— Не знаю, — честно призналась я. — Я не знаю, чем мой папа занимался в Китае. Знаю только, что работал он на судостроительном заводе. Но ведь корабли бывают не только военные, есть много других судов, самых разных, сухогрузы, например, или же пассажирские лайнеры всякие. Может, он не имел никакого отношения к военным заказам?

— Может, и не имел, — охотно согласилась она. — Только вот что я, Татуля, думаю, если ты не знаешь, чем занимался твой отец в Китае, значит, тебе нельзя об этом знать. Его работа была засекречена.

— Ну и что, что засекречена?! — не сдавалась я. — За это нужно убивать?! Алсуфьев тоже работал в Китае. Но он ведь жив! То есть жил долго. Нет, Верочка, я не верю!

— Как знаешь, — надула губы она. — Мое дело предупредить. Согласись, я не могла от тебя скрыть то, что рассказала мне Инна. Нет, если бы Мартынова была безмозглой, вздорной сплетницей, я бы и слова тебе не сказала. И не подумала бы докладывать об этом разговоре. Мели, Емеля, твоя неделя! Но Инка ведь не такая, Инка умница. К тому же остепененная. Доктор наук! Это тебе не хвост собачий! Она в вузе математику преподает. А математика, моя дорогая, это не научный коммунизм, когда в темной комнате ищут черную кошку, заведомо зная, что ее там нет. Математика — наука точная, она приучает человека мыслить логически, а не фантазировать на пустом месте. И отец у нее… Я говорила тебе, что родитель у Инки — военный? Так вот, он не просто военный, он этот… В этом служил… В как его? Помнишь, в конце восьмидесятых все читали «Аквариум» Виктора Суворова?

— В военной разведке?

— Точно. В ГРУ! В Главном разведывательном управлении. А ты говоришь…

Я жалобно застонала и откинулась на спинку стула.

— Нет, это невозможно.

— Не хочешь, не верь, — неожиданно кротко сказала она. — Хочешь поехать с Алсуфьевым на халяву в Китай — поезжай. Только хорошенько подумай, прежде чем рассказать там кому-либо о том, что твой папа на них работал. И сама подумай, и Сереженьку своего предупредить не забудь. Пусть тоже хорошенько подумает. Это у нас сын за отца не в ответе, а у них, у китайцев, менталитет совершенно другой. Кто их знает, какие у них насчет вас планы. Может, они вас туда специально заманивают. Ты ведь не знаешь, почему Алсуфьев-старший так долго прожил. Может, это случайность, а? Не нашли его китайцы, опростоволосились. Всякое бывает. И на старуху бывает проруха.

— Все, Вера, хватит меня запугивать. Это просто шпиономания какая-то! Давай лучше поработаем. Дел куча!

Верочка обиделась и остервенело заколотила по клавиатуре. Я уткнулась в альбом с фотографиями клиенток.

Неприятный разговор был окончен.

Разговор прекратился, а досадный осадок от него остался. В моей душе поселились сомнения, и поделиться мне ими было не с кем.

Рассказать о Верочкиных инсинуациях мужу я не могла. Не хотела рисковать, подозревала, первое, что он сделает после моего рассказа, — это запретит мне ехать с Алсуфьевым. Я и так его еле-еле уговорила, а тут такой прекрасный повод для отказа.

Я была уверена, что Славочка им воспользуется.

Жаль, конечно, что нельзя поговорить с мужем. В отличие от меня, он разбирается и в политике, и в истории советско-китайских отношений, и в оборонной промышленности много лет проработал.

И младший брат у него полковник ФСБ. Нет, это невозможно!

Если бы не Славкино негативное отношение к моей поездке, я могла бы доверять его мнению целиком и полностью.

Но рисковать… Нет, рисковать поездкой я не могла. Поймите меня правильно, я уже настроилась на этот вояж с Алсуфьевым.

Именно поэтому я ничего не рассказала и Алсуфьеву. Вдруг, он поверит в Верочкины россказни и откажется от поездки.

Не могу же я поехать на его конференцию без него самого? То-то и оно!

Я решила, что в выходные постараюсь выведать что-либо у мамы. Исподволь постараюсь, аккуратненько, так, чтобы она ничего не заподозрила.

Доводить до ее сведения последние Верочкины бредни я, естественно, не собиралась.

Половину субботы я с умильным видом ходила вокруг мамы кругами, собиралась с духом. Собралась только к обеду.

— Мам, — как бы между прочим завела я, накрывая большой круглый стол белой накрахмаленной скатертью.

Семейный обед в субботний летний день на дачной веранде — это всегда праздник.

— Ты помнишь, у меня в Китае была подружка? Леночка. Беленькая такая, с двумя косичками. Я ничего не путаю?

— Нет, — подтвердила мама. — Лена Ковалева. Вы с ней хорошо играли.