— Пристрели эту собаку, — устало сказал Кият, посмотрев на сердара.

Овезли понял — дальше препираться и скрывать бесполезно.

— В Чате они, хан-ага, в Чате, — быстро-быстро заговорил он.

— Ну вот, так бы и давно, — успокоенно произнёс Кият и распорядился: — Махтумкули, скажи своим джигитам, пусть едут с этим дурачком в Чат и привезут сюда русских музуров.

Почти всю ночь провёл старик в думах о старшем сыне и обстановке на побережье. Теперь он уже не сомневался, что дело портит Якши-Мамед. Судя по всему, из туркмен — он главный на русском корабле. И не соврал средний сын, сказав, что змеёныш знакомит царского человека с персидскими беками и вали. Теперь ему это нужно. Теперь и тесть у него, и жена— из продавшихся персам. Но не бывать тому, чтобы после Киятовой смерти этот ублюдок завладел властью! Вах, как он в нём ошибся! И поутру, когда Кия-ту сообщили, что корабли Карелина выплыли из Астрабадского залива и остановились на Гургене, хан уже не сомневался, что и эта остановка — по просьбе старшего сына. На всякий случай, дабы убедиться окончательно, спросил:

— Кого они хотят увидеть в Кумыш-Тёпе?

— Ай, не знаем, хан-ага. Говорят, их Якши-Мамед туда пригласил.

— Ладно, спасибо за радостную весть, — сказал Кият и, сгорбившись, скрылся в юрте.

В понедельник, 13 июля, после полудня с моря донёсся троекратный грохот русских пушек. Это суда Герасимова приветствовали приход экспедиционных кораблей. «Св. Гавриил» и «Св. Василий» остановились у входа в залив рядом с «Астраханью», «Св. Николаем» и «Св. Андреем». Несмотря на приличное отдаление, русская флотилия выглядела с берега довольно внушительно. Никогда ещё атрекцы не видели сразу столько громадных кораблей у своих берегов. Толпы людей кинулись из селения к мелководной косе, размахивая руками и крича о прибытии главного уруса. Люди садились в киржимы, тотчас поднимали паруса и спешили к кораблям ак-падишаха. Следом за парусниками двинулось несколько лодок, но те и другие вскоре вернулись. Море было неспокойным…

Гребные суда русских появились в заливе на другой день. Четыре катера отошли от кораблей, поблёскивая на солнце мокрыми вёслами. И вновь, как вчера, от селения к берегу потянулись толпы. Ехали на конях джигиты, спешили, опираясь на сучковатые палки, старики, бежали наперегонки дети. Распорядитель встречи и тоя Кадыр-Мамед велел выстелить коврами дорогу от берега к юртам, послал навстречу гостям кулазы. Русские пересядут в них. Сам он держал за повод красивого гнедого жеребца и посматривал на отца, который сидел на своём белом Аккуше. Хан был в богатом малиновом халате нараспашку, грудь украшена орденом Владимира и медалями…

Русские, как и было задумано, пересели в лодки. В пятидесяти саженях от берега, на фоне зелёных волн, чётко вырисовывались чёрно-белые мундиры и треуголки офицеров. Казаки были в киверах с султанами. Самого Карелина Кият-хан отличил без особого труда, хотя и видел по-стариковски плохо: в честь встречи «урус-хан» был в чёрном фраке и цилиндре, оттого выглядел щеголевато, держался важно, с некоторым превосходством над другими. Кадыр-Мамед не стал дожидаться, пока Карелин выйдет на берег, шагнул прямо в сапогах в воду, ведя за собой жеребца.

— Здравствуй, Силыч! — крикнул он обрадованно и бросил ему поводья. Тот сел на коня и выехал к поджидавшему Кияту.

— Здравствуйте, достопочтенный Кият-ага, — поздоровался с седла. Хан пожал его руку и не отпустил. Так, держась за руки, они поехали по коврам к приготовленным юртам.

В суматохе и ликовании никто не обратил внимания на прибывшего с русскими Якши-Мамеда. Уязвлённый тем, что русские, встретившись с Кият-ханом, сразу забыли о нём, он свернул в сторону и затерялся в толпе среди соотечественников. Хозяева и гости уже входили в юрту, когда Карелин вспомнил о нём и отыскал в людской толчее.

— Дорогой Якши! — позвал он властно. — Ну-ка, давайте сюда!

Якши-Мамед неохотно подошёл и, взглянув на отца, отвернулся. Кият сделал вид, что не заметил старшего сына. Войдя в юрту, сел рядом с Кадыр-Мамедом. Расселись на ковре офицеры и оба брата Герасимовы.

— Дрожайший хан, — обратился Карелин к старику, — пригласите сына к дастархану, отчего он стоит у порога?

Кият насупился, недовольно повернулся к старшинам и заговорил по-туркменски. Сидящие кружком туркмены сдержанно засмеялись и все посмотрели на Якши-Мамеда. Тот, поняв всю нелепость своего положения, презрительно усмехнулся, выругался и покинул юрту.

— Нехорошо получилось, — пожалел Карелин. — За что вы его так унизили, Кият-ага?

— Ай, дурачок, без моей воли взял жену из дурного рода.

Карелину показался довод неубедительным, и он ещё раз вступился за обиженного:

— Жаль, жаль… Право, Кият-ага, ваш старший сын прекрасной души человек. Вы слышали… Некие разбойники украли с российского судна четырёх музуров? Мог бы разразиться скандал в Астрахани, но Якши отыскал и вернул этих людей.

— Привёз он музуров? — с недоверием спросил Кият.

— Разумеется. Я вознаградил его богатым подарком.

Кият-хан покачал головой, но сказать, что и украл этих музуров Якши-Мамед, не посмел: не по-отцовски обличать собственного сына. Впрочем, и Карелин тотчас сменил тему разговора. Объявил хану и его близким, что приехал он не со злым умыслом, а единственно для выбора наилучшего места под устройство фактории. Ныне замышляет купечество русское завести большую промышленную торговлю с туркменцами. И предвидя вопрос: «Отчего шах торгует туркменскими култуками?» — Карелин ругнул откупщика Мир-Багирова, назвал его хлопоты происками и рассказал о поездке купца Герасимова в Тифлис к командующему.

— Большие убытки потерпел наш купец, — кивнул Карелин на Герасимова. — И рыбы много пропало, и сети порастащили.

— Да, да, Силыч, был такой грех, — согласился Кият. — Не думали наши люди, что купец ещё раз приплывёт к нам, вот и растянули его добро. Посмотри на эти талаги, Силыч… — Кият достал из-за пазухи старые, перечёркнутые контракты Герасимова и подал начальнику экспедиции. Александр и Никита переглянулись.

— Григорий Силыч, так это же мои контракты! — воскликнул старший Герасимов. — Только как они попали сюда? Ведь я своими глазами видел их у прокурора Нефедьева. Стало быть, прокурор их сюда прислал?

— Ай, понимать тут нечего, — небрежно ответил Кият. — Талаги от твоего прокурора к Мир-Багирову попали, от него к Мир-Садыку, потом у нас оказались!

— А ведь, пожалуй, это и есть вещественное доказательство происков астраханских властей, — сказал Карелин и свернул контракты. — Кият-ага, с вашего позволения, я оставлю сии бумаги при себе.

— Возьми, возьми, Силыч, — согласился Кият, — только прости нас, неразумных: все убытки возместим.

Не оставим купца в обиде. И контракты новые подпишем, и сами вместе со своей землёй к твоему государю пойдём.

Кият положил ладонь на руку Карелина и заговорил о «вольной Туркмении» — земле для других неказистой с виду, но богатой нефтью и рыбой, солью и птицей, каракулем и коврами. Богатства эти могли бы и теперь, и в будущем кормить всех, да разве можно извлечь из них пользу, если на туркменской земле постоянно звенят мечи и льётся кровь! У алчных соседей одна забота — покорить прибрежных туркмен, подчинить их своей воле. Хан Хивы мечтает видеть иомудов у своих ног, со склонёнными головами, шах персидский о том же думает. Туркмены, как могут, отбиваются от врагов и сами немало вреда им приносят. Но думают кочевые племена не о войне, а о мире. Думают о том, какой бы богатой могла стать «вольная Туркмения», когда б нашёлся у неё могучий защитник. С помощью русских дворян и купцов он, Кият-хан, мог бы развить торговлю на Каспии до невиданных размеров. Пусть примет государь к себе, пусть построит на побережье крепости и поселит в них гарнизоны, пусть поставит на Челекене, на Красной косе, на Огурджин-ском, на Атреке и Гургене рыбные заводы. Пусть кочевой народ приобщится к промышленному делу. Тогда не будет его страшить ни холод, ни голод, ни нашествие недругов. А коли вспыхнет большая война между русскими и каджарами, то «вольная Туркмения» может дать русскому государю не менее 20 тысяч джигитов…