Вскинув на плечо двустволку, он сразу же направился к реке, но Паша прекрасно понимал, что не фазаны интересуют Рахманкулова в его колхозе. Своими глазами хочет посмотреть «райком», что тут натворил председатель «Бирлешика».

Рахманкулов дошел до финиковых деревьев, поднялся на насыпь у старого арыка и оттуда оглядел берег. Все пространство от арыка до реки, по которому раньше бродили в бурьяне коровы, было застлано зеленым бархатом молодых всходов. Старый арык перекрыли в том месте, где он соединялся с главным каналом, а на новые земли проведен был новый арык.

Сколько же здесь гектаров? Пятьдесят? Семьдесят? Может, сто? Паша и сам небось толком не знает. А рай-план и инспекция и не подозревают о существовании этих посевных площадей… Да и первый секретарь первый раз видит это великолепие. И не увидел бы, пожалуй, если бы не анонимка…

Значит, так, товарищ Анкаров, — в одно ухо влетело, в другое вылетело?! Бюро райкома само по себе, а ты сам по себе? Уважаешь мнение колхозников? Но ведь анонимное письмо тоже написано членом колхоза. Нескладно получается… Совсем было решили спустить на тормозах, подождать, — может, и правда, что выйдет, а тут письмо… Хоть и анонимное, а сигнал — нельзя не реагировать!.. Ладно, Рахманкулов, не горячись, постарайся разобраться спокойно…

Поразмыслив таким образом, секретарь райкома не спеша спустился с насыпи пригорка и направился к женщинам, работавшим на ближайшей карте. Работа у них шла споро: одни разбрасывали навоз, другие окапывали межи, ровняли края карт…

— Это чья же бригада работает? — поинтересовался Рахманкулов, подходя к молодой женщине, проворно орудовавшей лопатой.

— А все здесь, товарищ Рахманкулов, — не смущаясь ответила молодуха. — Любую бригаду найдете!

— Вы-то сами из какой?

— Я из бригады Нунны-пальвана. Мы всегда на подхвате — как какая бригада не управляется, мы тут как тут! Скажут, канал копать, канал копать поедем!

— Постойте, постойте, а не вы ли там на канале в бригадирах ходили? Вы сноха Анкара-ага?

— Да, я Кейик Анкарова.

— Много я о вас слышал.

Рахманкулов с интересом посмотрел на ее красивое раскрасневшееся от напряжения лицо.

— Что же вы обо мне слышали? — Кейик с улыбкой взглянула на первого секретаря.

— Хвалят вас. Восхищаются. Но вы ведь и правда замечательно работаете! И на канале и здесь! Вон сколько целины подняли! И все вашими руками!

Кейик, прекрасно знавшая, как досталось в райкоме Паше за эти новые земли, не растерялась:

— Новые земли, товарищ Рахманкулов, мы всем колхозом осваивали! Собрание так постановило! Теперь все надежды здесь! Уродит — с хлебом будем!

— Да, это конечно… — неопределенно протянул Рахманкулов.

— А почему вы нашего председателя ругали, товарищ Рахманкулов? Мы сначала даже не поверили. Как же это, думаем, разве можно ругать за то, что люди сыты будут!.. Ругать надо, если голодные останутся!

— Это верно, но прежде всего план…

— План?! — Кейик и не думала уступать. — А разве в плане сказано, кому сытым быть, кому голодным?!

Рахманкулов не ответил. Слишком дерзким был этот вопрос. Он часто бывал в колхозах, привык к тому, что просят чаю и соли, сапог и телогреек, спрашивают о пенсиях и о том, когда кончится война, но таких вопросов, как задала эта красивая молодуха, ему еще никто не задавал.

Кейик и сама сообразила, что поставила секретаря райкома в неловкое положение, и быстро перевела разговор на другое:

— Товарищ Рахманкулов! Идемте, я вас к тете Огулдони отведу — чаем напоит!

Секретарь райкома молча последовал за женщиной. Та подвела его к поварихе, орудовавшей над большим казаном, установленным под тутом.

— Тетя Огулдони, это наш секретарь райкома. Заварите чаю покрепче — у меня в узелочке возьмите: там и чай есть, и сахар, и лепешка…

Рахманкулов не удержался:

— Если в такое время вы можете угощать людей чаем с сахаром, до голода вам далеко!

— А я не об одной себе думаю, товарищ секретарь райкома! По мне не равняйте. Я лучше других живу…

И она почему-то вздохнула.

Под вечер Рахманкулов пришел в контору. Там оказался только Сазак и какой-то старик с бледным, испитым лицом. Рахманкулов его не знал.

Сазак сразу вскочил.

— Устали, Джоракул Рахманкулович? Где только не побывали! Надо же — с утра на ногах! Совсем себя не жалеете, Джоракул Рахманкулович! Разрешите, я ваше пальто повешу…

— Нет, вы работайте, работайте, не беспокойтесь… Вот человек к вам пришел — занимайтесь! Здравствуйте, уважаемый! — Рахманкулов протянул руку.

— Это, Джоракул Рахманкулович, Чопан-ага, он хочет узнать, сколько полагается на трудодни. Сам-то он по слабости здоровья в поле не работает, но дочка и жена у него намного больше минимума выработали… Конечно, колхозники вправе получить хоть сколько-нибудь зерна — весь год трудились. Вот и сижу стучу… Да толку-то чуть — хоть год стучи, ничего из этой штуки не выстучишь! Месяц назад можно было бы дать кое-что, да председатель… — Сазак выразительно махнул рукой.

Рахманкулов заинтересовался:

— Что вы хотите сказать? Неправильно распределил фонды?..

— Это как взглянуть, Джоракул Рахманкулович!.. Да что я буду говорить!.. Пусть вам лучше рядовой колхозник объяснит, как он понимает. — И Сазак, как ему казалось, незаметно подмигнул Чопану-ага.

Секретарь райкома пристально посмотрел на него, потом перевел взгляд на старика.

— Вы что, не одобряете начинания вашего председателя?

— Да нет, товарищ райком… Про председателя я ничего плохого не скажу… Вот только с хлебом незадача вышла. Пришел к Сазаку, а он говорит, дали бы вам зерна, да председатель все, что было, возле реки засеял… Сверх плана… Но я так полагаю, дело это хорошее, земля каждое зернышко возвратит сторицей…

— Ну, ты иди! — Сазак тронул Чопана-ага за плечо — старик явно говорил не то, что нужно. — Завтра тогда зайдешь.

Когда старик вышел, Сазак подошел к Рахманкулову и сказал, отряхивая пыль с его пиджака:

— Я ведь сигнализировал, Джоракул Рахманкулович… Пусть общее собрание постановило, а я считаю, что без согласия райкома и лично вашего согласия, Джоракул Рахманкулович… Действия председателя я считаю незаконными!..

Рахманкулов с неподдельным удивлением взглянул на Сазака:

— Считаете незаконными и пишете в райком анонимные письма? Вы же коммунист, секретарь парторганизации! Вы обязаны были обсудить этот вопрос на партсобрании!

— Мы обсуждали… Да у нас коммунистов-то всего четверо, Джоракул Рахманкулович! Трое: бригадир Нунна-пальван, завскладом и сам председатель — высказались за поддержку решения. Только я…

— А вы, значит, за анонимное письмо сели? А кстати, почему у вас не растет парторганизация — всего четыре человека? Разве нет достойных людей?

— Хотели принять заведующего фермой, да некоторые коммунисты воздержались.

— А почему все только начальство? Бригадир, счетовод, завскладом, завфермой! По-вашему, передовые колхозники недостойны быть в партии? Вон женщины, те, что копали канал, на весь район прославились! Бригадиром у них Кейик Анкарова — разве не достойная женщина?

— Это верно, Джоракул Рахманкулович! Колхозница она передовая, но, понимаете, муж ее покойный братом председателю доводится… В общем, сноха председателева…

— Ну и понятия у секретаря парторганизации! — Рахманкулов покачал головой. — Передовая колхозница, грамотная, сознательная женщина, так, видишь ли, не годится — муж был братом председателя!.. И распространенная, между прочим, установочка! Когда Пашу Анкарова рекомендовали председателем, Санджаров тоже протестовал — родственник!..

— Это он, Джоракул Рахманкулович, так просто, для отвода глаз…

— Что? Что за разговоры, товарищ Сазак?! Вы с какого времени в партии?

— С тридцать девятого, Джоракул Рахманкулович! А отец мой с двадцать четвертого! Его убили враги колхозного строя!