— Ну, до свидания, мои хорошие! — услышал я, подходя, ее слова. Села в машину и выехала со двора. Тетя Гумры и Нурча долго махали ей вслед.

— Что за прекрасная незнакомка? — присела Акджагуль рядом с тетей Гумры. Я нагнулся к сыну, помогая завести новый трактор.

— Это же Мелеке, моя родная сестра, разве ты ее не узнала? Она раньше часто приезжала ко мне. Подумайте, она старше меня на целых пять лет, а выглядит сама видишь как… — с восхищением воскликнула тетя Гумры.

Трактор поехал, и Гельдишка побежал за ним по двору, а я присел рядом с женщинами и закурил — чувствовал, что сейчас Гумры расскажет интересную историю.

— Были у нас трудные времена, — начала между тем тетя Гумры. — Сами знаете, как всем нам досталось в войну. Ели мало, работали много. Но не печалились, потому что были молоды. Быстро выросла Мелеке в красивую девушку. И, несмотря на то что война прибрала лучших мужчин, у нее не было отбоя от сватов. Ее косы толщиной в руку доходили до щиколоток. Кто увидит ее, большой или малый, замедлял шаг. Луноликая Мелеке была похожа на фею, подаренную небесами земле. Наш старинный аул назывался Акдашаяк. Есть легенда о том, что девушки нашего аула имеют общую кровь с феями. Но ведь и я из того же аула, а не похоже на то, что я хотя бы прошла рядом с феей, верно? — усмехнулась она. — Мелеке же была точно фея! — Тетушка Гумры глубоко вздохнула. — Но это не сделало ее счастливой. Красота позволяла нашей Мелеке выбрать себе жениха по сердцу, что редко бывало, как вы знаете. Жаль, она не смогла быть хозяйкой своей красоты, а стала ее жертвой, — снова тяжко вздохнула тетушка Гумры.

— Как жертвой? — удивилась Майя.

— Что удивительного? Все мы были когда-то девушками. А вы знаете, наверное, какая судьба ждет ту, которая, не выходя замуж, становится женщиной? Отец наш был строг и предприимчив, действовал быстро, и не успели мы оглянуться, как он отдал Мелеке за самого большого старца в Ашхабаде.

— Что значит "большой старец"? — перебила тетю Гумры Майя.

— "Большой старец" — значит миллионер, — объяснила тетя Гумры.

— Какой такой миллионер? Он что, в Америке живет?

— Да нет, в Ашхабаде жил, девушка. Всю свою жизнь он проработал завскладом на мясокомбинате. Люди уверяют, что даже у баев в старину не было таких дворов, как у него на окраине Ашхабада. Говорят, — тетя Гумры снизила голос до шепота, — у него под домом размещался громадный склад и чего только там не было! Огулнияз со своими коврами и люстрами ему в подметки не годится.

— За сколько же продали ему Мелеке? — снова перебила тетю Гумры Майя.

— За испорченную дыню много не требуют, — нахмурилась тетя Гумры. — Да и Мелеке долго не задержалась в его доме. Сбежала. В родительский дом, конечно, не вернулась. Она пошла учиться. И в Ашхабаде училась, и в Москве училась, большим человеком стала. Теперь в институте преподает. Когда ей было уже под сорок, вышла замуж за своего ученика. Пока живут. Окончит парень учебу и бросит ее.

— Вы так думаете? — резко повернулась к ней Акджагуль.

— Вы, тетя, оказывается, реалистка, — сказала Майя.

— Почему вы нападаете на меня, женщины? — обиделась тетя Гумры. — Что, судьба Мелеке задела вас за живое? Можете говорить все что угодно, называть меня любыми словами, можете смеяться надо мной, я не обижусь. Но в жизни существуют испытанные временем, веками законы; честь свою нужно беречь смолоду. Я — рабочий человек, два раза в день подметаю вот этот тротуар, поверьте, не только ради зарплаты. Когда крутом чисто, и вам, я думаю, приятно. Чистота всегда приятна, грязь всегда неприятна; разве нет? Я не держу в клетке своих дочерей, ибо считаю, что правильно их воспитала. Вы, не спорю, моложе, образованней, культурнее меня, как и Мелеке, но я не признаю культуры без чистоты.

— Правильно! — согласилась Майя. — Но жизнь у всех складывается по-разному — лучший пример вы сами, две сестры, и не всегда женщина виновата в том, что с ней произошло. Я уверена, Мелеке любила того, с кем согрешила, это он оказался подлецом. А расплачиваться пришлось ей. Почему? Разве это справедливо? — Майя помолчала, а потом очень тихо сказала: — Конечно, кто спорит, когда есть муж — и жизнь полная! Не правда ли? Иначе словно чужую одежду носишь. По улицам и то боишься ходить. Идешь и оглядываешься. Хоть и держишь голову гордо, а стоит знакомому мужчине окликнуть тебя или повелительно посмотреть, сразу опускаешь глаза. Твое одиночество, твоя слабость, твоя неудача дают ему право насмехаться над тобой. И я решила: раз мы не вызываем ни у кого жалости, то и нам некого и нечего жалеть. После того как я разошлась с мужем, я дала волю своим страстям.

— Вай-ей, о чем она говорит при мужчине! — застеснялась тетя Гумры.

— Учителя любят правду! — усмехнулась Майя. — Мне казалось, таким образом я мстила мужу, оскорбившему меня. — Майя замолчала. — А потом совсем другим голосом воскликнула — Сумасбродная Майя! Теперь я даже не узнала бы тех мужчин, которых приводила к себе. Да они, к сожалению, узнают меня. Видеть их не могу! — Она помолчала. — Знаете, когда изливаешь душу, честное слово, легче становится. Кстати, природа жалеет нас: и среди мужчин есть такие же дураки, как мы. Один из них своими ножками пришел ко мне домой. — Она обернулась к тетушке Гумры. — Я сделаю все, что возможно, чтобы он не ушел от меня. Я тоже заслужила немножко радости. — Голос ее сник. — Если он случайно спросит когда обо мне, прошу, похвалите меня. Пожалуйста! Хорошо, тетя? И дяде Посалаку передайте мою просьбу. Всех соседей буду просить об этом. А если счастье улыбнется мне, если я достигну того, о чем молю небо, такую свадьбу закачу! Всех вас приглашу, всех отблагодарю! О аллах, окажи свою милость!

Я подивился ее откровенности, а тетя Гумры рассмеялась:

— Когда тяжело стало, и аллаха вспомнила.

— Да нет, ни в рай, ни в ад я не верю, — призналась Майя. — Не знаю почему, то ли язык привык, то ли когда чего-то сильно хочешь, слова эти выскакивают сами собой. Скажешь — и вроде начинаешь верить в исполнение задуманного.

— Послушать тебя, чего ты только не испытала, однако свежесть сумела сохранить. А я вот совсем старуха, — грустно сказала тетя Гумры.

— Поменьше взваливайте на себя забот, лишние выбросьте к черту, — посоветовала Майя.

— Вай-ей, какие у меня заботы… Кроме как о детях, других нету, — засмущалась тетя Гумры.

— Все мы обременены заботами о детях, у всех дети. Куда от них денешься? А вот скажите, перед сном, случайно, не думаете о том, что хорошо бы подкупить еще три-четыре одеяла да столько же подушек?

— Откуда ты знаешь? Верно, думаю, — согласилась тетя Гумры.

— А вот сейчас наверняка ломаете голову над тем, будет ли в самую жару вода в вашем кране?

— И это верно. А что же делать, девочка моя?

— А вспомнив, что на следующей неделе у кого-то из ваших родственников или знакомых день рождения или намечается свадьба, не мучаетесь ли, какой подарок купить?

— Совершенно верно, девушка.

— Когда над горами сгущаются тучи, признайтесь, печалитесь о том, что могут пролиться сильные ливни и затопить ваш дом?

— Очень даже боюсь, очень даже печалюсь.

— Наверное, и о том вы беспокоитесь, как после вашей смерти будет жить ваша семья.

— Не без этого.

— Я не хочу сказать, что нужно ко всему в жизни относиться спокойно, это невозможно, — продолжала Майя, — но именно пустяки, никчемные заботы, суета больше всего старят женщину… Как здоровье Огулнияз, тетя Гумры?

— Мне жаль ее! — неожиданно мягко сказала Гумры. — Из-за детей жаль. Даже не верится, что когда-то мы были с ней близкими подругами.

Майя вздохнула.

— Хоть я и не люблю Огулнияз, а все же попросила своего терапевта излечить ее от ночного бреда и страхов. Он отличный врач. Кого хочешь вылечит! Интересно, муж и дочери навещают ее?

— Недавно Бике у нее была, — вставила Нурча.

— После того как Огулнияз положили в больницу, мой терапевт стал почему-то поздно приходить с работы, — неожиданно очень грустно сказала Майя.