В Джелалабаде, делая, как обычно, винтообразные круги над аэродромом, наши вертолеты набрали высоту три с половиной тысяч метров и, став на курс, двинулись на север. Внизу все было покрыто зеленью и водой. Рисовые чеки, различные плантации, кое-где луга, много камыша. Наконец, «вошли» в Кунарское ущелье. Летели строго над рекой, не очень широкой, но бурлящей и полноводной, с множеством порогов. Чем дальше мы продвигались на север, тем выше становились горы и скалы, особенно по правую восточную сторону. Знаменитый Гиндукуш! А река Кунар брала свое начало где-то в памирских ледниках.

Скалы и вершины гор были значительно выше нашего эшелона полета, поэтому возникало впечатление, будто полет проходит в каменном коридоре. Душманы все время постреливали. Но, видно, это для нас опасности не представляло, так как экипажи на это не реагировали. Второй вертолет летел за нами в пятистах метрах.

В отличие от взлета на аэродромах, где нами создана охранная зона и там мы над охранной зоной винтом набирали высоту, здесь, в Асадабаде, посадка проводилась весьма оригинально. Приблизительно за километр до нашей площадки вертолеты стали резко «оседать», быстро снижаясь. Один из моих товарищей забеспокоился и спросил, не обращаясь ни к кому конкретно: «Что происходит?» А борт-техник спокойно, коротко ответил: «Посадка».

Площадка оказалась рядом с бараками, где размещался наш батальон спецназа. Здесь уже находился командир бригады. Он прибыл еще утром и успел разобраться детально в обстановке. Вначале я предложил пролететь на место трагедии, но комбриг сказал, что все охранение в том районе уже снято, всех погибших собрали и везут на БМП в Асадабад. И добавил:

— Оказалось, что из двадцати девяти человек один все-таки чудом остался жив. Мы его привезли. Это сержант Владимир Турчин. Можно с ним поговорить, но он в очень тяжелом психическом состоянии.

— Где он сейчас?

— Рядом в бараке.

— Он что-нибудь рассказал?

— Да. Он многое рассказал, и, сопоставляя все на местности, я приблизительно набросал картину, которая разыгралась в Мароварском ущелье.

— Так все-таки с ним встретиться или это не целесообразно?

— Я предлагаю прямо сейчас повидаться с ним, а уже в ходе контакта будет видно.

Меня проводили в соседний барак. Буквально через минуту ко мне подвели из темноты помещения воина, одетого в черный или темно-синий хлопчатобумажный комбинезон (видно, его уже переодели). Я поздоровался —  он ответил кивком головы. Он весь дрожал. Не просто немного подрагивал, нет, у него дрожало все — лицо, руки, ноги, туловище. Я взял его за плечо, и эта дрожь передалась и по руке мне. Было такое впечатление, что у него вибрационная болезнь. Даже если что-то говорил, то клацал зубами, поэтому старался отвечать на вопросы кивком головы (соглашался или отрицал). Бедняга не знал, что делать с руками, они очень дрожали.

Я понял, что серьезного разговора с ним не получится. Посадил и, взяв его за плечи и стараясь успокоить, стал утешать его, говорить добрые слова, что все уже позади, что надо войти в форму. Но он продолжал дрожать. Глаза его выражали весь ужас пережитого. Он был психически тяжело травмирован.

Мы распрощались. Я вызвал врача и сказал, чтобы его немедленно, с первым вертолетом, отправили в наш Центральный госпиталь в Кабул. Затем, уединившись с комбригом и еще двумя офицерами, мы стали составлять хронику и описание всех действий, которые имели место. А произошло вот что.

За каждой ротой батальона спецназа была закреплена определенная зона, где она, то есть рота, выполняла свои боевые задачи: перехват караванов и переходящих границу банд; отыскание и захват складов с боеприпасами, оружием и т. д. У комбата и самостоятельно у ротных были свои осведомители и доброжелатели из местных жителей, которые за вознаграждение приносили определенные сведения. Как правило, эти сведения подтверждались. А там, где не подтверждались, осведомитель обычно объяснял это изменившимися обстоятельствами, которые от него не зависят.

У командира 2-й роты старшего лейтенанта Иванова тоже были осведомители. На днях один из них встретился с Ивановым в условленном месте и сообщил, что в Мароварском ущелье (оно было подконтрольно Иванову и шло от реки Кунар в районе Асадабада строго на восток к пакистанской границе), в первом из трех расположенных там кишлаков в следующую ночь состоится встреча крупных главарей. Разговор пойдет о захвате Асадабада и уничтожении в нем советского и афганского гарнизонов.

Командир роты немедленно доложил об этом командиру батальона. Они обсудили план действий. Решили, что рота с этой задачей справится самостоятельно. Но средства батальона, в частности, артиллерийская и минометная батарея, были готовы поддержать действия роты. Поскольку времени для подготовки было мало, командир роты ограничился инструктажем о плане и порядке действий. Определена группа захвата огневой поддержки и блокировки ущелья: четыре поста по три-четыре человека займут позиции на высотах справа и слева по ущелью (два при входе в ущелье, два — на уровне кишлака, который будет атаковаться); группа бронетехники и резерва остается на левом берегу после перехода через реку в районе брода (относительно Асадабада ниже по реке).

С наступлением темноты рота переехала на БМП через реку на левый берег, сосредоточилась в условленном месте и выслала вперед четыре поста. Когда два первых поста стали на своих высотах справа и слева у входа в ущелье — рота подтянулась к ущелью и стала ждать доклада двух других. Около трех часов ночи эти посты доложили, что позиции заняты и что все вокруг тихо, но осмотром в бинокли ночного видения обнаружено у последнего дома кишлака небольшое движение (что конкретно разобрать было сложно).

Получив донесения от всех постов, что они заняли позиции и, следовательно, ущелье сблокировано, ротный с группой захвата двинулся вперед. Надо было пройти около трех километров. Приблизительно в 4.00 они были у первых домов. Осмотр помещений и дворов показал, что они брошены. Начали прочесывать все остальные, а последний дом окружили и ворвались, думая, что главари собрались именно здесь (тем более что посты отмечали какое-то движение). Однако нигде ни одной души и никаких признаков жизни. Уже рассветало. Вдруг кто-то обратил внимание ротного на дорогу, по которой вдалеке в дымке тумане маячила группа людей, уходящая на восток в сторону границы, но на пути было еще два кишлака.

Командир роты сделал вывод, что это именно те самые главари, которые должны быть схвачены. Принимается решение — преследовать.

Когда подошли к следующему кишлаку, уже совсем рассвело. Начали прочесывать дворы. Рота расползлась по селению. Вдруг справа и слева с высот начали бить сразу несколько крупнокалиберных пулеметов. Все солдаты и офицеры выскочили из дворов и домов и рассыпались вокруг кишлака, ища убежище где-то у подножия гор, откуда шла интенсивная стрельба. Это была роковая ошибка. Если бы рота укрылась в этих саманных домах и за толстыми дувалами, которые не пробиваются не только крупнокалиберными пулеметами, но и гранатометом, то личный состав мог бы вести бой и сутки, и больше, пока не подошла бы помощь.

В первые же минуты был убит командир роты и разбита радиостанция. Это внесло еще больший разлад в действия. Личный состав метался у подножия гор, где не было ни камней, ни кустика, которые бы укрыли от свинцового ливня. Большая часть людей была перебита, остальные ранены.

И тогда душманы спустились с гор. Их было десять — двенадцать человек. Они посовещались. Затем один забрался на крышу и стал вести наблюдение, двое ушли по дороге в соседний кишлак (он был в километре), а остальные начали обходить наших солдат. Раненых, набросив им на ступню ноги петлю из ремня, волоком подтаскивали ближе к кишлаку, а всем убитым делали контрольный выстрел в голову.

Приблизительно через час двое вернулись, но уже в сопровождении девяти подростков в возрасте десяти — пятнадцати лет и трех больших собак — афганских овчарок. Предводители дали им определенное наставление, и те с визгом и криками бросились добивать наших раненых ножами, кинжалами и топориками. Собаки грызли наших солдат за горло, мальчишки отрубали им руки и ноги, отрезали носы, уши, распарывали животы, выкалывали глаза. А взрослые подбадривали их и одобрительно смеялись.