Крайне раздосадованный, Соблазнитель покинул убогое жилище барышень: все пятеро ему приглянулись, и ему чрезвычайно хотелось продолжить знакомство, разумеется, на собственный манер. Досадовал он недолго: после того как мать девушек заключили в долговую тюрьму, все пятеро явились к Казанове, готовые на все, лишь бы он внес залог и освободил мать из тюрьмы. Первой к Соблазнителю пришла старшая сестра. Венецианец принес в жертву божеству Любви ее невинность, однако удовольствия ему это не доставило, он полагал, что, ложась с ним в постель, любовница не только исполняет свою работу, но и получает удовольствие. Ганноверская же барышня явно приравняла любовь Соблазнителя к каторжным работам. Выставив ее за дверь, он заявил остальным, что каторжанки ему не нужны и платить им он не собирается. К счастью, одной из сестер, Габриэли, Соблазнитель действительно приглянулся, и для нее потеря невинности в его объятиях не стала тяжким наказанием, ниспосланным свыше за грехи. И хотя в конце концов Казанова приобщил к радостям Венеры всех сестер, Габриэль дольше всех оставалась его любовницей и даже успела привязаться к нему. Обожая верховую езду, она ездила вместе с Казановой на прогулки и, можно сказать, излечила его раны, нанесенные Шарпийон. Со своей стороны Соблазнитель исполнил свои обещания и обеспечил семейству вполне сносное существование. Он даже вызволил из тюрьмы жениха старшей барышни, неаполитанского маркиза Петина, личность, по словам Казановы, весьма бесцветную и уродливую. Тем не менее старшая барышня сбежала с маркизом, написав в оставленной родным записке, что у себя на родине маркиз собирается на ней жениться. Так что когда семейству пришла пора возвращаться к себе в Ганновер, расставание их с Казановой было даже сердечным. За время их знакомства Соблазнитель успел по-своему полюбить барышень, а те — привязаться к своему «покровителю».
Вспоминая историю с ганноверскими барышнями, Казанова называет себя libertin de profession, «истинным либертеном», иначе «записным распутником». Порожденная XVIII столетием философия либертинажа, распространенная среди верхушки общества, являла собой культ чувственного наслаждения, которое превращало любовь во влечение, а страсть — в каприз, порождение не чувствительного сердца, но извращенного ума, отчего наслаждение нередко шло рука об руку с жестокостью. Либертенами именовали просвещенных распутников, умных, циничных, знающих жизнь и свет, многоопытных в любовных делах и готовых ради получения наслаждения унижать предмет своей любовной страсти. Либертен не верил в Бога, смеялся над Божественным провидением и богохульствовал. В литературе того времени герой-либертен уподоблялся воину на поле любовной брани. Задачей этого воина было разбить и уничтожить врага, роль которого отводилась женщине. Покоряя и унижая свою жертву, либертен самоутверждался. Возлюбленная не интересовала его как личность, она привлекала его прежде всего как предмет удовлетворения его страсти. Блестящее воспитание, превосходное образование и острый ум либертена сочетались с душевной испорченностью, крайним эгоизмом и цинизмом. Классическими примерами персонажей-либертенов стали герои печально известных романов де Сада «120 дней Содома» и «Жюльетта, или Благодеяния порока», адепты преступной философии порока, проповедники безнаказанности и вседозволенности для избранных натур.
Мог ли Казанова называться либертеном? Если принять рассудочную жестокость за одно из неотъемлемых качеств либертена, то, скорее всего, он не мог в полной мере претендовать на это звание, ибо на обдуманное злодейство был неспособен, равно как и на коварный расчет при выстраивании любовной интриги. Отличаясь импульсивностью, склонностью к стихийным действиям, он сначала совершал поступок, а уже после размышлял, стоило ли его совершать. Но, будучи фаталистом, подобными мыслями он задавался крайне редко, недаром его любимый девиз sequere Deum, «следуй Господу», постоянно присутствует на страницах его «Мемуаров». Казанову обвиняли в атеизме, но он был, скорее, деистом, ибо, не принимая всерьез церковные институты, он верил в Бога и Провидение, хотя для него эти два понятия были одно и то же. Не соблюдая обрядов, не посещая церковь и общаясь только с просвещенными церковниками, он верил в наличие Высшей силы и боялся ее гнева. В повседневной же жизни он руководствовался исключительно собственной эгоистической философией. Любовниц своих он также предпочитал видеть радостными и довольными, по крайне мере то время, которое они были с ним, ибо их радость, а отнюдь не страдание, являлась для него необходимым компонентом чувственного наслаждения. Не исключено, что откровенно принуждая ганноверских барышень одаривать его своими милостями, Казанова в глубине души сознавал неприглядность, даже жестокость своего поведения и, называя себя либертеном, он как бы оправдывался: «Мне вас жаль, но мои взгляды не позволяют мне поступить иначе…» А взгляды его и поступки действительно во многом соответствовали философии либертинажа, начиная с главного ее постулата — культа чувственного наслаждения и служения ему.
После отъезда ганноверского семейства Казанова обнаружил, что окончательно издержался и кругом в долгах. Он уволил слуг, оставив себе одного лакея, продал дом, почти весь свой гардероб, все имевшиеся у него драгоценности, включая часы, цепочки, кольца, дорогие табакерки и бриллианты, коими он когда-то украшал свой орденский крест. Табакерки большей частью были подарены ему на память многочисленными возлюбленными, украшавшими модные коробочки своими портретами. Перед тем как снести табакерки в лавку скупщика. Любовник аккуратно вынул из них милые его сердцу изображения. Переехав в скромную квартирку, он написал письмо Брагадину, прося перевести на его имя немного денег.
В ожидании перевода он начал играть, пытаясь таким образом поправить дела текущие, и кое-что выиграл. Тут случай свел его со старым знакомцем, бароном Стенау, картежником и аферистом. Они сели играть, и Казанова выиграл у него сто гиней. Наличных денег у барона не было, и он расплатился векселем. Половину этой суммы Казанова, собравший всю оставшуюся у него наличность, передал соблазнительной любовнице Стенау, согласившейся подарить ему ночь любви. Утром Казанова получил деньги по векселю, данному ему бароном, а через несколько дней банкир, с которым он был в приятельских отношениях, прислал ему письмо, где сообщал, что вексель оказался фальшивым, и требовал в двадцать четыре часа вернуть ему деньги. Конечно, он будет рад, если Казанова отыщет обманщика и заставит его возместить ущерб, но если этого не случится, иск будет предъявлен Казанове как подателю векселя. В панике Казанова бросился в гостиницу к Стенау, но того уже и след простыл. Не имея возможности достать денег и не желая окончить дни свои на лондонской виселице, уготованной подателям фальшивых векселей, Соблазнитель молниеносно принял решение бежать из Англии. Он собрал все имевшиеся в квартире деньги, затем помчался к портному, у которого заказал себе два новых костюма и за бесценок продал эти костюмы самому портному, потом занял, где смог и сколько смог, сознавая, что никогда не отдаст эти долги, и, взяв с собой Датури, помчался в порт. За шесть гиней капитан небольшого суденышка согласился доставить обоих итальянцев на континент.
Венецианец Датури вошел в жизнь Казановы неожиданно, можно сказать, свалился как снег на голову. Однажды за завтраком, когда Казанова уже проживал в скромной квартирке миссис Мерсьер, лакей принес ему измятое письмо. В нем молодой итальянец по имени Датури, уверяя Казанову, что он его крестник, умолял помочь ему. Молодой человек сидел в долговой тюрьме, куда его упекли за то, что он не смог вовремя заплатить долг в два фунта. У него совсем нет денег, он голодает, и если крестный не поможет ему, то он умрет голодной смертью. Не припомнив никакого Датури, Казанова тем не менее решил отправиться в тюрьму, дабы познакомиться с крестником.
В тюрьме ему показали высокого, красивого молодого человека лет двадцати, назвав его Датури. Казанова был твердо уверен, что видит юношу впервые. Тот тоже видел посетителя впервые. Казанова протянул ему его письмо, юноша радостно вскрикнул и в ответ предъявил Казанове замусоленное свидетельство о крещении, где крестным отцом действительно был записан Джакомо Казанова. Таинство крещения было совершено в одном из приходов Венеции. Датури добавил, что мать его часто рассказывала ему о крестном, говорила, что тот постоянно путешествует по Европе и ежели его попросить, помочь не откажется. В Англию Датури прибыл с труппой акробатов, но потом поссорился с товарищами, наделал долгов и угодил в тюрьму без всякой надежды освободиться. В газете он увидел имя Казановы, отыскал его адрес и решил обратиться к нему за помощью, ибо больше у него в Лондоне никого не было.