Но и после великолепного ужина, на который Шарпийон явилась в сопровождении своих мегер-телохранительниц, ничего не произошло, хотя Соблазнителю и удалось уединиться с ней у негр в кабинете. Она отвергла все его ухаживания, а когда он попытался поцеловать ей руку, едва не дала ему пощечину. В прескверном настроении венецианец отправился спать, а довольная Шарпийон удалилась, шелестя складками роскошного платья. На следующий день от нервного расстройства у Соблазнителя поднялась температура. Неделю он пролежал в постели, борясь с жестокой лихорадкой. Во время болезни он принял решение никогда больше не видеться с «мерзавкой Шарпийон». Но едва он начал выздоравливать, как к нему заявилась одна из тетушек дерзкой куртизанки и сообщила, что племянница ее тяжело больна и причина ее болезни — его оскорбительное поведение. «Вместо того чтобы честно завоевать любовь моей милой, чувствительной девочки, вы решили нагло купить ее! Так порядочные люди не поступают!» — надменно заявила тетушка и тут же напомнила, что он обещал пожертвовать сто гиней на производство «бальзама жизни». Вспоминая в своих «Мемуарах» историю «перерождения» маркизы д’Юрфе, Казанова написал, что грех не одурачить того, кто сам только и мечтает, чтобы его одурачили. В истории с Шарпийон в роли желающего быть одураченным оказался сам Казанова. Приняв слова тетки за чистую монету, он мгновенно со всем согласился, собрался и помчался к «несчастной больной». Как и следовало ожидать, Шарпийон чувствовала себя превосходно: она принимала ванну. Расчет был точен: от столь откровенного зрелища Соблазнитель просто обезумел и, не раздумывая, выложил на стол чек на сто гиней, даже не потребовав расписки. Добившись своего, куртизанка вновь выставила его ни с чем.

Далее в игру вступил Гудар. Он стал часто навещать Соблазнителя и, получая приглашения остаться на обед, «в благодарность» рассказывал ему истории из жизни Шарпийон, не давая хозяину дома забыть о прелестях наглой девицы. Сам Гудар познакомился с куртизанкой совершенно случайно через итальянского посланника Морозини, выступив при нем в роли сводника. Заметив Шарпийон в Воксхолле, посланник пожелал заполучить ее и отправил Гудара вести переговоры. Сначала куртизанка также пригласила его к себе на обед, во время которого ее маменька и тетушки усиленно убеждали Морозини в глубочайшей порядочности малютки Шарпийон. После обеда гостя обыграли в карты и оставили ни с чем. Тогда посланник передал через Гудара свои условия: он снимает на год особняк и поселяет в нем Шарпийон вместе с одной служанкой, которую он сам подберет. В течение года, то есть того времени, которое посланнику предстояло пробыть в Лондоне, Шарпийон должна была жить в этом особняке, никуда не отлучаться и никого не принимать, кроме Морозини. Каждый раз, когда посланник решит прийти к ней на ужин и остаться на ночь, она станет получать небольшое вознаграждение, и ежели будет вести себя благоразумно, то по истечении срока сего договора получит еще некоторую сумму. От себя же Гудар прибавил, что, коли все условия контракта будут соблюдены, ему, как посреднику, в качестве оплаты будет причитаться одна ночь любви прекрасной Шарпийон. Морозини давно покинул Англию, после него Шарпийон успела сменить нескольких знатных любовников, но долг Гудару она так и не вернула. Для большей убедительности проходимец действительно достал из кармана контракт и протянул его Казанове. «Поэтому я и не могу с ней расстаться», — тяжко вздохнул он. Не зная, что и думать, Соблазнитель вернул бумагу Гудару; в душе он прекрасно понимал его.

Еще Гудар поведал ему, что три сестры Аугшпургер, младшей из которых являлась матушка Шарпийон, были родом из Берна, откуда их выслали за распутное поведение, и они нашли пристанище во Франции, где стали существовать за счет изготовления шарлатанского «бальзама жизни». Потом родилась Шарпийон, подросла, и мать ее, к этому времени увядшая куртизанка, решила превратить хорошенькую девочку в источник дохода. Однако сводник, с которым она связалась, оказался мошенником, и им срочно пришлось бежать в Англию. Здесь маменька с помощью своих сестер взяла дело в свои руки, и оно, судя по всему, шло весьма успешно, ибо четырем женщинам удавалось содержать не только себя, но и французского мошенника-сводника.

Подогреваемый рассказами Гудара, Соблазнитель вновь стал тосковать по Шарпийон, и когда авантюрист явился к нему с приглашением прибыть на обед к красотке, он, не колеблясь, принял приглашение. Но, как и следовало ожидать, все пошло по уже известному сценарию. В отчаянии Соблазнитель заявил, что готов заплатить за ночь любви сто гиней.

— Давайте, — не моргнув глазом, ответила Шарпийон.

— Вы получите их утром, — твердо заявил венецианец.

Все женщины тотчас начали громко возмущаться его грубостью, а Казанова, хлопнув дверью, отбыл к себе. На этот раз он решил навсегда забыть и коварную Шарпийон, и ее приятеля Гудара. Однако сделать это было не так-то просто, ибо Шарпийон вовсе не хотела, чтобы он ее забыл. Поэтому когда вечером, гуляя в саду Ранелаг, Казанова, увидев роковую для него куртизанку, быстро свернул в сторону, она сама догнала его и, властно взяв под руку, потребовала объяснений.

— Поговорим за чашкой чая, — сказала она, увлекая его за свободный столик в беседке.

— Я предпочел бы поужинать, — ответил Казанова.

— Я с удовольствием разделю с вами трапезу, — ответствовала девица.

За ужином Шарпийон всплакнула, назвала его коварным обманщиком, заверила, что уже почти влюбилась в него, а он все разрушил своим мерзким предложением купить ее любовь. Теперь ей стыдно смотреть ему в глаза, ибо он посчитает ее продажной девкой, а мать требует с нее обещанные им сто гиней. Наверняка понимая, что перед ним разыгрывают спектакль, Соблазнитель тем не менее не мог остаться безучастным к чарам Шарпийон и покорно спросил, как он может загладить свою вину.

— Вы должны ухаживанием своим завоевать мою любовь. Я даю вам две недели, за это время вам надлежит всеми приличествующими способами завоевать мое сердце. И не смейте говорить мне про деньги, — с видом оскорбленной добродетели завершила она свою речь.

И вот потянулись томительные две недели. Уподобившись куртуазному воздыхателю, Казанова каждый день являлся к Шарпийон, дарил ей дорогие подарки, говорил комплименты и исполнял все ее повеления. Куртизанка держала себя скромно, иногда дозволяла целовать руку и большей частью развлекала гостя тем, что усаживала его играть с тетушками в карты, причем последние неизменно выигрывали. При этом Соблазнитель вспоминал об имевшихся у него расписках, и ему неизменно хотелось отнести их в полицию. Но понимая, что подобный поступок навсегда рассорит его с Шарпийон, он молчал, в то время как сердце его преисполнялось великой злостью к трем отвратительным мегерам.

Наконец «испытательный срок» был завершен и Казанова мягко, но решительно потребовал расплаты, дерзнув даже намекнуть маменьке Шарпийон на уже полученные ею сто гиней. Матрона скривилась и велела ему приходить вечером. Окрыленный Казанова едва дождался урочного часа и ровно в указанное время уже звонил в дверь заветного дома. Его впустили, девица провела его в комнату, где стояла единственная кушетка, и принялась методично гасить свечи. Готовый смириться с не слишком удобным ложем, Казанова не собирался лишать себя удовольствия любоваться восхитительным телом Шарпийон и попытался воспрепятствовать ей. В ответ последовала реплика: «Или в темноте, или никак». Смирившись и с этим условием, Казанова разделся и лег на кушетку. Погасив все свечи, красавица, судя по шелесту платья, тоже начала раздеваться. Когда же наконец девица легла в постель, Казанова обнаружил, что она облачена в длинную плотную рубашку и вдобавок лежит, свернувшись калачиком, опустив голову и поджав ноги. И никакие просьбы, никакие уговоры и ласки не смогли заставить ее принять иную позу. Она лежала молча, не удостаивая своего кавалера даже ответом. Соблазнитель постепенно свирепел. Он попытался силой развернуть девицу, даже схватил ее за шею, но она молчала и, кроме дыхания, не проявляла никаких признаков жизни. Не выдержав подобной пытки, разъяренный венецианец разорвал у нее на спине рубашку и впился ногтями в нежное тело куртизанки. Но и тут она не издала ни звука и не переменила позы. Промучившись три часа, вконец озверевший Соблазнитель кое-как оделся в темноте, выскочил из комнаты, разбудил служанку, приказал ей отпереть входную дверь, ударом ноги распахнул ее и выскочил на улицу. Ему было плохо.