Пока молодой венецианец рассказывал свою нехитрую историю, Казанова вспомнил его мать и связывавшие их нежные отношения, вспомнил яркий солнечный день, когда держал над купелью маленького Датури. Скорее всего, этот юноша — его сын…

Как бы там ни было, Казанова вызволил крестника из тюрьмы и стал выдавать ему ежедневно по два шиллинга. Узнав, что крестный срочно покидает Англию, Датури попросил взять его с собой, Казанова согласился и ни разу об этом не пожалел. Как писал он впоследствии, из Датури вышел превосходный камердинер.

ВСТРЕЧА С ФРИДРИХОМ II. ПОИСКИ СИНЕКУРЫ

В Кале Казанова прибыл измученный морским переходом и страдая от дурной болезни, которой за пятьдесят гиней наградила его любовница барона Стенау.

Остановившись в гостинице, той самой, где, отправляясь за Ла-Манш, он оставил на хранение свою коляску, он лег в постель и призвал к себе лучшего в городе врача. Три дня все, включая самого больного, думали, что усилия лекаря будут напрасны, но на четвертый день, после очередного кровопускания, больной проспал почти сутки, а потом пошел на поправку. Далее Казанова установил для себя строжайший режим и, неуклонно его придерживаясь, через две недели почувствовал себя вполне окрепшим, чтобы ехать дальше. Но куда? Находясь в Англии, Соблазнитель хотел совершить путешествие в Португалию. Однако сейчас, когда здоровье его еще не восстановилось, кожа была желта и покрыта фурункулами, и денег оставалось в обрез, поездка в Португалию не представлялась возможной.

Казанова направился в Брюссель, отписав Брагадину, чтобы тот перевел туда вексель, отправленный в Лондон. Сам написать в английскую столицу он не решился. В Турнэ Авантюрист имел встречу с графом де Сен-Жерменом. Знаменитый маг собирался завести в тамошнем краю шляпную фабрику — «для собственного увеселения», а пока жил затворником, никого не принимал и производил у себя в лаборатории опыты по превращению различных металлов в золото. Но, узнав о прибытии знаменитого путешественника и «сотоварища по ремеслу», Сен-Жермен изменил своему правилу и пригласил его к себе, что совпадало с желанием Авантюриста.

Увидев, что гость его плохо выглядит, Сен-Жермен стал уговаривать его остаться в Турнэ, обещая исцелить его своими эликсирами и пилюлями. Однако к продукции мага Казанова был настроен весьма скептически, а посему от всего отказался. Сен-Жермен обиделся, но виду не подал, а попросил у Авантюриста мелкую монетку, у него на глазах превратил ее в золотую и с насмешливым поклоном протянул гостю. Казанова был уверен, что Сен-Жермен подменил монетку, однако не мог сказать, каким образом ему это удалось, ведь он ни на секунду не выпускал из виду маленький металлический кружочек. Сам он прежде не раз пытался проделать этот трюк, но то ли у него не хватало веры в невозможное, то ли он не обладал такой мощной силой внушения, каковой, несомненно, был наделен Сен-Жермен, только у него ничего подобного никогда не получалось. А в том, что возвращенная ему монета была золотая, он имел возможность убедиться.

Расставшись со «знаменитым ученым и обманщиком», как именует он Сен-Жермена в своих «Мемуарах», Казанова направился в Брюссель, куда спустя несколько дней после его прибытия наконец пришел вексель от Брагадина на двести голландских дукатов. Теперь можно было ехать дальше, в Берлин, где Казанова надеялся поступить на службу к прусскому королю Фридриху II Великому, слывшему покровителем философов и меценатом. Датури предложил ему сначала отправиться в Брауншвейг, где, как он узнал, сейчас обреталось все его семейство. Он уверял крестного, что его близкие с радостью примут у себя Казанову. В его доме за ним будут ухаживать, как за родным, он сможет окончательно излечиться от своих недугов. Предложение было принято, тем более что Соблазнителю было любопытно через двадцать лет увидеть мать Датури.

Однако подорванное здоровье не позволило Казанове доехать до дома Датури. Прибыв в гостиницу города Везеле, он слег и пролежал больше месяца, пользуемый местным доктором и окруженный заботами его сестры. Болезнь совершеннейше извела Казанову, и он, желая наконец от нее избавиться, беспрекословно терпел все процедуры и неукоснительно выполнял все предписания. При расставании доктор и его сестра заявили, что столь терпеливого и скромного пациента они еще не видели. В «Мемуарах» же Казанова замечает, что тогдашние его добродетели проистекали исключительно из-за болезни. Нельзя судить о человеке, когда он болен или сидит в тюрьме, ибо подлинный нрав свой проявляет он только здоровым и на воле.

В Брауншвейге он встретился с матерью Датури. Увидев, что за двадцать лет, которые они не виделись, эта женщина изрядно подурнела, ему стало досадно, и он пожалел, что захотел этой встречи. Также он писал, что мать Датури сознавала, что стала безобразной, отчего очень смущалась. Увы, лицо женщины быстро теряет свою красоту и свежесть…

Все еще ощущая слабость в теле, Казанова покинул город, суливший ему множество развлечений, и направился в Вольфенбюттель с намерением посетить тамошнюю библиотеку, одну из самых богатых в Европе. Неделю Авантюрист отдыхал телом и утолял свою страсть к штудиям, все дни проводя в величественных сумрачных читальных залах, полностью отрешившись от жизненной мирской суеты. Всегда, когда здоровье не позволяло ему предаваться наслаждениям чувственным, он припадал к источникам наслаждений духовных: сочинял, переводил, изучал, читал и перечитывал классиков. В период умственных трудов ему казалось, что добродетель всегда влекла его к себе гораздо больше, чем порок, а грешил он исключительно от веселости сердца. Поэтому он с грустью покидал Вольфенбюттель и его библиотеку, прославившуюся своими манускриптами и инкунабулами, знакомство с коими доставило Авантюристу истинное удовольствие. Его деятельная (и суетливая) натура гнала его вперед, не давая долго засиживаться на одном месте.

Свой первый визит в Берлине Казанова нанес Кальзабиджи-младшему, тому самому, с кем он в 1757 году в Париже учреждал лотерею Военной школы, которая потом стала называться королевской лотереей. В столице Пруссии Кальзабиджи также организовал лотерею, уговорив короля поручить ему руководство ею и выговорив себе процент от сбора, а заодно и заманчивый титул тайного советника. Однако сделать лотерею прибыльным делом ему не удалось, и хотя убытков она тоже не приносила, через два года король отказался поддерживать ее материально, приказав напечатать на афишах, что в дальнейшем монарх к сему предприятию касательства не имеет. Именно в эти неприятные дни к Кальзабиджи и явился его старый приятель Казанова. Памятуя, как в свое время Авантюрист доказал совету Военной школы, что лотерея может приносить большую выгоду, лотерейщик воспринял его появление как знамение свыше и принялся просить его повторить былой подвиг, то есть уговорить короля остаться гарантом выигрышей. Уговаривать короля Казанова отказался, но свой проект, как поправить дела лотереи, написал, только Кальзабиджи не сумел им воспользоваться. Впрочем, когда в беседе с Фридрихом зашла речь о Кальзабиджи и его лотерее, Казанова сумел замолвить словечко за приятеля, и тот со своей лотереей сумел продержаться еще несколько лет и даже кое-что заработать. Но в конце концов он все равно обанкротился и поехал доживать свой век в Италию.

Уяснив, что лотерейщик — не тот человек, который сможет составить ему протекцию у короля, Казанова отправился к еще одному своему давнему знакомцу, престарелому милорду-маршалу Кейту[59], с коим он последний раз виделся в Лондоне. Маршал пребывал в благодушном настроении, но протежировать отказался, сказав, что Фридрих принимает всех, кто желает его видеть. Протекция же только навредит просителю. Впрочем, при случае маршал разрешил Казанове ссылаться на него.

По совету маршала Авантюрист написал королю прошение об аудиенции, подписавшись «Венецианец», и ответ пришел незамедлительно. В письме, написанном секретарем, но подписанном «Фридрих», сообщалось, что король будет ждать просителя в саду Сан-Суси ровно в четыре часа пополудни. Облачившись во все черное, Казанова явился в сад заранее. Ровно в четыре появился Фридрих в сопровождении чтеца, швейцарца Ле Ката и любимой испанской ищейки. При первом же взгляде на надменную осанку Фридриха становилось ясно, что этот человек рожден повелевать и не терпит возражений. Обожающий оружие, войско и войну, король носил мундир, который, как шептались придворные, не снимал даже ночью, столь велико было его презрение к штатскому платью. Фанатик порядка и пунктуальности, он презирал удобства, спал на соломенном матрасе, ел мало, предпочитал простую пищу, и всюду гордо заявлял, что создал самую могучую армию в Европе. В юности он любил хорошеньких женщин, однако после ряда неудач на любовном поприще он стал импотентом и приверженцем однополой любви. Высокие статные гренадеры приводили его в экстаз, однако не брезговал он и юными пажами. Этот поистине удивительный монарх успевал все: вести заседания правительства и военные кампании, играть на флейте и любить своих гренадеров, устраивать парады и читать, писать книги и поддерживать переписку с просвещенными умами Европы, спорить и ссориться с обожаемым им Вольтером, чьи сочинения он знал почти наизусть.