– Зигзаг уже идет.

– Зигзаг идет, между прочим, тусклый и довольно несильный. Много шуму из ничего.

– Можно было идти по пути Андропова: дисциплина, отвечай за свое дело, работай честно.

– Я вам скажу, у Андропова не было собственных концепций. Он начинал щупать. Все щупал. И эти щупали. У Маркса есть замечательное сравнение: пчела от архитектора отличается тем, что пчела интуитивно, инстинктивно делает свои соты, а архитектор строит по плану. А эти строили, как пчела, интуитивно, но пчела дала и мед, и соты, а эти дали не соты и не мед, а даже сахару не стало! Вот в чем разница.

Не было плана, не думали о нем. Если предположить, что люди затевали такой поворот в вопросах частной собственности, в вопросах многопартийности и прочее и для этого обстреляли Сталина и сталинский период, то это черт-те знает, что!

– Они взялись за Сталина, чтоб Ленина уничтожить.

– Это черт-те знает что! Одну минуточку. Но тогда надо предположить другое: они сами не знали, что дело дойдет до опровержения Ленина, до опровержения Маркса – с опровержения Сталина…

– Все они знали. Что, они такие глупые?

– Тогда можно предположить черт его знает что! Я не предполагаю. Если это спланированная акция, задуманная до конца, то это страшное дело, это уже невозможно.

– Вот признаки этого, – говорю я. – Умирает Сталин в пятьдесят третьем году. В пятьдесят шестом году империализм щупает нас в Венгрии. Не вышло. Мне кажется, они тогда начали. Пощупали нас в Польше. Потом в Чехословакии. Не вышло. Сейчас они почувствовали слабину, такой момент настал, когда они могут реставрировать у нас капитализм.

У меня сомнение очень большое.

– Это страшное сомнение.

– Страшное сомнение. И не у меня одного.

– Страшное сомнение, – Каганович заметно расстроился и задумался.

– Смотрите, как Горбачева Запад хвалит. И Буш, и Тэтчер. Не знают, какую премию дать. Ваше руководство за этим следило очень внимательно. Были перегибы, невинные жертвы, но зато у вас не было пятой колонны, не было Горбачевых, Яковлевых.

– Это может сыграть роль.

– Да разве это лидер партии? Ломают памятники Ленину, и Горбачев ни слова об этом не сказал! Как президент, пускай всех поддерживает, кого угодно, но как Генсек он должен был это сказать.

– Да. Вы правы.

– Ему партия уже не важна. Он стал президентом. Я даже думал, не уйдет ли он с поста Генсека? Партия практически отстранена от руководства. Простая вещь: картошку сейчас некому собирать. Я разговаривал с секретарем Загорского райкома партии. Он говорит: раньше как было? Картошка пропадает на полях, я даю команду, а сейчас я не имею права. «Кто ты такой? Секретарь одной из партий!»

– Я в «Правде» прочитал об убийстве Кирова, проведено расследование. Прокуратура СССР отметает причастность Сталина к убийству Кирова. Вы читали, Лазарь Моисеевич?

– Читал. Хорошо, хорошо. Отповедь. Это впервые, – говорит Каганович. Голос у него бодрый.

– Але? Я слушаю.

– Как вы живы-здоровы?

– Здравствуйте, здравствуйте. Ничего так. По обыкновению, как говорится.

– Я ездил в Симферополь на несколько дней в командировку и чуть не попал в аварию, которую по телевизору показывали.

– Ну?

– Наш поезд ехал следующим за тем, который пострадал, и мы трое суток добирались из Симферополя, нас кружным путем везли через Купянск…

– Ай-яй-яй!

– Что творится на железной дороге, Лазарь Моисеевич, вы не представляете!

– Плохо?

– Очень плохо.

– А как у вас дела на съезде, что там было? Чем кончилось?

– Избрали Бондарева.

– А вас в правление выбрали?

– Да. Почтили доверием.

– Ну, это хорошо, поздравляю.

– Спасибо. Я выступал, сказал, что у нас в стране произошел контрреволюционный переворот.

– А я ждал, что вы позвоните. Я ведь двадцать второго никого не принимал.

Кагановичу в этот день исполнилось 97 лет.

– А я звонил вам перед этим.

– Я знаю, да. Но ко мне прорвались, я вам расскажу потом, как ко мне прорвались, вы слышали или нет?

– Нет, нет.

– Я вам расскажу, хе-хе. Минут на пять ко мне прорвались. Расскажу потом. Ну, когда мы увидимся? Может быть, позвоните завтра, посмотрим тогда. Я хотел побеседовать. Я так оторвался от людей, немножко прихварывал. Значит, вы приехали… А в Симферополь вы ехали чего?

– Писатели приглашали.

– Это к татарам, что ли? Хе-хе-хе.

– К украинцам.

– Хорошо, что есть люди, живущие активно. Я вот уже, к сожалению, последнее время сдал немного. Но стараюсь держаться. Прочитал в «Аргументах и фактах» интервью внука Сталина, Евгения.

– Он собирался к вам приехать.

– Да видите ли, я не знаю, он так ко мне и не приходил ни разу… А то, что он говорил – ничего говорил…

– Але?

– Здравствуйте, Лазарь Моисеевич!

– Здравствуйте, Феликс Иванович.

– Как вы там?

– Да вот сижу пока. Мне подали телефон.

– Я фильм смотрел о Бухарине вчера. Назвали «Враг народа Бухарин».

– Ну?

– И там выдвинули такую версию, что якобы было два процесса: один инсценированный, а второй настоящий. Я думаю, как это все в истории связывается?

– Это все вранье. Вранье, конечно. Вранье, вранье. Вот расскажете мне, я вам скажу.

– Когда к вам можно?

– Пожалуйста, в среду давайте. Приходите часов в шесть вечера.

– Среда у нас девятое число.

– Ну, после Рождества, – смеется Каганович. – Теперь Рождество праздник большой. Государственный…

К Кагановичу приехал в 17.55. Встретила, как всегда, в прихожей, Мая Лазаревна, перед этим выяснив, кто пришел. Тоже, как всегда.

– С праздником вас, Лазарь Моисеевич, с Рождеством Христовым, – говорю. Он смеется. – Без попов не обходится. Как включу телевизор, обязательно какой-нибудь поп учит меня, как жить дальше.

– Как вы живете? Что пишете?

– Хочу сделать беседы с Молотовым. Очень трудно.

– Трудно сейчас, – соглашается Каганович.

– Видимо, дана установка обливать вас грязью как только можно.

– Серьезно?

– Когда я попытался сунуться со своей книгой в издательство, – от меня требуют, чтобы я дал заголовок книге «Тридцать седьмой год был необходим». Я говорю: да, он это говорил, но зачем это выносить в заголовок? Я сегодня наотрез отказался. Статью заказали в ИМЭЛе, послесловие к моим «Беседам», я еще не читал, но представляю, что там может быть по нынешним временам.

– Молотов вам о пятьдесят седьмом годе ничего не говорил?

– Как вас снимали, говорил. Рассказывал, что вы сняли Хрущева с председательствующего на три дня.

– Да, да.

– Что там ведущую роль играли Суслов, Игнатов, Серов, Фурцева.

– Подробности не описываются? Он отвергает фракционность?

– Была фракционность, но в пользу дела, говорил Молотов.

– Ко мне пристает из Госполитиздата Поляков, я ему не отвечаю. Я никому не отвечаю. Чтоб я дал свои воспоминания, материалы… Как вы считаете, стоит ли мне начинать или не стоит?

– Я – за. Но в каком виде они дадут?

– В том-то и дело. У меня есть сомнения. Сейчас, когда жрать- нечего, когда такая буза, в стране такое настроение, когда против нас продолжается кампания, когда реакция наступает, стоит ли мне выступать с воспоминаниями?

– Как раз стоит – у вас много сторонников.

– После этого может пойти такая кампания – не дадут мне спокойно умереть!

– Они и так вам не дают, вы для них, как кость в горле.