Ахмет так чистосердечно завопил, что во внутренний двор выбежала мадам Ахвледиани и замерла, запрокинув седую птичью головку, а дверь в галерею открылась, оттуда высунулся батюшка в черной сутане и с распущенными по плечам волосами, с расческой в руке – вид у батюшки был крайне женственный и голос оказался очень высоким.

– Господи, – сказал батюшка, – ни минуты покоя.

Он машинально продолжал причесывание волос, медленно водя гребнем во всю длину прядей.

– Дети, – сказал Андрей сурово, – ну прямо дети! Попрошу разойтись по классам. Не позорьте меня.

– Вот именно, – сказал батюшка и ушел внутрь комнаты, как рыбина в глубину.

Когда они пошли в город, то в магазине мужского готового платья братьев Захариади они увидели знакомого батюшку, с волосами, заплетенными в длинную, но жидкую косицу. Батюшка покупал себе брюки с красными лампасами. Он стыдливо объяснял продавцу, что брюки – для брата, живущего под Ставрополем, но Ахмет тут же придумал драматическую историю о роковой любви батюшки к одной казачке, из-за чего тому приходится переодеваться казаком.

Они купили Андрею приличный костюм и всю остальную одежду, а Ахмет от себя, хоть Лидочка и возражала, небольшой, из натуральной кожи несессер.

– Это тебе на целый век, – сказал он Андрею.

А Андрей, который теперь способен был услышать в обычных словах совсем иной, связанный с его судьбой смысл, кивнул и сказал:

– Может быть, и на век.

Лидочка не слышала этих слов, она выбирала для Андрея запонки – они должны были быть скромными и в то же время достойными ее Андрюши. Запонки продавались с небольшой витрины, где лежали ремни, свернутые в тугие часовые пружины, заколки для галстуков, брелоки и цепочки для часов.

– У тебя часы хорошо идут? – спросила Лидочка.

– Что с ними станется?

– Они же в воде были.

Андрей спохватился, что нечаянно забыл об утренних событиях. Он поднес часы к уху – они молчали.

– Давай лучше починим, – сказал он.

– А может, новые купим?

– Я к ним привык, – сказал Андрей, – их мне отчим подарил в шестнадцать лет.

– Как знаешь, – сказала Лидочка. – Тогда пошли покупать ботинки.

На улице стало жарко и влажно – здесь было куда влажнее, чем в Трапезунде, может быть, оттого, что горы были покрыты пышными лесами, стекавшими к самой воде и готовыми поглотить Батум, если отсюда уйдут люди. Андрей уговорил друзей выпить сельтерской. Они уселись под навесом, и вкус сельтерской вдруг напомнил Ялту тринадцатого года и первую встречу с Лидочкой.

– Я сначала у тебя шляпу сбил, а потом познакомились, помнишь? – спросил Андрей.

– А я тогда думала, что тебе понравилась Маргарита.

Андрей накрыл ладонью кисть Лидочки.

Ахмет сказал:

– Не буду я с вами ходить по магазинам, не дело это для джигита.

– Спать – вот дело для джигита, – сказал Андрей.

– Встретимся за обедом, – сказал Ахмет, – Лидочка тебя проводит. Она знает. Мне сегодня уезжать, а дела еще не сделаны.

Ахмет церемонно откланялся.

– Если хочешь ревновать, – сказала Лидочка, – то оснований у тебя нет никаких. Ахмет сделал для нас больше, чем ты думаешь.

Андрей смотрел на Лидочку и старался найти в ней перемены – или хотя бы отражение перемен, происходящих в мире. Он как бы проверил – и в этом тоже была ревность, – на месте ли родинка на виске и так же ли правая бровь чуть выше левой.

Они еще долго просидели в том кафе и разговаривали. Они втягивались в разговор постепенно, и разговор, становившийся все более доверительным, возвращал им ощущение близости – Лидочка рассказала ему, как провела несколько дней без него, пока ждала вести из Трапезунда, как потом Ахмет нашел место на шхуне и как ужасно было это путешествие.

– Ну это зря, – говорил Андрей, – это совсем не нужно было. В море сейчас так опасно… ты же знаешь…

– Я рада, что приехала сюда.

На Лидочке было летнее платье с глубоким вырезом, открывавшим даже выемку между грудей, и в ней поблескивала капелька пота. Андрею вдруг захотелось поцеловать именно это место. И Лидочка перехватила его мысль, ее рука поднялась, закрывая вырез. Но тут же она улыбнулась и опустила руку.

– Здесь жарко, – сказала она.

– Получается, что ты моя должница, – сказал Андрей, смущенный тем, как Лидочка подсмотрела его мысль, – я тебя жду почти три месяца, а ты – две недели.

– Глупенький, какие две недели! Я чуть ли не полгода здесь прожила. Даже на твоей могиле была.

– Что? Я не понял, прости, я не понял шутки.

– Это не шутка. Я расскажу тебе все, только, если можно, не сейчас.

– Почему не сейчас?

Лидочка уже взяла себя в руки.

– Потому что это долгая история, а нам сначала надо купить ботинки. А то такие, как ты, утопленники все раскупят.

При этом слове настроение Андрея, так поднявшееся за последние минуты, рухнуло вниз, как с обрыва. Слово «утопленники», не означавшее для Лидочки ничего, кроме напоминания о собственном страхе, пока они ждали прихода миноносца, Андрею обернулось воем из открытых иллюминаторов «Измаила» и черными шариками человеческих голов на засоренном море вокруг транспорта.

– Извини, – сказала Лидочка, – я не подумала.

– Ничего.

– А это что было? Мина?

– Наверное, мина, – сказал Андрей. – Но это случилось, как раз когда искали другую мину.

– Другую?

– Но это тоже длинная история.

Андрей взял Лидочку за пальцы и, склонившись к ним, поцеловал – пальцы были прохладными, несмотря на жару.

Лидочка освободила руку и сказала:

– Здесь не принято.

– Мне плевать, – сообщил Андрей. – В конце концов, все знают, что ты моя жена.

– Кроме меня, – сказала Лидочка.

До обеда они успели побывать еще в трех магазинах. Андрей заметил, как оскудели прилавки за последние месяцы. Лидочка сказала, что так теперь везде – во всей стране. В России инфляция, и выражается она в исчезновении товаров – торговцы, ожидая будущих подорожаний, припрятывают товар, а промышленники не спешат поставлять его, тоже ожидая подорожания. Всем, кто что-то делает или продает, подорожание выгодно. А денег у тех, кто работает, больше не становится. И все понимают, что революция будет снова, только еще более кровавая и жестокая – уж очень народ разочарован в первой революции.

Андрей вполуха слушал ученические рассуждения Лидочки. В будущую новую революцию он не верил – наступала острая реакция на переживания этого утра, голова болела, движения стали какими-то замедленными, словно он продвигался в воде. Даже наклоняться, чтобы примерить ботинки, было трудно.

А еще хуже стало за обедом, особенно когда Ахмет уговорил его заказать по старой памяти шампанское. Он громко поспорил с Лидочкой, кто платит за обед, а у Андрея стала кружиться голова, и ему казалось, что он слышит, как совсем близко, внутри его, работает машина «Измаила», и он снова стоит в коридоре возле каюты, в которой разоружают адскую машину…

Лидочка почувствовала, что Андрею не по себе, и сказала, что надо вернуться в гостиницу. Андрею пора отдохнуть. Ахмет хотел было, чтобы они остались и выпили еще кофе, но Андрей согласился с Лидочкой – он был ей благодарен.

Они отошли довольно далеко от гостиницы, на улице не было видно ни одного извозчика – пришлось брести пешком, стараясь держаться в тени деревьев.

Навстречу им ехал извозчик.

В коляске сидел крестьянский сын Иван Иванович. При виде Андрея он пригнулся. Андрей догадался – схватился за злосчастный чемодан со своими контрабандными сокровищами.

Андрей хотел было засмеяться и рассказать друзьям о том, как они с Иваном Ивановичем тащили по морю проклятый чемодан, но извозчик уже уехал, а сил начинать рассказ не было.

– Сейчас, – сказал Ахмет, – он отвезет и вернется за нами.

– Нет, он не вернется, – сказал Андрей.

– А ты откуда знаешь?

– Иван Иванович заплатит ему любые деньги, только чтобы не вернулся и не сказал нам, куда он его отвез.