Пока в Петербурге и Москве большевики и эсеры спорили о том, как свергнуть Керенского, все сильнее была мысль национальная – мысль об уходе малых народов из империи против воли России, кто бы ни стоял во главе ее.

Осень 1917 года для большинства российских обывателей, не подозревавших о потайных течениях политики, была обыкновенной, заполненной житейскими трудностями, надеждами на скорое окончание войны. Надо было зарабатывать на хлеб насущный, раздобывать одежду и обувь, в которых испытывался недостаток, отправлять детей в гимназию или кадетский корпус, лечить стариков, собирать урожай и ждать, когда же все ужасное останется во вчерашнем дне, потому что живем мы так плохо, как никогда раньше не жили, но надо немного потерпеть, и мы заживем, как до войны…

Гостиницу «Белград» в Батуме содержал Отар Ахвледиани. Она представляла собой двухэтажное старое здание, сложенное из толстых бревен и обнесенное галереями, на которые выходили двери номеров, до войны она именовалась пансионом «Вена», в начале войны Отар переименовал пансион в честь многострадальной сербской столицы, отменил общие завтраки и обеды в обширной столовой первого этажа, а установил там бильярд. Штабные офицеры играли на бильярде и громко ругались, отчего деревянные галереи содрогались и скрипели. В углу бильярдной помещалась стойка, за которой стояла жена Отара и быстро разливала чачу или вино клиентам, которые спешили вернуться к столу.

От порта до гостиницы было рукой подать, тем более что у Андрея вообще не было багажа, отчего он вдруг почувствовал неловкость и начал рассказывать Ахмету и Лидочке, что вез из Трапезунда прессованный инжир в подарок Лидочке.

Говоря так, он не смотрел на Лидочку, как будто бы смотреть на нее было запрещено гаремными правилами, будто она принадлежала Ахмету или султану турецкому, а Андрей был ни при чем.

Лидочка шла рядом, но не брала его под руку, Ахмет шагал с другой стороны, тоже на некотором расстоянии – все трое были напряжены, и всем было неловко, но чувство это исходило от Андрея – он так и не мог еще перейти от гибели «Измаила», от собственного чудесного спасения, к обыденной безопасности Батума. Ахмет с Лидой появились слишком неожиданно, и в них еще Андрею предстояло поверить.

А так как Андрей не мог и не стал объяснять причину своего состояния, то его друзья решили, что он чем-то недоволен, и оба испытывали обиду – как люди, пришедшие в гости с дорогими подарками и вместо благодарности услышавшие предложение унести эти подарки обратно.

У порта стояли пролетки – все извозчики Батума съехались к порту, заслышав о том, что везут потопших.

– Мы без вещей, – сказал Ахмет, – мы пешком дойдем.

Ближние горы казались коричневыми, а дальние – изумрудными; из кофеен пахло молотым кофе, в них сидели греки и грузины и глядели на миноносец. Событие сегодняшнего дня было не сравнимо ни с одним событием последних лет. Андрей провел ладонью по шву брюк, шов еще был влажным – так недавно Андрей плыл по морю.

Гостиница «Белград» пряталась за деревьями и была почти не видна с дороги.

Они вошли внутрь, и тут же, как принесенная ветром, появилась худенькая невесомая старуха с благородным лицом.

– Он живой! – воскликнула старуха, словно Андрей был ее родным сыном. – Я же говорила, что он живой!

Мадам Ахвледиани знала, что муж Лидочки должен приплыть на «Измаиле», и, разумеется, знала, какое ужасное несчастье приключилось с этим пароходом. Она места себе не находила, пока Ахмет с Лидочкой были в порту. Ее супруг Отар тоже был, конечно, в порту, и кому-то приходилось оставаться в номерах – так что мадам томилась от неизвестности, – и тут такой подарок судьбы!

Мадам Ахвледиани желала приготовить что-нибудь для молодого человека, который избегнул смертельной опасности, но гости отказались. Сказали, что поедят в городе – не беспокойтесь. Сейчас переоденутся и пойдут в город.

Они поднялись в комнату к Ахмету – комнаты Лидочки и Ахмета были рядом, на втором этаже. В комнате было прохладно – галерея давала плотную, прохладную тень. Посреди комнаты низкие плетеные кресла окружали столик, на котором стояли кувшин с водой и стаканы.

– Ну что ж, с приездом, – сказал Ахмет. – Надо бы выпить за твое спасение, но я теперь не пью.

– И хорошо, что не пьешь. Независимо от религии, – сказала Лида.

Между ними была какая-то мысленная связь, близость, которая рождается от долгого общения. И Андрею она была непонятна и не очень приятна – словно он был лишним. Они его встретили, они о нем заботятся, они сейчас поведут его в магазин, чтобы купить одежду и ботинки, они его будут кормить обедом…

Андрей неожиданно встал и сказал:

– Жарко. – Он открыл дверь и вышел на галерею.

Он представил, как они переглянулись за его спиной и как Лидочка пожала плечами. Андрея потянуло пройти до края галереи и поглядеть, нет ли там лесенки вниз. Стараясь не шуметь, Андрей пошел по галерее и, когда дошел до ее конца, увидел, что лесенки там нет, но можно спрыгнуть на очень зеленый склон горы, уходящий сзади дома так круто наверх, что первый этаж казался отсюда подвалом.

Потом надо уйти склоном подальше от гостиницы, до самого моря, затем по гальке, вдоль воды, на север, и идти, пока не устанешь и не заснешь. А проснулся – пошел дальше, и так день за днем, пока не растворишься в этой стране и не забудешь сам себя. И будет у тебя другое имя, и какая-то скромная работа, а все, что было до этого, – исчезнет и забудется.

Стоя у перил галереи, Андрей мысленно уже шел берегом моря, вдоль самой воды, порой поднимаясь повыше, чтобы не достала на излете мягкая волна.

Он не услышал, как подошел Ахмет.

– Ты сердишься? – сказал Ахмет. – А почему, не поймем.

– Ты уже за двоих говоришь? – спросил Андрей.

– Нет, я только за себя, но с уважением. А если ты, дурак, что-то думаешь, то ты и есть дурак, – сказал Ахмет.

– Я ничего не думаю, – сказал Андрей.

– Я сегодня уеду, – сказал Ахмет. – Нечего мне возле вас крутиться. И вообще вы мне все надоели – слишком тонко организованные натуры.

– Спасибо за заботу. Я не ожидал тебя здесь увидеть.

– И недоволен?

– Доволен и очень тебе благодарен за все.

– Наконец-то догадался спасибо сказать. Только мне твое спасибо не нужно. Ты лучше Лидочке спасибо скажи.

– Почему?

– Будь моя воля, дождались бы тебя в Ялте. Ничего бы с тобой не случилось.

– Вот уж верно, – улыбнулся Андрей.

– Ну и что? – воинственно произнес Ахмет. – Не каждый же день тонут транспорты! Один утонул, и хватит. А ты хорошо плаваешь.

– Надо было тебе удержать Лиду в Ялте, – сказал Андрей. – Ведь могло быть, что мы не пошли бы в Батум.

– Если бы да кабы, – заметил Ахмет, – то мой друг лежал бы на дне Черного моря.

Андрей пожал плечами – спорить не хотелось. Почему он должен быть всем благодарен? Они ждут благодарности.

– По крайней мере я бы ни о чем не беспокоился.

– Не капризничай, герцог, – заметил Ахмет, гладя указательным пальцем черные усики, которые совсем ему не шли и делали лицо хитрым. – Мы четверо суток тащились по Черному морю от одного грязного порта до другого на самой вонючей рыбацкой шхуне в мире. Ты знаешь, как пахнет попорченная скумбрия? И каюты там нет – только тряпкой отгородили от кубрика, а в кубрике трое мужчин, не считая меня, – так твоя Лидочка спешила, чтобы тебя снова не упустить. Мне стыдно, герцог.

– Тем более мне неприятно, что из-за меня вы пошли на такие жертвы, – упрямо, подавляя стыд, сказал Андрей.

– Чарльз Гарольда читал? – спросил Ахмет. – Очень на тебя похож. Одинокий, и никто не понимает.

– Чайльд Гарольда, – поправил Андрей. – Это знает каждый гимназист.

– Да я болел, – сказал Ахмет. – У меня была скарлатина, когда вы изучали лорда Байрона.

– Что-то вы много болели, Керимов Ахмет, – передразнил Андрей Дылду, – придется мне побеседовать с вашим отцом.

– Ой, господин надзиратель, – взмолился Керимов Ахмет, – мой папа такие больные, такие несчастные, такие бедные! Пожалейте меня!