– Что это? – спросила Мария Федоровна. От волнения в словах прозвучал резкий акцент.

– Я не намерен обращаться к средствам, – сказал медиум, – к которым вы, очевидно, уже привыкли либо слышали о них. Ни погашенного света, ни блюдечек, ни таинственных голосов – этого не будет. Простите, если вы ждете от меня представления.

Медиум также говорил с акцентом. Но акцент был мягок и почти неуловим. Без сомнения, господин Теодор был иностранцем.

– Ну и слава Богу, – сказал Николай Николаевич. – Не выношу фокусников.

– Благодарю, ваше высочество, – сказал господин Теодор. – Однако обязан предупредить уважаемых гостей, что они должны будут хранить уважительное молчание, ибо от меня потребуется напряжение всех сил моего организма.

– Тишина, – беззвучно сказал Сергей Серафимович. Музыка звучала странно, и Андрей далее не узнавал Вагнера, словно Глаша импровизировала. Ай да Глаша, простая душа…

Господин Теодор закрыл глаза и чуть откинул голову.

Откуда-то сверху, гармонично смешиваясь с музыкой и перекрывая ее, начал литься тяжелый низкий звук, настолько низкий, контрабасный, что его ощущаешь скорее кожей, чем слухом.

Пальцы господина Теодора вцепились в край стола. Лицо его пожелтело, глаза светились оранжевым.

– Кого вы хотите услышать, – сказал отчим. – Скажите, ваше величество.

– О нет, – сказала императрица. – Я буду промолчать.

– Тогда подумайте.

Вдруг они услышали шаги. Тяжелые, приглушенные ковром, близкие шаги. Кто-то невидимый, остановившись у стола, тяжело вздохнул.

Мигнула и погасла одна из свечей.

– Я здесь, – произнес глухой голос.

– Кто? – неожиданно громко спросил Юсупов. – Кто здесь?

Губы господина Теодора были сжаты, глаза закрыты. Андрей мог поклясться, что в двух шагах от него дышит невидимый человек.

– Вы хотели видеть меня, маман? – спросил он.

Вдовствующая императрица потянулась в ту сторону, приподнявшись на стуле. Сидевший с ней рядом Николай Николаевич удержал ее, положив руку на плечо.

– Георгий, – прошептала императрица. – Это ты, Георгий?

И тут в центре тяжелой, непроницаемой тьмы задрожал голубой огонек, как свет далекой звезды. Он растворялся во тьме, рисуя на ней контуры человеческого тела. Все молчали, не в силах оторвать взоров от рождения фантома из тьмы.

И вот уже можно увидеть, а может, скорее почувствовать, чем увидеть, молодого человека, нежно красивого, худого, чуть сутулого. Он был столь бестелесен и хрупок, что видно было, как тяжелы его плечам обер-офицерские эполеты.

Андрей увидел, как императрица зажмурилась, словно прогоняя видение, потом резким движением убрала с плеча ладонь Николая Николаевича.

Все ждали, что она скажет. Как ни странно, центром этой сцены было не видение, не дух давно уже умершего в молодости от чахотки наследника престола Георгия, которого Андрей знал по литографиям, а Мария Федоровна, его мать. Даже в столкновении с потусторонними силами решение принимали августейшие особы.

– Как ты… как тебе там, Георгий? – спросила наконец императрица.

– Спасибо, маман, – ответил тот. – Мне одиноко, мне печально. Но я смирился, как смирились и вы.

– Его голос, – сказал Александр Михайлович. Белый адмиральский мундир казался голубым в этой странной темноте.

– Господа, – произнес Сергей Серафимович, – осмелюсь напомнить вам, что присутствие великого князя в нашем обществе требует громадного напряжения духовных сил графа Теодора. Лишь считанные минуты покойный будет находиться среди нас. Я прошу вас задавать вопросы. Дух великого князя может отвечать голосом. Вы готовы, ваше высочество?

– Я готов, – ответила тень великого князя.

– Будет ли счастлива наша семья? – спросила императрица.

– Нет, – коротко ответил Георгий.

– Что грозит ей?

– Война, смута, – последовал ответ.

Неожиданно императрица перешла на немецкий язык. Она заговорила быстро, настойчиво. Андрей тут же потерял нить разговора, так как в их передовой гимназии вместо немецкого учили английский, а на немецкого репетитора, как делали в состоятельных семьях, у Марии Павловны денег не было.

Отчим, раскрыв небольшой блокнот, записывал что-то в него, не видя карандаша. Молодой князь Феликс Юсупов барабанил пальцами по скатерти, что недопустимо при спиритическом сеансе, – он, видно, с нетерпением ждал своей очереди.

Мария Федоровна спросила вновь, и Андрей услышал в конце фамилию Распутин с ударением на последнем слоге.

– Не мне судить о его роковой роли, маман, – сказал дух Георгия. – Лучше пускай члены семьи ответят, к чему они готовы.

– Мы готовы к действиям, – сказал Феликс Юсупов. – И я не одинок. Этот старец губит династию.

– Аликс молится на него, – сказал Николай Николаевич.

– Ники – слабый мальчик, – сказала Мария Федоровна.

– Мой брат должен осознать себя государем великой державы, а не вторым человеком в собственной семье, – произнес Георгий.

– Я уже обращался к племяннику, – сказал Александр Михайлович. – Однако его величество тверд.

– Я говорил с Иллиодором, – сказал Феликс Юсупов.

– Наступила короткая пауза, и Александр Михайлович воспользовался ею неожиданно.

– Георгий, – сказал он, – я нахожусь в недоумении и растерянности. Гурко отказывается передать «Муромцы» в ведение авиационного ведомства. Но если грядет война, это может обернуться катастрофой.

– Сандрик! – крикнула Мария Федоровна. – Ты совершенно не понимаешь, что происходит.

– Мы глядим в лицо вечности, – заявил Николай Николаевич, Мария Федоровна резко возразила ему по-немецки, и разговор опять стал Андрею непонятен.

В комнате тяжело пахло благовониями, и Андрей догадался, что запах исходит от странных свечей. Видно, не один Андрей ощущал тревожный, тяжелый запах – голоса тех, кто был в кабинете, перепутывались, сплетались, поднимались нервно, до крика.

Люди в кабинете не понимали, что их дурачат. Андрей же был в том убежден. Он прикрыл дверь – резко, так, что она хлопнула, и быстро спустился по лестнице вниз. К себе идти не хотелось, он вернулся в сад. Гости, не приглашенные наверх, расположившись вокруг стола, мирно пили чай. Было скучно и тихо.

Ахмет сидел рядом с молоденькой княжной и изображал из себя таинственного контрабандиста.

Ирина Александровна отошла к парапету с незнакомой дамой. Фортепьянная музыка, еле доносившаяся из кабинета, оборвалась.

Пожилая фрейлина Ольга Петровна глядела, запрокинув седую гладкую головку, в небо, словно считала звезды.

Из дома вышла Глаша.

– Чай не остыл? – спросила она, ни к кому не обращаясь.

И тут раздался вопль юной княжны. Она вскочила.

Вскочил и Ахмет.

– Как вы посмели! – кричала она. – Как вы осмелились?

– Пардон, пардон. – Ахмет совершенно владел собой. – Я вас не понимаю.

– Это была ваша рука, – заявила княжна Татьяна. – Вот здесь. – Княжна указала пухлым пальчиком на свое колено.

– Возможно, это был дух. – Андрей показал наверх. – Вызываемые духи тянутся к женской плоти.

– Ах, какие могут быть духи! – возразила пожилая фрейлина. – Впрочем, поздно и пора домой. Там, – она показала в сторону дома, – скоро кончат?

– Идут уже, – сказала Глаша.

Андрей отошел к парапету. Он слушал вечернюю симфонию летней Ялты, состоявшую из громкого стрекота цикад, далекого пароходного гудка, пьяного голоса на улице, скрипа колес, шуршания шагов по камням тротуара и тысячи иных звуков.

Глаша подошла к нему.

– Ты зачем это сделал? – спросила она шепотом. – Я буду сердиться.

– Еще чего не хватало!

– Значит, это твой татарский дружок?

– Это был астральный дух.

– Фу! – сказала Глаша. – Какие еще астральные духи!

– Ты хорошо играешь, – сказал Андрей. – Я не знал, что ты училась.

Глаша подняла брови. Выразив таким образом недоумение, ничего не сказала.

Из дома вышли участники спиритического сеанса.

Первой попрощалась императрица. За ней потянулись остальные.