– Если нельзя быстро поставить человека на ноги, если воевать не будет, они помогут ему убраться. Я точно знаю.
– Значит, тебя считали...
– Со мной все в порядке, я оклемаюсь. Дай еще водички. «Ессентуки», что ли?
– А ты помнишь?
– «Ессентуки» помню.
– Шейн говорит, что со временем люди вспоминают все больше, поэтому их и убирают.
– Гришка прав, – сказал Коршун. – Если ты стал вспоминать, значит, ты обречен. Шундарай тоже стал вспоминать.
– Ты веришь в город, который защищаешь?
– Я уже ни во что не верю. Во мне осталась одна злость... Ты что делаешь?
Мне пришлось приподнять его, чтобы размотать бинты, которые не останавливали кровь и не скрывали рану, а лишь врезались в нее, закрутившись жгутом.
– Потерпи, – сказал я. – Я хочу как лучше.
– Все хотят как лучше. Даже когда из меня делают шашлык, хотят, чтобы он был красивым.
– Постарайся обойтись без афоризмов. Ты ведь не собираешься заниматься политикой.
– У меня есть дело. Поэтому я и терплю. Одно дело. Потом можно и уходить от вас в сияющие дали.
С помощью самодельного бинта сделать перевязку было нелегко, и получилась она лишь чуть получше, чем раньше.
– Значит, ты не знал, что тебя здесь ждет? – спросил я.
– Я и сейчас не знаю, – сказал Коршун.
– А я их видел.
– Кого?
– Тех, кто наблюдает за нами.
– Пускай наблюдают, – сказал Коршун. – Но если Гришка прав, то им еще придется покрутиться, прежде чем я сдамся. А их много?
– Хозяев меньше десятка. С ними обслуга и охрана.
– Ничего, справимся.
– Может, расскажешь мне, что у тебя за проблема?
Я старался расположить его к себе, внушая ему, что я – его единственный друг.
В этом не было лжи, потому что по крайней мере я не был его врагом.
– Пускай тебе расскажет Гришка, – сказал Коршун после долгой паузы. – Я обещал ему молчать.
– Мне не нужны твои тайны. – Я не скрывал, что задет отказом.
– Это связано с Надин. Гришка говорит, что она жива. Что все было инсценировкой.
Может быть, Шейн был прав. Но тогда какого черта тащить израненного, почти неподвижного человека сюда, в диспетчерскую войны, чтобы он убедился в том, что все насилие над Надин было лишь инсценировкой?
Кто-то из них говорит неправду. Или Коршун, или Шейн.
– А как вы хотите это... как ты намерен убедиться?
– Они что-то придумали. – Коршун чуть улыбнулся. Он ослаб так, что лежал плашмя, нос – к потолку.
Но тут вернулся разведчик.
– Как у вас дела? – Он плотно прикрыл дверь.
– Так себе дела, – сказал я. – Кровотечение. Я воду ему принес.
– Да он что, потерпеть не мог? Где ты газировку добыл?
– На балконе, – сказал я.
– Я же просил, чтобы ты не выходил. – Шейн был расстроен.
– Я в шапке. А слуг не принято замечать.
– Ну что, она придет? – не вытерпел Коршун.
– Нет. Они заперты. Там она не одна. Надо подождать.
– Я не могу долго ждать. Я скоро кровью истеку.
Разведчик даже притопнул ногой, как рассерженный ребенок.
– Какого хрена я тебя тащил? На что ты мне нужен?
– Вот это меня и удивляет.
Коршун говорил медленно, ровно, стараясь не тратить сил на слова. Он даже головой не шевелил.
– Тогда потерпи еще, – сказал Шейн и вдруг молча, словно боялся, что мы станем его задерживать, выскочил из комнаты. Он был почти в истерике.
– Будем ждать, – сказал Коршун. Потом он медленно повернул голову ко мне и вдруг подмигнул. – Даю тебе задание, – сказал он. – Как комроты своему сержанту. Иди и сам разберись. Не доверяю я Гришке.
– Тогда скажи, откуда ты его знаешь?
– Какая-то связь у нас есть. Но забыл. Я много чего забыл... но главное помню. Учти.
В голосе звучала угроза. Он надеялся, что выздоровеет и наведет порядок в этой жизни.
Его пожелание совпадало с моими намерениями. Чем дольше я прячусь, тем хуже для дела и для меня. Сейчас я завишу полностью от Шейна, а он мне, как и Коршуну, не нравится.
Из коридора донесся звон, перешедший в звук сирены. Ноздри Коршуна задрожали, как у боевого коня.
– Боевое время! – сказал он. – Посмотреть...
– Что-то мало времени прошло, – сказал я.
– А у нас это сериями. Четыре-пять боевых времен, а потом большой перерыв – а то народу не останется. Здесь все рассчитано.
Он наводил справедливость в пределах навязанных ему догм. В его сознании перемешалось освобождение от внедренной памяти и ее гнет.
– Ты поищи Надин, – попросил он. – Спроси, у кого сможешь. Здесь должны быть свои ребята, ветераны. Наши ведь везде есть, Россия великая страна, всегда где-нибудь воюет.
Дышал он мелко и часто.
– Я пошел.
– Не задерживайся, – сказал Коршун. – Хочется досмотреть.
Я вернулся на балкон.
В дверях меня не остановили. Экран горел – как хорошо видно! Общий план – наезд на поле боя.
Для того чтобы не выделяться из небольшой галактики служителей, я отступил к столам с закусками и прохладительными напитками, которые, правда, не имели большого спроса – внимание сенаторов было поглощено тем, что происходило внизу.
Я не сразу заметил моих земляков. Но они, оказывается, собрались тут же в дальнем конце балкона, между ними и сенаторами была широкая нейтральная полоса.
У них там тоже был экран. Один на всех. На широкой ограде балкона лежали листки бумаги, на которых они что-то писали.
И вдруг я понял, что это означало, – это были бега, ипподром!
Вот они сидят: Порейко, толстый генерал, сам Рустем, Одноглазый Джо, Одуванчик, Александра... моего разведчика нет.
Александра заметила меня. Странное чувство – лишь она меня различала, для остальных я не существовал.
Она поднялась и пошла ко мне.
Проходя мимо, она кинула мне:
– Следуй за мной.
Мы остановились в коридоре, в стороне от входа. Здесь никто не ходил – все внимание уже было приковано к земле, к внутреннему миру – начиналось боевое время.
– Ну что ты здесь ходишь! – накинулась на меня Александра. – Ну простоишь пять минут, десять, и кто-то обязательно тебя опознает. Тебе что от них нужно?
Часть IV
АЛЕКСАНДРА
Ей уже надоел этот милиционер. Она почему-то не сомневалась, что он милиционер – не разведчик, не из ФСБ – милиция.
Он обязательно попадется.
А парень хороший и совершенно не понимает, против какой системы он выступает.
Она бы давно могла его сдать тому же Порейке, который чудом его до сих пор не заметил. Но не сдавала – инстинктивно собирала себе союзников.
Графу Шейну она обещала взять его с собой.
Но сама не была теперь уверена, что их отпустят. Ну ладно, этих, из центра, сенаторы не тронут – они же поставщики мяса. А вот ее и Порейку, а уж тем более Одноглазого Джо могут и кинуть вниз. Ведь Меховск они уже обработали, теперь пойдут к Костроме или к Белозерску – они последовательно идут по России.
И все же скорее их отпустят – сенаторам нужны были добрые отношения с поставщиками. А если сегодня они схватят Порейку, то завтра слух об этом пройдет по всем поставщикам, и черта с два ты наберешь людей без «Союза ветеранов – XX век». Так что давайте считать, что мы здесь – как на экскурсии. Наградная экскурсия.
Порейко получил семь тысяч баксов. Она знала. Он не мог не похвалиться.
Сколько же имеют генерал и Рустем?
Но главное – не это. Главное – вытащить Витю. Может, он уже мертвый. Почему-то Гришка не появляется. А как использовать этого... Гарика? Сколько ему можно сказать? Сколько он поймет? Ведь его обрабатывали вместе с остальными, но, по всему судя, он ничему не верит. Таких надо стрелять на месте, как Гришку-разведчика.
– Ну чего ты здесь шляешься? – в сердцах спросила Александра, когда вытащила любопытного милиционера наружу. – Простоишь ты минут семь-восемь, и тебя кто-то обязательно вычислит. Чего ты здесь ищешь?
Он какой-то простодушный, глаза блестящие, я бы сказала – с юмором. Скорее приятный, чем наоборот.