16
Шел по морю корабль, в нем Янош находился,
И ветер, в паруса вцепившись, выл и злился;
Шел по морю корабль, прошедши много за ночь,
Но дальше залетал мечтами витязь Янош.
Он все перелетал, он несся без препятствий.
О встрече думал он, о будущем богатстве.
Он думал так: «Мой друг, тебе во сне не снится,
Кто по морю к тебе на корабле стремится.
К тебе спешит жених, чтоб браком сочетаться,
И больше мук не знать, и больше не скитаться,
И в радости зажить, и ею всех превысить,
И впредь ни от кого на свете не зависеть.
Хотя хозяин мой был скопидом и жила,
Я все простил ему, и все во мне остыло.
Притом повинен он в моем обогащенье.
Я щедро награжу его по возвращенье».
Вот Янош где витал своей мечтою смутной,
Покамест плыл корабль и ветер дул попутный,
От Франции вдали, в открытом океане,
От Венгрии ж еще на большем расстоянье.
Раз Янош вечером у вышки корабельной
Взад и вперед бродил по палубе бесцельно.
Матросам шкипер так сказал: «Заря румяна,
Ребята, не было бы завтра урагана».
Но Янош не слыхал, что молвили матросы.
Клин аистов над ним как раз в то время несся.
Шло дело к осени. Наверно, в те недели
Они из Венгрии, с земли родной, летели.
С восторгом он смотрел вослед их веренице.
Скрываясь вдалеке, на юг летели птицы.
Неся ему как бы далекие призывы
Красивой Илушки и родины красивой.
17
На следующий день, как небо предвещало,
С утра поднялся шквал, упорный и немалый.
Плетями вихрь хлестал валы нетерпеливо,
Валя их кувырком и им косматя гривы.
Команда видела, что положенье трудно.
Волна, как скорлупу, подбрасывала судно.
Крепился экипаж. Он знал – момент опасный.
Спасенья не было, и было все напрасно.
Вот черный смерч нашел, корабль в его капкане.
Бьют молнии, слепит их частое сверканье.
Удар в корму, еще удар, корма пробита.
Пропало все, конец дырявому корыту!
Обломки корабля плывут, куски обшивки,
Всплывают мертвецы, плывут снастей обрывки.
А где ж герой наш? Что предпринял Янош-воин,
Когда в корабль вода вбежала из пробоин?
Ведь смерть уже почти взяла его за горло,
И вдруг спасенья длань судьба ему простерла.
Все выше гребни волн, вода несет все выше.
Он достает рукой край облака нависший.
С какого-то в воде торчавшего осколка
Нацелившись, поймал он облако за холку
И полетел, вися на нем, покамест туча
Не врезалась концом в береговую кручу.
Он на землю сошел. Упавши на колени,
Вознес он господу за все благодаренье.
Что клад его пропал, в том он не видел горя.
Ведь главное, что сам не потонул он в море.
Вот огляделся он: на выступе стремнины
Тень грифова гнезда висела над равниной.
Заметив, что птенцов кормила птица злая,
Подумал Янош: «Вот кого я оседлаю».
К гнезду подкравшись, он негаданно-нежданно
Одним прыжком вскочил на птицу-великана,
Пришпорил хищника, и тот раскинул крылья,
И горы и моря под ними вдаль поплыли.
Его бы сбросил гриф на дно глубин отвесных,
Когда бы сам в тисках не очутился тесных,
Но Янош обхватил ему бока умело,
И, воле вопреки, с ним птица вдаль летела.
Бог знает сколько стран мелькнуло по дороге.
Случайно солнце раз взошло на холм отлогий
И осветило вдруг внизу подъем неровный,
И колокольни верх, и сельский двор церковный.
Святые небеса! Он чуть не помешался.
То был поселок их. Поселок приближался
Все ниже гриф летел.- его земля манила.
Он все искал, где сесть, он выбился из силы.
Вот опустился гриф усталый на пригорок.
И витязь Янош слез скорей с его закорок.
Он позабыл про все и, не простившись с птицей,
Шел, глядя на село и церкви черепицы.
«Без золота иду и не довез подарка,
Но сердцем рвусь к тебе,- оно, как прежде, жарко!
А это, Илушка, всех царств земных превыше.
Сейчас увижу я тебя, сейчас услышу».
Подобных мыслей полн, прошел он сельский выгон,
Вдоль виноградников околицы достиг он.
Бочонок прозвенел и въехал воз в ограду.
Он понял: у сельчан дни сбора винограда.
Навстречу ехали тяжелые подводы.
Никто не узнавал чужого пешехода.
Вот за угол он взял, где, по его расчетам,
Шла к Илушке тропа, и подошел к воротам.
Перехватило дух от первой же попытки
Открыть затвор, рукой притронуться к калитке.
С волненьем справившись и замираньем сердца,
Шагнул он – и чужой народ, нашел за дверцей.
«Я не туда попал, тут есть другая тропка»,-
Решил он, повернув опять дверную скобку.
«Кого вы ищете?» – его в дверях светлицы
Спросила новая какая-то жилица.
Он отвечал кого. «О, милосердный боже!
Простите, ваш загар, обветренная кожа,
Я не узнала вас,- растерянно, негромко
И вся смутясь, ему сказала незнакомка.-
Прошу вас в дом. Зачем мы топчемся у входа?
Я расскажу вам все, что было в эти годы».
И, с гостем в дом войдя и севши у окошка,
Так продолжала речь, помедливши немножко:
«Неужто вы меня совсем не узнаёте?
Девчурка, помните, боялась строгой тети?
В те годы к Илушке ходили часто дети…»
«Где Илушка сама, скорее мне ответьте!»
«Где Илушка? – вздохнув и утерев слезинки,
Переспросила эта женщина в косынке.-
Что, дядя Янчи, мне сказать? Она в могиле.
Не знали разве вы? Ее похоронили».
Не рухнул на пол он затем, что слушал сидя.
Поник он, ничего перед собой не видя,
Но плакать он не мог. Прижавши к сердцу руку,
Он как бы сдерживал нахлынувшую муку.
Он долго так сидел, без всякого движенья,
И тихо вдруг спросил, как после пробужденья:
«Не замужем она? Нарочно, может, скрыли?
Я б это предпочел. Чтоб только не в могиле.
Я б увидал ее хоть раз еще единый,
И сладкой стала б мне тогда моя кручина».
Но не дождался он от женщины ответа
И вздрогнул, заключив, что, значит, правда это.