Сатмар, август 1847 г.
НЕ ОБИЖАЙСЯ
Мое живое солнце золотое!
Не обижайся, если иногда
Я хмур и мрачен. Даже пред тобою
Я не могу веселым быть всегда.
Утешься тем, что в тяжкие минуты
Приносишь огорченья мне не ты.
Виновницею этой скорби лютой
Ты быть не можешь, ангел доброты!
Меня совсем иное нечто гложет,
Глаза подергивая серой мглой.
Недобрый некий дух меня тревожит,
Ко мне ночами ходит демон злой.
Напрасно умоляю: «Не преследуй!»
Он к этим просьбам остается глух.
Я знаю, вечным наважденьем бреда
Ко мне являться будет этот дух.
Едва я, как пьянящего напитка,
Касаюсь чаши радости, как вдруг
Уж тут как тут мой посетитель прыткий -
И чаша мигом падает из рук.
Былое – вот тот призрак окаянный,
Воспоминанье – вот как звать его.
Лишь горький рок мой мог придумать спьяна
Такую казнь, такое колдовство.
Теперь ты знаешь, под каким я игом.
Хотя в другое время я не трус,
Чуть шаг минувшего заслышу, мигом
Бесчувственнее камня становлюсь.
Не говори со мной в часы унынья.
Тебя я в это время не пойму.
Дай без следа исчезнуть чертовщине,
Я сам воспряну и рассею тьму.
Вот сон какой мне временами снится.
Пока мне снится этот страшный сон,
Не верю я, что это небылица,-
Так част и так правдоподобен он.
Сатмар, август 1847 г.
ПЕСТРАЯ ЖИЗНЬ
Бывал на службе я у Марса,
И к Талии я нанимался…
Меня любили, уважали:
То сам сбегал, то в шею гнали.
То босиком блуждал я где-то,
То покупал себе карету;
То чистил людям сапоги я,
То мне их чистили другие.
Страдал от голода и жажды,
Глотал я корки не однажды,
Зато порой имел я счастье
Купаться в молоке и масле!
Порой постелью средь дубравы
Служили мне сухие травы.
То снова над моей постелью
Шелка алькова шелестели.
Перед слугой аристократа
Я шляпу поднимал когда-то,
Но и надменные вельможи
Передо мной склонялись тоже.
Служанка иод руку со мною
Пройти стыдилась. Но иное
Настало время: стал приятным
Я важным дамам, самым знатным.
Ходил я в драгоценном платье,
Ходил с заплатой на заплате -
С зеленой, с желтой, с синей, с красной…
О, боже! Жизнь пестра ужасно!
Сатмар, август 1847 г.
ПРЕКРАСНОЕ ПИСЬМО
Милая, ты написала
Мне прекрасное письмо.
Это след ума немалый,
Прямодушие само.
Пишешь,- я тебе дороже
С каждым часом, но, дружок,
Веришь ли, мороз по коже
Пробежал от этих строк.
Пролегла на лбу морщина -
И она как след ножа.
В этом ты, мой друг, повинна,-
Я читал письмо, дрожа.
То письмо – как куст на грядке,
Под которым спит змея.
Не найду ее, но в пятки
Был тайком ужален я.
Объясни мне: неужели,
Друга за любовь казня,
С умыслом или без цели
Оскорбила ты меня?
И рукою той же самой
В сердце всажен мне кинжал,
От которой я бальзама
Исцеляющего ждал.
Звал тебя я, утопая,
Руку помощи подать.
Подошла ты, но не знаю,-
Чтоб спасти иль вглубь загнать?
Приходи, рассей сомненья,
Иль безумья не сдержу,
И себе о скал каменья
Голову я размозжу.
Сатмар, август 1847 г.
НА РОЗУ РАССЕРДИЛСЯ Я…
На розу рассердился я -
Она обидела меня.
Как водится, я горевал,
Сердился я и тосковал:
Мол, лишь могильщику под стать
Такую рану врачевать -
Тогда лишь выздоровлю я,
Когда возьмет меня земля.
И до тех пор я горевал,
Покуда не поцеловал
Меня мой ангел, и тогда
Забылась вся моя беда.
Как нож слова ее разят,
Но губы рану исцелят.
Ведь девушки все таковы!
Что тут поделаете вы!
Сатмар, август 1847 г.
ВСЕ ГОВОРЯТ, ЧТО Я ПОЭТ
Все говорят, что я поэт;
И я того же мненья.
Но ты, о дорогая, нет,
Не славь мои творенья.
Не мучь меня своей хвалой,
Мне совестно до боли.
Я по сравнению с тобой -
Ничтожество, не боле.
Ведь в каждой мысли у тебя
Мелькнувшей без названья,
И в каждом вздохе, что едва
Теснит твое дыханье,
И в каждом взгляде милых глаз
С их сокровенной речью,
И в голосе, что столько раз
Летел душе навстречу,
В улыбке на твоих устах -
Пожалуй, больше вдвое
Поэзии, чем в пятистах
Стихах, рожденных мною.
Сатмар, август 1847 г.
ЗВЕЗДНОЕ НЕБО
Я на спине лежу и из густой травы
На звезды ясные гляжу во власти грез.
Их серебристый свет, касаясь головы,
Свивается венком вокруг моих волос.
Я душу выкупал свою в дождях лучей,
Их светлый ливень смыл с нее земную муть.
Она рванулась ввысь, чтобы себе скорей
Путь на небо вернуть.
Земля объята сном, он сладок и глубок,
И что-то лишь в тиши гудит невдалеке:
Букашка ль близ меня уселась на цветок,
Или вдали шумит плотина на реке,
Иль это более еще далекий гром
И эха замирающий ответ,
Иль то душа моя свой праздничный псалом
Поет с других планет?
Лети, душа моя, сквозь дали без числа
И загляни за край таинственных завес,
Которые рука господня соткала
В премудрости иль прихоти небес.
И взорами пытливыми окинь
Всю бездну звезд, весь купол голубой
И прилети сквозь горнюю их синь -
Поговорить со мной.
«Что видела? – спрошу.-
Там есть ли жизнь, как тут?
Похожа ли она на наш тоскливый ад?
И существует ли взаправду Страшный суд,
Где жалуют святых, а грешных не щадят?
Но мне-то в этом что? Одно мне объяви,
Одно я знать хочу, одно поведай мне:
Там бьются ли сердца и в них огонь любви
Горит ли в глубине?
И если любят там, то я готов года
Молиться, чтоб господь меня там поселил.
А если нет и вход любви закрыт туда,
То бог с ней, со страной мерцающих светил!
Я землю предпочту тогда любой звезде,
Пусть в ней я превращусь по смерти в прах и тлен-
Все может заменить любовь, любви ж взамен
Нет ничего нигде».