Я все думала, позовет ли он меня выслушать письмо или нет, но когда он написал, то позвал и спросил моего мнения. Потом мы вышли, чтобы где-нибудь

пообедать; по дороге купили сигар, папирос и шляпу (2 талера, 5 Silb.)

коричневую. Какой Федя еще дитя, он так и охорашивался в новой шляпе; мой

отзыв, что эта шляпа ему идет, ему очень польстил. <...>

Вторник, 23 мая (4 июня)

<...> Зашли в библиотеку; здесь молодого человека не было, а была сама

хозяйка, ужасно бестолковая госпожа, которая притащила нам несколько

каталогов и просила выбрать. (Я прочла "Les Miserables", эту чудную вещь

Виктора Гюго. Федя чрезвычайно высоко ставит это произведение и с

наслаждением перечитывает его. Федя указывал мне и разъяснял многое в

характерах героев романа. Он хочет руководить моим чтением, и я страшно этому

рада!) Теперь Федя взял "Nicholas Nickleby" Диккенса. Отнесли книги домой и

пошли в Grand Jardin и здесь слушали музыку. Просидели до самого конца, что

никогда не случалось прежде. Сегодня играли какую-то особенно нежную

мелодию, "Das Bild der Rose" и еще увертюру из "Vier Haymons Kinder". Мне

было очень, очень весело в этот день.

69

Среда, 24 мая (5 июня)

<...> Сегодня весь сад ресторана Grand Jardin'a был освещен маленькими

цветными фонариками; это было довольно красиво. Пришлось идти гулять по

всему саду; зашли в какой-то кабачок и пили пиво. Потом гуляли под музыку и

отправились домой. Я была очень весела сегодня: то прыгала, как маленькая, через несколько ступенек, то пела, то танцевала, просто Федя не знал, чему это и

приписать, а я была просто счастлива. Заходили в кондитерскую купить пирожков

и съели там мороженого, но когда пришли домой, у меня сильно разболелся

желудок, и я должна была лечь в постель. Федя поминутно спрашивал меня: "Ну

что, еще болит?" - как будто эта боль могла пройти в одну минуту. Потом мы

долго сидели с ним вечером, и он просил меня рассказать ему всю историю нашей

любви. Я ему долго рассказывала, какое он на меня произвел впечатление, как я

вошла, как потом было. Он слушал и сказал мне, что он, женясь на мне, хоть и

любил, но еще очень мало меня знал, но теперь вчетверо более меня ценит, зная, какая я простая. (Федя был ко мне очень нежен.).

Понедельник, 29 мая (10 июня)

<...> В четыре часа мы пошли на почту; Федя получил два письма: первое

от Паши, со вложением нескольких писем, присланных Феде со дня его отъезда.

А другое было от Аполлона Николаевича Майкова. Федя тут же распечатал

письма. Когда он читал, то я могла тоже читать те же самые письма; я заметила, что было письмо от С.

Пятница, 2 июня (14)

<...> Пошла в галерею, много там ходила, осмотрела Рибера, видела все

картины Рембрандта, Рубенса, жанровые картины Давида Теньера. В половине

четвертого пришел Федя, и мы еще раз обошли галерею. Федя указывал лучшие

произведения и говорил об искусстве. Какие удивительные шедевры здесь

собраны! <...>

Суббота, 3 июня (15)

Зашли в Cafe Real. Отсюда пошли в книжный магазин покупать

"Колокол". Купили за 1-е июня, чего мы не знали, потому что в последнем номере

было сказано, что следующий номер выйдет 15 июня; заплатили 6 Silb. <...> Как я подумаю, до чего изменился его характер, - это удивительно!

Прежде, бывало, так раздражителен, а теперь все мне сходит с рук. Прежде, бывало, он так раздражался и кричал на своих домашних, что я просто иногда

страшилась за свою будущую с ним жизнь. Я думала: если он и при мне не

изменится, то жизнь моя будет - мука. Но теперь это все прошло, хотя наши

обстоятельства теперь куда как не блестящи. <...>

70

Понедельник, 5 июня (17)

<...> Пошли в Grand Jardin. Сегодня играли произведения Моцарта:

"Andante Cantabile", "Menuet", "Allegro", все удивительно хорошо. Федя был в

полном восхищении; мы оба были очень рады, что нам сегодня удалось

послушать такую чудесную музыку. <...>

<...> Сегодня я весь вечер читала: "Les Miserables", и когда пробило

половину двенадцатого, - обыкновенное время, когда я отправляюсь спать, - то

Федя погнал меня ложиться, сказав, что я могу дочитать и завтра. Я простилась с

ним и отправилась в другую комнату, где и дочитала главу. В половине

четвертого, не более получаса как я успела заснуть, с Федей сделался припадок. Я

тотчас же вскочила, так что, как он мне после говорил, он при начале припадка

видел, как я подбежала к нему. Меня на этот раз припадок очень поразил: я

становилась на колени, ломала руки и все повторяла: "О несчастный,

несчастный!" Действительно, его страдания были ужасны, но, по счастию, припадок продолжался недолго; потом он очнулся, но, видимо, не понимал, что с

ним было, так что уже через полчаса я ему сказала, что у него был припадок. Он

сделался ко мне удивительно ласков, говорил, что я добрая, что он меня любит, и.

умолял меня лечь в постель и заснуть. <...>

Вторник, 18 июня (6)

<...> Встал Федя ужасно разбитый, с совершенно другими впечатлениями, чем обыкновенно. Ему бывает после припадка чрезвычайно грустно, тяжело,

точно он на чьих похоронах. Он страшно устал. <...>

Среда, 19 июня (7)

<...> Сегодня мы раньше пришли домой; сели читать; я просидела до

половины двенадцатого, потом легла, а Федя пришел в два часа. (Я, разумеется, тотчас же проснулась, и мы очень радостно попрощались и побеседовали. <...> Я

спросила, будет ли он рад рождению ребенка и что я боюсь, что он будет этим

недоволен. Он с очень веселым лицом отвечал, что совершенно напротив, что он

будет страшно счастлив, если у нас родится ребенок, хотя прибавил: "Тяжело

оставлять детей без денег и безо всякого воспитания". Но потом несколько раз

нежно поцеловал меня, и я поспешила перевести разговор на другое. Когда он сам

лег в постель, то сказал, что "это будет очень хорошо", что один, даже двое детей

вовсе не обременят нашу семью, а только вольют в нее новую жизнь. Я

заговорила о другом, но Федя, видимо, думал о нашем разговоре и сказал:

"значит, это будет в феврале"; "может быть, будет мальчишка", прибавил он с

удовольствием и сказал: "Ах ты, Анечка, Анечка!" Видимо, мысль о ребенке

пришлась ему по душе; я уверена, что он полюбит ребенка, если нас бог

благословит. <...>

71

Пятница, 21 июня (9)

<...> Сегодня произошла такая нелепая сцена, в которой мы поступали как

дети: когда мы стали подходить к Grand Jardin, то Федя захотел домой, но был в

нерешимости. Я сказала: коли домой, так домой! Он ужасно рассердился и

поворотил домой, но, пройдя несколько шагов, когда я ему сказала, что мне

лучше бы хотелось посидеть в саду, он вдруг очень быстро поворотил к саду, но

сказал, что более пяти минут в саду не просидит. Я отвечала, что если сидеть, то

не пять минут, а полчаса, и в таком случае гораздо лучше идти домой. Так как он

настаивал, то я сказала: лучше мы пойдем домой, или я одна пойду. Так как он

продолжал идти, то я поворотила домой, а он пошел в сад. Ну, зачем я это

сделала? Все наши ссоры происходят оттого, что мы оба очень беспокоимся и