― Ну, разве я мог отказаться?!

― Да, конечно, отказаться ты не мог, но как же мы теперь будем? Если ты останешься в институте совместителем, тебя немедленно исключат из очереди на квартиру, с твоим здоровьем ты не сможешь уделять времени и сил докторской.

― Возможно, так все и будет, возможно. Но я не мог отказать Сергею Ивановичу в его просьбе, ― грустно заключил разговор Ваня.

Итак, нагрузка действительно огромная, докторская отложена «до лучших времен», а через некоторое время нас, как я и опасалась, исключили из списков на получение квартиры, а ведь мы стояли там «первыми». Все это было тяжело и обидно... Но мы пережили этот удар, а потом мне пришла в голову гениальная мысль: я стала упрашивать Ивана Васильевича при встрече с С. И. Вавиловым рассказать ему о том, что из-за перехода на работу в БСЭ мы потеряли возможность получить квартиру, что живем восемь человек в двух комнатах площадью тридцать пять метров, из них одна комната проходная и темная. Но Ваня категорически отказался говорить с Вавиловым о своей проблеме..

Прошло больше года. Однажды пришел оживленный, радостный.

― Представь себе, ― сказал он, ― ты была права, мне надо было поговорить с Сергеем Ивановичем насчет квартиры. Сегодня я был у него, и он сам завел разговор, стал расспрашивать о моей семье, об условиях, в которых живу. Услышав о том, что я потерял очередь на квартиру, буквально устроил мне нагоняй, что не сразу сказал ему об этом, заставил тут же написать заявление в жилищно-бытовую комиссию, на которой написал просьбу «обеспечить семью товарища Кузнецова квартирой в первом же доме, который будет сдан «Центракадстроем».

Конечно, наша радость оказалась преждевременной. Не раз приходили письма, в которых «вежливо» сообщалось, что наше заявление о предоставления квартиры пока удовлетворить невозможно, что такая возможность, «вероятно, представится при заселении следующей секции дома». Такие писульки присылались каждый раз, когда происходило очередное заселение. Я настаивала, чтобы Иван Васильевич рассказал об этом Сергею Ивановичу, но он считал это «неделикатным».

― Подождем, не могут же они не выполнить просьбу президента!

Отец Ивана Васильевича снова заболел, так что пришлось уложить его в больницу, где в январе 1951 года он и скончался. Ваня тяжело переносил смерть отца, обвиняя себя в том, что мало уделял ему внимания и времени. А где было ему взять это время?

В том же январе 1951 года умирает Вавилов ― ему было всего лишь шестьдесят лет. Это была тяжелая потеря. К тому же мы лишились надежды на изменение условий нашей жизни.

Новым президентом стал А. Н. Несмеянов, с которым Ивана Васильевича жизнь раньше не сводила. Положение казалось безвыходным... Неожиданно Ваню пригласил к себе ученый секретарь Академии наук Топчиев. Попросил помочь ему написать какой-то документ для ЦК. Разговор потом перешел в иную, неделовую плоскость... Топчиев очень хвалил статью Ивана Васильевича в «Вопросах философии», посвященную Вавилову, а потом сказал:

― Я знаю, что жилищно-бытовая комиссия не выполнила просьбу Сергея Ивановича о предоставлении вам квартиры. Не волнуйтесь, я сам займусь этим делом. У нас сейчас ведется строительство очень приличного дома на Песчаной улице, у метро Сокол. Потерпите еще немного.

Топчиев выполнил свое обещание, но это случилось лишь через полтора года, а за это время пришлось пережить немало и радостных, и печальных событий.

Иван Васильевич очень много работал в БСЭ, в Институте философии, в редакции журналов «Вопросы философии» и «Наука и жизнь», в которых был членом редколлегий, писал много статей. А я в главке научно-популярных фильмов курировала картины ― прежде всего географические, которые с сорок восьмого года начали создаваться по инициативе Владимира Адольфовича Шнейдерова. В моем ведении были также фильмы о природе, выпускаемые для общего экрана, и сельскохозяйственные ― по заказу Министерства сельского хозяйства СССР. Работа была увлекательная. Я никогда не удовлетворялась простым ознакомлением с литературными и режиссерскими сценариями, но старалась лично встретиться и с героями, чей опыт передавался в картине, и с научными консультантами. Запомнилась, например, Прасковья Андреевна Малинина, о которой был сделан полнометражный фильм. Чтобы помочь режиссеру в предстоящей работе, я встретилась с Малининой в номере гостиницы «Националь», где она, как депутат, проживала во время сессии Верховного Совета. Когда постучалась и вошла, с постели приподнялась явно усталая женщина с простым русским лицом. Я попросила ее не вставать, она согласилась и, вытянув ноги в грубых нитяных чулках, вновь прилегла.

― Ох! Устала. Вы уж простите меня, но сил нет, коров выхаживать и доить все же легче, чем заседать.

Она оказалась очень умной и сообразительной женщиной. О прославившем ее холодном воспитании телят рассказала так понятно, что нам потом ничего не стоило внести нужные поправки. Успех себе не приписывала, просила подчеркнуть в фильме заслуги костромских ученых.[90]

Свадьба Сони

Роман Сони с Костей начался уже на первом курсе физфака. Мы узнали о нем случайно, когда поздней осенью 1949 года вернулись с курорта. Разбирая бумаги в письменном столе, обнаружили среди них большую фотографию незнакомого красивого молодого человека. Оборотная сторона портрета была заклеена газетной бумажкой. Это, естественно, вызвало во мне большое любопытство, и я, несмотря на возражения Вани, не будучи так же щепетильна к «тайнам» моей дочери, как любящий ее отчим, решилась отклеить бумажку и прочесть довольно тривиальную надпись, которую не могу воспроизвести дословно, но которая явно свидетельствовала о влюбленности этого юноши в Соню. Она была, конечно, смущена и возмущена моим «неблагородным» поступком, но Иван Васильевич ее как-то успокоил. К этому времени она уже была явно к нему привязана. Ему первому она сообщила о своем намерении выйти за Костю замуж. Я на нее не обиделась, о нет! Я только радовалась ее доверию к нему, понимая, что с таким человеком, как Ваня, ей было легче говорить, чем даже со мной, своей матерью. Он как никто умел понимать людей, их самые интимные и сокровенные переживания. Ему удалось уговорить молодежь не торопиться, проверить свои чувства, прежде чем вступать в брак. И дочь пошла на это.

Их свадьба состоялась в июле 1952 года на даче в Пионерской. На улице были сколочены длинные узкие столы, за которыми мы смогли принять более сорока гостей. Незадолго до этого произошло наше знакомство с его отцом, Алексеем Акимовичем, и матерью ― Раисой Ивановной. Они приехали к нам, чтобы поговорить о предстоящей свадьбе. Странное впечатление произвело на нас их заявление, что они люди религиозные, а потому хотят, чтобы дети непременно венчались в церкви.

― Но они же комсомольцы, ― возразила я.

― А это можно сделать тайно, ― ответила Раиса Ивановна.

― Ну уж нет! Такого мы детям не посоветуем. Они люди взрослые, решат сами, к тому же Соня некрещеная.

― А ее можно окрестить, ― заявила Раиса Ивановна. Это услышал Костя.

― Я же просил вас, ― раздраженно вмешался он, ― чтобы вы не поднимали этот вопрос. Будет только ЗАГС!

Кроме покупки вещей, были платежи за дачу ― каждый год по шесть тысяч, недешево обошлась и свадьба Сони ― более пяти тысяч, да и после свадьбы приходилось платить за квартиру триста пятьдесят рублей. Родители Кости категорически отказались помогать молодым, считая, что мы нарушили «священную обязанность» ― не дали Соне хорошего «приданого», о чем не раз напоминали Соне. А то, что после свадьбы еще долгое время мы полностью ее одевали, оплачивали домработницу, снимали молодым комнату и прочее, в счет не шло. Не участвовали они и в расходах на свадьбу. Иван Васильевич умолял меня не поднимать об этом даже разговора, если сами не догадаются. И они, конечно; не догадались..

Новая квартира

Лишь летом 1952 года мы получили, наконец, смотровой ордер на квартиру. Я буквально умоляла Ваню пойти «похлопотать», чтобы нам оставили для молодых наши комнаты в коммуналке. Но он был просто возмущен моим желанием: