― Да, да, ― успела я ответить, но черная волна вновь накрыла меня, и я вновь погрузилась в бездну.

Но тут он уже нащупал мой пульс и стал терпеливо ждать моего пробуждения. И это мое полное бессилие, потеря способности двигаться, длилось почти до рассвета. Весь день я потом проспала в гостинице, а он, бедный, сидел возле, боясь шелохнуться. Мы поклялись больше никогда не связываться с этой «родней», но куда там! Вера-Фира стала часто навещать нас и портить наше «одиночество вдвоем». Приходилось спасаться в кино или в театре

Проработка

В разгар кампании по борьбе с так называемым космополитизмом «ортодоксы» от философии добрались наконец и до Ивана Васильевича. Максимов вспомнил о его книжке «Принцип соответствия в современной физике...» 10 марта 1950 года состоялось ее обсуждение. Сторонники Максимова Шахиаронов, Компанеец, Халатников, Леонов предложили проект резко отрицательной рецензии. Однако получили серьезный отпор со стороны Карпова, Овчинникова, Гейвиша, Штейнмана и других. Но лучше всех, как говорят, защищался сам Иван Васильевич. Хорошо зная правила игры, принятые в то время, он уже во вступительном слове указал на допущенные пробелы, указав, что вызваны они прежде всего необходимостью быть кратким, и отвел многие замечания в заключительном слове. Перед обсуждением он явно волновался, но не за свою работу, а в связи с ожидаемой подлостью критики его труда. К сожалению, я опять не присутствовала на обсуждении. Но эта «вторая защита», по общему мнению, была так хороша, что недруги и «ортодоксы» были вынуждены ограничиться лишь публикацией материалов обсуждения в журнале «Вопросы философии», где А. А. Максимов заявил в резюме, что книга И. В. Кузнецова страдает «серьезными пороками», что он подменил учение Ленина об объективной истине, о соотношении относительной и абсолютной истин «принципом соответствия». К счастью, диверсия не удалась, внешних «вредных» последствий для Вани это обсуждение не имело[89].

Лето 50 го

Вскоре по возвращении с курорта со мной начали твориться довольно странные вещи. Заснув, я вдруг просыпалась как бы от толчка, вскакивала и бежала невесть куда. Иван Васильевич успевал «поймать» меня, как правило, у выходных дверей. Я вырывалась с большой силой, всех отталкивала и бормотала: «Скорей, скорей, мы погибли, погибли» ― и все в таком духе. Врачи утверждали, что это результат перегрева на солнце, а бред мой, испуг ― или результат страха времен войны, или «атавизм детского страха». Вполне возможно: пережила страшный испуг от пожара в деревне, где жила у бабушки, очень нервничала во время бомбежек Москвы, в особенности когда приходилось тушить зажигалки на крыше дома ВЦСПС. А вообще, конечно, думаю, виноват был и перегрев: вспомнила, что когда приехала в конце 1934 года из Нового Афона, тоже было что-то подобное с нервами, и меня лечили, назначили курс душа Шарко. Попросила водолечение и теперь ― помогло, хотя и не сразу. К весне эти приступы почти прекратились.

Стали собираться на дачу, которую удалось снять недалеко от Москвы, в поселке у станции Пионерская. Когда- то, в 1946 году, мы ездили сюда к маленькому Володе, который жил здесь на ясельной даче. Дача была довольно дорогая ― пять тысяч, но мы, не раздумывая, сняли весь низ с большой террасой. Уже в конце апреля перевезли туда малышей с няней, оставив старших детей доучиваться до июня. Сами ездили на работу с дачи. Чудесное это было место. Семь лет провели мы там и все годы восхищались и нашим участком, заросшим молодым березняком, и небольшой улочкой, сплошь покрытой зеленой травкой и упирающейся в густой лес, через который ходили купаться на озеро Власиху. К нам часто приезжала Соня Сухотина и ее возлюбленный ― Виктор Никифоров, который дружил со мной еще со времен «Профиздата», где работал в редакции журнала «Художественная самодеятельность». Да и других гостей было немало.

Ваня в этом, 1950-м году чувствовал себя преотлично ― ему хорошо помогали лекарства, привезенные из Парижа П.Н. Федосеевым.

Почти каждый вечер шли «сражения» в волейбол ― взрослые изо всех сил старались победить команду из двух мальчишек ― Эдика и Сережи. Юркие, подвижные, как черти носились они по полю, и нам, четверым взрослым, одолеть их бывало непросто. По выходным игра длилась чуть ли не весь день ― с перерывом на еду и купанье в озере. Ваня и Виктор входили в такой азарт, что иногда играли по три-четыре часа подряд. Мы с Соней волновались, умоляли их уйти с поля, отдохнуть, они обещали, но страсть к игре оказывалась сильнее. Тогда мы уводили более послушных мальчишек, и мужчинам ничего не оставалось, как, «обидевшись» и уверяя, что они нисколько не устали, идти за нами

«Люди русской науки»

После переезда с дачи началась поистине удивительная для нас жизнь. Ровная, размеренная, почти ничем не омрачаемая, полная творческих планов и свершений. Ваня руководил в Институте философии сектором «философии естествознания», в свет вышли созданные им в качестве составителя и редактора два тома «Людей русской науки». Правда, еще летом ему нанес чувствительный удар по самолюбию С. Г. Суворов. Как заместитель начальника ОГИЗа, он снял предисловие Ивана Васильевича под названием «Характерные черты русской науки», написанное им к «Людям...» Мотив такой: мол, несолидно, что такое издание выйдет в свет с предисловием кандидата, а не академика. Ваня воспринял это как болезненный удар, тем более что предисловие, по общему мнению всех читавших его, написано было прекрасно, давало обобщающую картину всего разрозненного, казалось бы, материала. Еще в 1949 году Иван Васильевич прочитал на эту тему в Политехническом музее, в большом зале, лекцию, которую издало общество «Знание». Но делать было нечего, был риск, что найдут предлог совсем не выпустить этот труд в свет. И тогда Иван Васильевич с просьбой написать предисловие к «Людям...» обратился к президенту АН СССР академику С. И. Вавилову.

Вавилов выслушал просьбу, но посетовал на отсутствие времени и посоветовал Ивану Васильевичу самому написать такое предисловие. Однако, услышав подробности этого дела, он, зная упорство «ортодоксов» ― почитателей знаменитых имен, предложил: «Переработайте мою статью, написанную к 30-летию Октября». Это была статья о русской и советской науке. Ваня последовал его совету. Вавилов одобрил новую редакцию и, кроме того, написал коротенькое вступление к двухтомнику, охарактеризовав работу составителя, Кузнецова И. В. , как «большой вклад в историю науки».

Впоследствии, вероятно, зимой пятидесятого года, по инициативе С. И. Вавилова в Ленинграде было проведено первое совещание историков науки. По поручению президента АН Иван Васильевич был, по существу, ведущим организатором совещания. Кстати, немало хороших отзывов услышал он на совещании о своей работе, в том числе о двухтомнике «Люди русской науки», который к тому времени получил обширную положительную прессу и одобрение научной общественности. Я тоже гордилась этой работой, так как и сама принимала непосредственное участие в приглашении авторов и первоначальном редактировании. В 1962 году мы выпустили повторное, расширенное издание в четырех томах.

Однако вернусь на два года назад, в 1948-й..

Ваня не оставлял мечты о докторской. Он хотел создать фундаментальный труд на тему: «Философия и физические теории». Поэтому усиленно собирал материалы, много читал, записывал свои формулировки, мысли. И вдруг однажды приходит очень взволнованный и расстроенный. Вызвал его к себе С. И. Вавилов и уговорил взять на себя заведование редакцией физики в Большой Советской Энциклопедии.

― И ты согласился? ― ужаснулась я.

― Да, ― горько вздохнул он. ― Я не мог отказаться после того, как он сказал, что не доверяет работникам редакции и потому вынужден сам редактировать статьи по физике и весь этот раздел, помимо того что он главный редактор БСЭ. Я сказал, что не могу оставить Институт философии и намерен вплотную заняться докторской, а он ответил, что он президент Академии, директор научно-исследовательского института, главный редактор БСЭ и многих научных журналов, ― одним словом, у него одиннадцать должностей, которыми его вынуждают заниматься: «Если вы придете в редакцию физики БСЭ, я сброшу с себя хотя бы одну нагрузку, я знаю, что мы единомышленники в области физики и философии, вы почти единственный, кому я могу довериться полностью».